Фрегаты идут на абордаж - Комм Ульрих. Страница 6

— Хорошо, Петерсен, — по обыкновению сдержанно отозвался Карфангер. — А теперь слушайте меня внимательно. Мы будем постоянно держать такой курс, чтобы преследователи оставались у нас в кильватере. Если они задумают обойти нас слева, мы отвернем вправо, если справа — отвернем влево.

Таким образом, им, чтобы не отстать, придется повторять наши маневры.

Боцман, вы лично примете команду над обеими кормовыми пушками, и если вам не удастся с одного залпа срубить алжирцу фок-мачту — лучше сразу прыгайте за борт!

— Неужто вы полагаете, капитан, что они подойдут так близко? — засомневался боцман. — Будь я ихним капитаном, ни за что не полез бы под дула кормовых пушек кого бы то ни было.

— Не беспокойтесь, боцман, на этот счет у меня имеются кое-какие соображения, — и Карфангер подозвал к себе такелажного мастера Хинриха Моллера. Когда тот подошел, он изложил обоим суть своего замысла: для начала убрать лисели, чтобы легче было маневрировать, а когда пираты подойдут кабельтова на два-три, моментально убрать марсели, так чтобы «Мерсвин» резко потерял ход.

— Гром и дьяволы! — вскричал при этих словах боцман. — Вот уж чего они никак не ожидают. Ты, Хинрих, поддай там жару своим ребятам, чтоб поживее поворачивались, не то эти молодцы за кормой раскусят наш замысел, а я уж позабочусь о фейерверке.

Убедившись, что такелажный мастер тоже понял его намерения, Карфангер приказал убрать лисели. Тотчас десятка полтора матросов, с кошачьей ловкостью перебирая руками и ногами выбленки, вскарабкались по вантам на марса-рей, добрались до ноков и мигом свернули дополнительные паруса.

«Мерсвин» замедлил свой бег по волнам. Карфангер не спускал глаз с пиратского корабля, приближавшегося с каждой минутой, чтобы своевременно распознать каждый его маневр и не опоздать с ответным. Он знал, с кем имеет дело: североафриканские рейсы — так турки и арабы называли своих пиратских капитанов — не зря слыли опытными мореходами.

Тем временем боцман Петерсен и два лучших канонира-наводчика вновь и вновь проверяли заряды пушек, и тщательнее всего — обеих кормовых.

— Пушку левого борта наведите чуть повыше, — наставлял боцман канониров, — чтобы уж наверняка перерубить им фока-рей. И помните, ребята, не сделаете это с первого залпа — можете становиться на последнюю молитву, ибо на второй залп у нас времени не будет.

В этом боцман был абсолютно прав, поскольку канониры, способные за час произвести три выстрела из одной и той же пушки, попадались не чаще, чем серебряные талеры в нищенской суме. Большинству из них требовалось на перезарядку пушки не менее получаса. Пристроившись сбоку от неуклюжего баллера руля, Петерсен высматривал через полукруглый гельмпорт пиратский корабль, по-прежнему державшийся в кильватере, но еще не приблизившийся на расстояние пушечного выстрела. «Не приведи Господь, — подумал он, — ежели рейсу взбредет в голову прямо сейчас отвернуть вправо или влево, тогда все расчеты капитана пойдут прахом».

Как раз в этот момент Карфангер отдал приказ взять марсели не гитовы, и «Мерсвин» почти задрейфовал. Алжирцы не ожидали такого маневра, и их корабль на всех парусах мчался прямо на корму гамбургского судна, где боцман Петерсен пытался поймать момент для залпа: судно то взлетало на гребнях волн, то вновь проваливалось. Вдруг за его спиной появился юнга Хейн Ольсен.

— Боцман, капитан велел передать: приготовьтесь, убираем всю парусину!

Петерсен, не оборачиваясь, махнул рукой в знак того, что услышал юнгу, продолжая безотрывно следить за пиратским кораблем. Подле обеих кормовых пушек уже стояли канониры с дымящимися фитилями в руках.

Такелаж алжирца заслонял почти полнеба. Боцман, чувствуя, как струйки пота текут у него между лопаток, прижал к груди стиснутые кулаки, выждал еще какое-то мгновение — и, разом выбросив руки в стороны, рявкнул:

— Пли!!

В ту же секунду ему заложило уши от грохота; обе пушки, разрядившись, дернулись на канатах, которыми были принайтовлены к гакаборту; содрогание прокатилось по корпусу корабля, клубы дыма заволокли все вокруг, и на несколько мгновений воцарилась тишина.

