Фрегаты идут на абордаж - Комм Ульрих. Страница 56

— Рад видеть вас, капитан. Что привело вас на мой корабль?

— Не будет ли господин адмирал столь любезен ответить мне на один вопрос: верно ли, что между Англией и Нидерландами заключено перемирие?

— Совершенно верно, сэр, — отвечал Спрэгг, — 31 июля 1667 года в Бреде заключен мир между двумя державами, и я имел честь доставить известие об этом в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк? Прошу прощения, сэр, но это название мне ни о чем не говорит.

Едва заметная усмешка тронула губы адмирала Спрэгга.

— Извините, я забыл упомянуть, что генеральные штаты уступили нам ваш бывший Новый Амстердам.

Голландский торговый капитал, который оказался только в выигрыше от англо-голландской войны, в обмен на Новый Амстердам получил по договору выгодно расположенное торговое поселение Суринам в Южной Америке, а впридачу еще и Пало Ран — последнюю из английских баз в Индонезии. Так две самых влиятельных колониальных державы того времени поделили между собой сферы влияния.

Капитан Берент Карфангер как представитель города-государства Гамбурга мог всего лишь принять к сведению итоги договоренностей сторон, он хорошо понимал, что его мнение по данному вопросу англичанину безразлично. Поэтому он поспешил откланяться, однако не стал отказываться от предложенного адмиралом бокала вина.

— За ваше здоровье, капитан, и за ваш прекрасный город Гамбург! — воскликнул англичанин, поднимая свой бокал.

— Ваш здоровье, адмирал, и за мир на всех морях! — Карфангер чокнулся со Спрэггом, и они выпили.

Возвратившись на «Дельфин», Карфангер приказал идти к кораблям Михеля Шредера и Жана де Рюйтера, ему не терпелось сообщить друзьям добрую весть. Линейные корабли англичан ушли на запад; тем временем в каюте Карфангера продолжался прерванный обед, причем настроение сидевших за столом было намного лучше прежнего: они праздновали заключение мира.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— Да убережет Господь корабль сей от непогоды и шторма, от бедствий и опасности, да защитит его от всех напастей этого мира, в том числе и от причиняемых людьми!

Торжественно и празднично звучал голос Дидериха Моллера, ратмана и президента конвойной коллегии адмиралтейства, морозным и солнечным февральским утром 1668 года напутствовавшего первый из конвойных фрегатов, только что спущенный на воду. Отсутствие мачт — их обычно устанавливали позднее — не мешало любоваться совершенными пропорциями его корпуса. Церемония спуска на воду вскоре завершилась, господа из совета города и адмиралтейства направились в подвальчик ратуши отпраздновать это событие приличествующим случаю возлиянием, а толпы бедноты, привлеченные редкостным зрелищем, — назад в свои промерзшие подвалы; на берегу остался один Берент Карфангер, не сводивший глаз с великолепного корабля.

По предложению Карфангера фрегат получил название «Леопольд Первый» — в честь императора Леопольда и с мыслью о единстве империи. Его корпус сидел в воде неглубоко: в трюме не было еще ни балласта, тга груза, и пятьдесят четыре орудийных порта под выкрашенными красной краской крышками еще зияли пустотой. На носу красовался красный лев с золотой гривой, сжимавший в лапах герб города Гамбурга. Обшивка на шканцах, юте и квартердеке была выкрашена в оливково-зеленый цвет, а весь остальной корпус судна до самой ватерлинии покрывала смесь древесноугольной смолы и еловой живицы цвета спелого каштана, сквозь которую пробивался замысловатый узор дубовой древесины. Корпус ниже ватерлинии светился защитной краской, по цвету напоминавшей пергамент старинных рукописей, приготовленной из смолы и серы.

Кормовая надстройка была отделана замечательной резьбой по дереву в стиле барокко: музицирующие путти, словно сошедшие с картин Рубенса, фигуры воинов и диковинных морских животных. Между двумя кормовыми фонарями располагались два других златогривых льва, под ними на светлоголубом фоне — фигура императора Леопольда в человеческий рост, в полном облачении и со всеми символами власти: в короне, со скипетром и державой.

Словно издалека он услыхал голос жены:

— Ну идем же наконец, Берент! Или ты хочешь, чтобы твои жена и дочь превратились в ледышки? Все уже давно разошлись.

