Бывшая для мажора. Она не уйдет (СИ) - Чикина Елена. Страница 23

― Ты не услышала ничего из того, о чем я говорил? ― в его тоне была та же страстная убежденность, которая загипнотизировала меня в начале этого разговора.

По-прежнему не отвечая, не оборачиваясь, я перебежала на другую сторону улицы. Мимо, гудя, проехал автомобиль ‒ я чудом не попала под его колеса.

Снова очень быстро преодолев расстояние между нами, Давид сжал мою руку выше локтя.

― Мы оба так и не смогли забыть друг друга. Я больше не боюсь говорить об этом. А ты молчишь, потому что знаешь, что я прав.

― Мне нечего тебе сказать!

― Черт… Скажи мне правду! ― мажор грубо встряхнул меня, попытался повернуть лицом к себе. ― Ты врешь, блин, постоянно. В тот раз случайно проговорилась, что забеременела, а потом кое-как попыталась вывернуться и сказала про аборт. Гадкая ложь, Ларина, удар ниже пояса! ― его голос дрогнул. ― Ты родила сына, а отцу навешала лапши, что от него. Но я не такой дурак, как остальные, чтобы тебе верить. И представь себе… я уже успел поговорить о тебе со своим отцом.

Невольно я снова замедлила шаг. Рядом с нами в обе стороны шли прохожие ‒ они наталкивались на нас, вставших посреди потока, но нам было не до них.

― Представляешь, он даже не знал, что ты была моей одноклассницей! Что ты дочь Павла Тучина, его старого приятеля. А ведь в свое время он сам рассказывал мне занятные байки про твою мамашу и ее похождения. Яблочко от яблоньки, а, Ларина? ― жестко, через силу усмехнулся мажор. ― Скажешь, ты не знала, что тот тест ДНК, который сделал отец, не достоверен? А я твоим бесстыжим глазам понял, что знала. По тому, как ты смутилась, покраснела, встала в позу.

Я догадывалась, что веду себя немного неестественно, когда вру, как и все люди ‒ но большинство знакомых совсем этого не замечало. По лицу моей подруги Евы, например, всегда можно было читать, как по книге. Со мной было не так. Моя мама, учителя и даже Альдо, никто и никогда не ловил меня на вранье.

Но наверное, Третьяков был не таким, как большинство. Возможно он, и правда, слишком хорошо меня изучил?

― Отец платил алименты на чужого ребенка, способствовал твоей карьере. Даже сделал предложение, не имея, блин, ни малейшего понятия, кому он его делает. Были у меня мачехи, которые тупо пользовались отцом, его деньгами и связями, но ты, Ларина… ты переплюнула их всех!

― Ты ему сказал? ― наконец, обернулась к Давиду.

― Пока я ничего никому не говорил. Думаешь, стоит? Он считает тебя образцовой матерью ‒ так мне и сказал по телефону. Его было несложно впечатлить. Любая мало-мальски заботливая мать была бы в этом смысле лучше моей матери. Но меня впечатлить будет труднее.

Его лицо стало каменным, и он произнес слова, которых внутренне я давно ожидала:

― Я хочу видеться с сыном. Хочу быть частью его жизни. Хочу, чтобы он был частью моей. И я имею на это право, Ника.

***

Минуту я судорожно размышляла, что мне ответить на это. Снова попытаться убедить его, что Паша не его ребенок? Но он просто снова не поверит мне. Наверное, Давид просто хотел, чтобы это был его малыш, и потому видел меня насквозь.

Если я откажу ему, мажор найдет способ все сделать по-своему.

Но я просто не смогу. Не смогу представить Давида моему сыну, даже как его старшего брата, которым он считается! Впустить его в свой мир, значило окончательно и бесповоротно превратить его в минное поле. А Паша?.. Он так привязан к Игорю, он любит его, всегда ждет новой встречи с ним. Бежит к нему на своих еще по-младенчески маленьких ножках с писком «папа!». Что… да как Третьяков себе это представляет?!

Да кто он вообще такой, почему позволяет себе судить о том, какая я мать?!

― Только через мой труп!

― Ларина, ты не поняла. Это не просьба!

Он знает, что загнал меня в угол…

― Я все прекрасно поняла. Если я не соглашусь, ты обо всем расскажешь отцу, поссоришь меня с мужем… и так далее, и так далее.

― Уверена, что хочешь этого? ― прищурил глаза.

