ЧОП "ЗАРЯ". Книга четвертая (СИ) - Гарцевич Евгений. Страница 4

Я тоже поддал газу, взбрыкивая двигателем и проверяя, не заскучал ли там дед. Отозвалось так, что мажоры вздрогнули и переглянулись. Я повторил, добавляя еще больше сомнения в их глазах.

Помню, что многие деда бешеным считали, но это даже не Гордей, а «Гордедваген» какой-то в версии «Брабус эдишен» под капотом. Ладошка Стечи, которую он положил мне на плечо, моментально вспотела и соскользнула с куртки. Правильно, лучше за что-нибудь другое держаться.

Я посмотрел на чугунный электрический светофор, установленный в городе совсем недавно. На тощую лошадку, тянущую мимо нас телегу с дровами. Животина только-только поравнялась с нами и тряслась крупной дрожью, подскакивая во время рыков моторок. Косилась на меня из-под кожаной потертой шторки, и как бы говорила: «Ну, не надо, барин!»

Телега, наконец, пересекла дорогу. Над головой что-то щелкнуло и, будто, с тяжелым вздохом (как старая фотовспышка) зажегся зеленый свет.

Моторка мажоров заревела. Пробуксовала по заснеженной брусчатке и, виляя задом, рванула вперед. Я даже не тронулся. Пожал плечами и не спеша повернул налево, краем глаза заметив, что в салоне у мажоров что-то рвануло.

Разом бахнуло несколько «выстрелов», спугнувших прохожих, а потом из открытых окон во все стороны брызнуло шампанское. Завизжали тормоза, моторку занесло и впечатало в столб. Мокрые, все в пузырьках и пене, мажоры, отплевываясь и матерясь вывалились наружу.

«Матвей, ну ты что? Если бы я шамупусик не открыл, ушли бы балобесы…» — хмыкнул Ларс.

Я не стал ворчать на фобоса за очередное самоуправство. Все-таки весело получилось. Бодаться с ними я все равно не собирался — деда проверил, убедился и достаточно.

Больше приключений на дороге не случилось.

Пьяный мужик, перегородивший дорогу, парочка робких студентов, торгующихся с девицей легкого поведения и ждущие скорую помощь охотники, ликвидировавшие какую-то лохматую мелкую нечисть — все это пролетело отдельными отрывками. Неудобств доставил только пьяный, трижды пытались его объехать, а он лез обниматься с бампером. Пришлось Стече вылезти и настойчиво проводить его к ближайшей лавочке.

Сверились с выданным адресом — обычный деревенский дом, старый и бедный на окраине криминально известного района, в который даже Орденские не любят захаживать, а стражу сюда порой неделями после вызова ждут.

Краска облезла на резных наличниках, забор подгнил и покосился. Сквозь корку грязного снега пробивались засохшие сорняки, а дом вокруг был завален всевозможным мусором: от ржавых бочек до сломанной мебели. И только вдоль одной стены организовано в кучу росло несколько кустов малины, гнущейся под тяжестью растаявших за день и опять замерзших ночью сосулек.

«…и на луну не голоси, а лучше вспомни ту малину…» — вернулось тихое пение, но уже на два голоса от Ларса и Мухи.

К дому вела протоптанная тропинка со втоптанными в грязь бычками и желтыми неровными лунками вдоль краев. С одной стороны какой-то снайпер даже умудрился вывести свое отношение к этой жизни. И пусть силенок хватило только на две буквы, было сразу понятно, что приехали мы не в дом высокой культуры и быта.

В окне горел свет, звенели стопарики и матерком хрипели мужчины, поверх женского пения — что-то грусно-тоскливое из плейлиста с русским блатным романсом. Пела женщина хорошо, уж точно лучше, чем мои фобосы.

— Стеча, как нашего курьера зовут? — я вышел из «буханки», понимая, что больше желающих нет.

— Ленька Воробей, — Стеча достал блокнот. — То есть Леонид Воробьев, уроженец села Бобровское Тульской Губернии, где неоднократно привлекался…

— Спасибо, я понял, — я перебил сыщика. — А кралю его? Только без подробностей, пожалуйста.