— Ну и пусть себе пьют свое пиво на здоровье, — отозвался Карфангер.

— Берент! — повторила Анна уже настойчивей. — Ребенок мерзнет.

Карфангер оглянулся. Его дочурка Вейна стояла в глубоком снегу, кутаясь в меховую шубку; по щекам ее катились слезы.

— Что ты, моя девочка? Тебе так холодно?

— У меня ноги замерзли, папа, — всхлипнула Вейна.

— А ты возьми и побегай, вот они и согреются. Не стой, словно статуя, — побегай.

— Не будь таким суровым, Берент, — сказала Анна, — она ведь еще совсем маленькая: в этом году только восемь лет исполнится.

Возле стапелей, с которых только что сошел «Леопольд Первый», стоял мастер-резчик Кристиан Прехт и разговаривал с корабелами. Это он создал все деревянные украшения и фигуры нового фрегата. Карфангер подошел к нему и спросил, отчего голова, корона, руки, скипетр и держава получились неестественно большими по сравнению с фигурой императора.

— Я поступил так не без умысла, — ответил Кристиан Прехт, — если хотите, мы можем подняться в мою мастерскую, и я вам все объясню.

В мастерской кипела работа: несколько подмастерьев, вооруженных долотами, стамесками, рашпилями и ножами самой причудливой формы, трудились над резными украшениями для другого конвойного фрегата, который предполагалось назвать «Герб Гамбурга». Мастер показал на фигуру ангела, стоявшую на небольшом выступе высоко над фронтонной дверью, и подвел Карфангера на несколько шагов ближе к ней.

— Скажите, кажутся ли вам члены фигуры пропорциональными?

— Безусловно, — ответил Карфангер, посмотрев вверх.

Тогда мастер отвел его к противоположной стене и задал тот же вопрос.

Карфангер вынужден был не без удивления признать, что ноги фигуры представляются ему чересчур длинными, и поднятая вверх рука с мечом кажется длиннее другой, вытянутой в сторону. Снова подойдя к двери и посмотрев на ангела, он сказал:

— Если смотреть отсюда, то все становится на свои места. Значит, все дело в том, под каким углом смотрят на фигуру. Более острый угол укорачивает горизонтали; я полагаю, эта фигура предназначена для расположения именно на такой высоте?

— Совершенно верно, — отозвался резчик, — она будет стоять над кафедрой проповедника, так что придется задирать голову, чтобы ее рассмотреть. Иначе с фигурой императора Леопольда: она будет находиться примерно на высоте глаз, и смотреть на нее будут, как правило, издалека. Что же, по-вашему, можно было бы разглядеть, если бы ее пропорции были правильными? Предположим, вы смотрите на нее с расстояния в два-три, а то и все четыре кабельтовых?

— Подробностей, пожалуй, не разглядишь, — согласился Карфангер. — И вы, стало быть, намеренно увеличили те детали, которые кажутся вам наиболее важными?

— Да, именно так. Пусть каждый, кто повстречает в море этот фрегат, сразу увидит сверкающую императорскую корону, золотой скипетр и державу.

В этом и заключался мой замысел, господин Карфангер. Удовлетворены ли вы объяснением?

— Благодарю вас, мастер, вы все продумали наилучшим образом, — сказал Карфангер, пожимая Кристиану Прехту руку.

Вейна подбежала к отцу, крича на ходу:

— Отец, посмотрите, что мне подарил старший подмастерье господин Бертольд!

Это была деревянная скульптура чуть ли не в полсажени высотой. По лицу Карфангера было видно, что он колеблется, не зная, позволить ли ребенку принять такой ценный подарок. Заметив это, старший подмастерье сказал:

— Не лишайте ребенка радости, господин капитан. Это — всего лишь модель, предназначавшаяся для «Герба Гамбурга». Настоящие украшения для носа судна мы делаем из дуба. — И мастер стал засовывать скульптуру в мешок из грубого полотна, в которых обычно готовые произведения разносились заказчикам.

Анна Карфангер вдруг смертельно побледнела и пошатнулась. В ее памяти всплыла страшная картина: тельце ее малыша Иоханна, умершего во время чумы, опускают в такой же полотняный мешок…