Но Клаус Петерсен не стал ждать, пока дым рассеется, а снова погнал канониров к пушкам. Зашипели мокрые тряпки, навернутые на банники, которыми пушкари прочищали горячие стволы орудий от пороховой гари — и тут эти звуки заглушили радостные крики палубной команды. Боцман кинулся к гельмпорту: на том месте, где у алжирца только что возвышалась фок-мачта, из дикой неразберихи исковерканного такелажа, обломков стеньги и реев, из рваной парусины торчал лишь куцый обрубок.

— Хо-хо, сынки! — вскричал боцман, готовый пуститься в пляс от радости. — За такую работу с меня причитается, будет вам в Кадисе добрая выпивка!

Однако торжествовать победу было еще рано, и боцман вновь принялся торопить канониров; впрочем, они и без того чуть ли не летали на крыльях. Карфангер же своим энергичным голосом отдал команду брасопить реи и ставить все паруса, кроме лиселей, отвел «Мерсвин» на добрую милю к югу и, оказавшись вне пределов досягаемости пушек пиратов, положил судно в Дрейф.

Сквозь скрип реев со стороны алжирца доносились дикие крики и проклятья пиратов, лихорадочно суетившихся вокруг бесформенной груды из остатков такелажа и пытавшихся поставить запасную фок-мачту.

— Что вы задумали, капитан? — встревоженно спросил штурман.

— Хочу раз и навсегда отвадить их от дурной привычки нападать на мирные торговые суда, — промолвил в ответ Карфангер.

Ян Янсен от изумления потерял дар речи. Сам он был не из робкого десятка и не раз сумел доказать это, однако замысел капитана показался ему чересчур легкомысленным и безрассудным.

— Прошу на меня не сердиться, капитан, но я хотел бы заметить, — осторожно начал Янсен, — что мы, против ожидания, необыкновенно удачно выбрались из переделки. Замахиваться на большее — значит без нужды искушать судьбу. Подумайте, ведь даже у самого искусного ткача нить нет-нет да и рвется, а то, что приносит прилив, с такой же легкостью уносится отливом.

— Штурман, — в голосе Карфангера зазвучал металл, — на судне командую я, ваша обязанность — выполнять приказы. — С этими словами он обернулся к команде, сгрудившейся на палубе.

— Робким нечего надеяться на удачу! — воскликнул он. — Конечно, с зайцами не охотятся на волков, поэтому я предлагаю вам: пусть тот, кому не по себе, спускается вниз. Но только в Кадисе ему придется сойти на берег и поискать себе другое судно. Тем, кто остается на палубе и у орудий, я хочу объяснить мой замысел. Мы подойдем к алжирцу с носа, где нет пушек, и всадим ему в ватерлинию залп сначала правого, а потом и левого борта. Я думаю, десяти зарядов будет достаточно, чтобы отправить в гости к морским чертям их корабль.

— Или наш, — пробурчал кто-то из недовольных себе под нос, но так, чтобы эти слова не достигли ушей даже унтер-офицеров, не говоря уже о капитане. В конце концов, это не одно и то же: защищаться, спасая свою жизнь и свое добро, или атаковать, пусть даже и морских разбойников, которых сам Бог велел истреблять при любой возможности. Но на судне слово капитана — закон, не подчиниться которому нельзя, и «Мерсвин», взяв курс вест, описал вокруг пиратского корабля, дрейфовавшего боком к ветру в южном направлении, широкий полукруг и стал приближаться к нему. Карфангер велел зарифить паруса, и его корабль малым ходом прошел примерно в полукабельтове от носа алжирца, что увеличило точность стрельбы из пушек. Хотя пираты и встретили приближающийся «Мерсвин» дикой пальбой из более чем полусотни мушкетов и аркебуз, полуфунтовые ядра которых продырявили в нескольких местах грот-марсель, это не помешало боцману и его пушкарям разрядить пушки правого борта в носовую часть пиратского галиона. Окутанный клубами порохового дыма «Мерсвин» тотчас повернул против ветра, так что алжирец теперь дрейфовал прямо на него. Дым рассеялся, и выяснилось, что ядра только двух восемнадцатифунтовых орудий из пяти попали в ватерлинию; этого было мало. Но так как «Мерсвин» на этот раз почти не двигался, залп пушек левого борта оказался куда более прицельным: четыре ядра так продырявили корпус пиратского корабля, что внутрь его неудержимыми потоками хлынула вода.