— Сонька, — нехотя, будто обидевшись ответил Стеча, перелистнул страницу и как не бывало, продолжил. — Это она поет, красивая, чернявая. Они оба у меня по делу одному проходили, но улик не нашлось тогда. Он форточник и медвежатник, она притон держит и скупкой занимается.

Я тихонько захлопнул дверь, чтобы раньше времени не привлекать внимания. Покосился на моторку, едущую за нами от дома и снова оказавшуюся под неработающим фонарем. Перебежал дорогу и подошел к калитке.

Ну и как тебя искать, воробей? Цыпа-цыпа, гули-гули, кис-кис — это все не то, но, похоже, для других зверей-то не придумали, как их подманивать. Хм, задачка из разряда — а как выглядит птенец голубя. Вроде очевидная вещь, а мало кто не только видел, но и вообще задумывался.

— Ленька, выходи! — чуть было не ляпнул «подлый трус», но вовремя приглушил шепот, обидчивость фобосов проходили, знаем, как оно может случиться. — Леонид Воробьяныч, разговорчик к вам имеется…

Я всмотрелся в дом, окинул взглядом участок, переключился на ауру — тишина. Есть в доме негатив, но тут и одаренным не надо быть, несет чем-то желтоватым, как от следов на сугробах. Опа! Есть контакт — слабенький еще, но уже пропитанный злобой сигнал с уровня погреба под домом.

Я скрипнул калиткой и стал тихонько пробираться к дому. Заглянул в окошко, разглядывая пьющую компанию. Четверо за столом под водочку и разносолы рубятся в карты, вместо фишек золотые украшения и смятые купюры.

Один игрок уже практически голый — замызганная майка-алкоголичка, семейные трусы до колен и огромные валенки. Худой, жилистый и явно невезучий. Как раз, под пьяный гогот напарников, снимал с шеи толстую серебряную цепь, чтобы сделать ставку.

В углу на кровати сидела Сонька, играла на гитаре и пела. Рядом с ней, ловя каждое слово и раздевая похотливым взглядом, сидел здоровенный лысый амбал. Чуть ли не слюни текут, притом что он умудрялся зыркать как на игроков, так и на сдвоенную кобуру, висевшую на спинке кровати.

«Если я что-то понимаю в отношениях, то либо эти поминки зашли куда-то не туда, либо у Сонечки появился новый ухажер…» — игриво прозвучала Харми.

Я разглядел дверцу в полу, закрытую на засов. Почувствовал, что фобос проявляется отчетливее, но на контакт не идет.

Крадучись обошел дом, но сигнал становился только слабее. Значит, надо идти внутрь.

Нашел в мусоре сломанный черенок от лопаты, припрятал его и, выбрав самый сухой хлам, подпалил его. Отошел в тень за угол и завопил: Пожар! Пожар! Спасайтесь!

— Шухер! Облава! Легавые! Врешь сучара, живым не дамся! — раздалось в ответ в доме и после суетливой беготни, Сонькиного визга, разбитых бутылок и грохота перевернутой мебели, раздалось несколько выстрелов.

— Что? Съел, паскуда? Я на этот трюк больше не куплю… — последнее слово смазалось в грохоте новых выстрелов, зазвенело разбитое окно, а в двери появилась огромная дыра от выстрела дуплетом.

Не по плану диалог получился! Я еще глубже отступил за угол дома, радуясь, что хватило ума не стоять перед дверью. Сквозь выстрелы услышал, как хрустнул снег. Дернулся, понимая, что не подо мной и на развороте получил удар чем-то тяжелым по голове. От неожиданности даже Муха не успел среагировать, сквозь резкую боль и рухнувшее на меня ночное небо, только услышал: «…попался, шпынь легавый…»

Очнулся уже в доме. На полу с привязанными к спинке кровати руками над головой. Вязали наспех, чуть ли не рваной простыней, но крепко. Надо мной стоял бугай и целился куда-то вниз живота из обреза. Картежники облепили окна, тыча стволами и высматривая там не иначе как отряд ОМОНА.

Рядом с дверью стоял еще бандитского вида мужик в телогрейке и шапке ушанке. Нервно потирал руки, полируя пудовый кастет, и лыбился, растягивая тонкие губы и демонстрируя пару черных провалов в верхней челюсти. Сонька все еще сидела на кровати, забившись в дальний угол и прячась за гитарой, как за каким-то щитом.