― Уверена в том, чего я не хочу. Не хочу видеть тебя рядом со своим ребенком! В моей жизни было немало взлетов и падений. Я все выдержала, и выдержу еще больше, если будет нужно. Я говорила ‒ у моего сына уже есть отец. Тебе захотелось поиграть в семью? Но ведь ты даже не знаешь, что такое семья!

Я замолчала на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, а затем как могла спокойно добавила, так, чтобы мои слова прозвучали весомо и правдиво:

― Очнись, Давид. Ты нам никто.

Мы по-прежнему стояли посреди оживленной улицы. Мои слова были жестокими. Но они затерлись, потерялись в окружающем шуме огромного города.

― Это ты очнись! ― Третьяков был бледен, но мой удар явно задел его не так уж сильно. ― Ребенок ‒ не твоя личная собственность. Это отдельный человек. Ты распоряжаешься его судьбой, но у него есть право на семью. Я знаю, что такое настоящая семья, именно потому, что у меня самого никогда ее не было! А ты такая же эгоистичная сука, как твоя мать! Она увезла тебя в другой город после развода, сменила тебе имя и фамилию. И плевать она хотела на твоего отца, обожавшего свою единственную дочь.

Я тоже побледнела.

― Не смей сравнивать себя с моим папой! Он лучший человек, какого я знаю! А ты… шантажируешь мать того, кого считаешь сыном, называешь ее последними словами и еще чего-то хочешь? Что ты можешь дать моему Паше? Какой из тебя пример для подражания?

― Я, и правда, не похож на твоего папочку. Он без борьбы уступил тебя твоей сволочной мамаше. Не надейся, что когда-нибудь я сделаю то же самое! Это мой ребенок, и я…

― Ты не сможешь доказать, что он от тебя! ― окончательно лишившись рассудка, истерично выкрикнула я, не думая о том, кто и что обо мне подумает. ― Не сможешь! И до тех пор ты ему никто!

Всхлипнула, но попыталась сдержать подступающую истерику. Снова кинувшись к дороге, я остановила такси, как раз проезжавшее мимо. Мне нужно было место, где я могла бы хоть немного прийти в себя…

Сидя на сером тканом сидении этой «Шкоды Октавии», ощущая в волосах ветер, потоком залетавший в чуть приоткрытое окно автомобиля, хотела почувствовать себя в безопасности. Но была как ребенок, спрятавшийся в домик во время игры в салочки.

«Давид сам не знает, чего хочет! Говорит, что не забыл меня… но то, что между нами происходит, меньше всего похоже на любовь. Это ядовитая страсть. Токсическое притяжение. Только расставшись раз и навсегда, мы сможем от него излечиться…», твердила самой себе. Но в моих ушах все еще звучала каждая его фраза.

«Ты, я и наш малыш»…

В первый раз, услышав эти слова, я прониклась горькой невыносимой нежностью к тому, кто их произнес. Но сейчас ощутила, как в моей душе закипает такая же горькая злость.

Он поэтому не хочет оставить меня в покое? Потому что нарисовал в своей голове идиллическую картинку семьи, которой у него никогда не было? Мама-карьеристка бросила его и уехала в Италию, отказавшись взять с собой, отцу вечно было не до него. Наверное, ребенок для Давида, как некое обещание воплощения в жизнь такой картинки, идеальной и неправдоподобной, как сцена из фильма.

Да мажор и понятия не имеет, со сколькими проблемами сталкиваются родители!

Он действительно хочет попробовать сыграть рядом с нами роль отца? Считает, что сможет заботиться о нас, преодолевать вместе с нами трудности, работать над отношениями? Давид всерьез думает построить настоящие отношения… со мной, эгоистичной сукой, по его же словам? Такого не бывает даже в фильмах. Третьяков просто не хочет отказываться от этой мечты, и только поэтому снова добивается девушки, которую ненавидит так, что даже ради ребенка не может этого скрыть.

Выйдя из такси на пересечении проспекта Трьесте и аллеи делла Фонтана, пару улиц я решила пройти пешком.

И где сейчас мой малыш? Гуляет с няней Мартиной в парке, разбитом вокруг виллы Ада? Или дома, играет в своей новой комнате и ждет, когда я вернусь из академии? В эту секунду мне безумно захотелось просто взять его за ручку и уехать с ним куда-нибудь далеко-далеко. В Россию. А еще лучше, на тот остров, на котором мы с Альдо провели медовый месяц. Куда-нибудь, где никто не смог бы нас найти…