Идти полным курсом - Комм Ульрих. Страница 60

Когда матросы начали поднимать якоря и ставить паруса, когда корабли один за другим стали отваливать от мола, Карфангер ещё раз обратился к господам из адмиралтейства:

— Что собирается предпринять Гамбург в этой войне против французов, стремящихся захватить чужие земли?

— Мы будем помогать общему делу деньгами, — заявил Дидерих Моллер, — в остальном же мы будем стремиться не ввязываться в военные действия.

— Вот как! — Карфангер нахмурился. — Не ввязываться в военные действия? Боюсь, что это будет не лучший способ сохранять нейтралитет, господин ратссекретариус. Я все-таки надеюсь, что совет ещё раз хорошенько обдумает свои намерения, прежде чем ему придется в них раскаиваться.

— Господин адмирал, — отвечал Дидерих Моллер, — мы вносим пашу лепту в общее дело в виде денежных субсидий. Разве это не помощь? Незачем только заявлять об этом во всеуслышание, чтобы не пронюхали французы, которые могут изрядно повредить нашей торговле. Ну все, довольно об этом.

Прощаясь с членами комиссии адмиралтейства, Карфангер сказал:

— Счастливо оставаться, господа! Передайте мои наилучшие пожелания совету. И пусть он, подсчитывая гульдены, не забывает об империи.

— Вам бы только к чему-нибудь придраться, господин адмирал, — промолвил Дидерих Моллер со снисходительным упреком в голосе и откланялся.

Адмиралтейская яхта отвалила от борта фрегата; над устьем Эльбы прогремели залпы прощального салюта. «Леопольд Первый» направился в открытое море, увлекая за собой караван. Чем уже становилась полоска земли на горизонте за кормой, тем легче дышалось адмиралу Карфангеру.

Перед ними расстилались неподвижные, свинцовые воды Северного моря. Теплый зюйд-ост лениво шевелил обвисшие паруса.

— Вроде бы и не в понедельник мы отчалили! — сказал такелажный мастер парусному.

— Это так, но может быть, ритцебюттельский пастор в прошлое воскресенье не с той ноги стал подниматься на кафедру? — высказал тот свое предположение.

— Не иначе, — согласился такелажный мастер и посоветовал своему собеседнику послать матроса на грот-брам-рей дуть в брамсель. По морскому поверью это было первейшее средство борьбы со штилем, уступавшее, может быть, только царапанию фок-мачты.

Но ни одно из проверенных средств не помогло, как не помогли и всевозможные заклинания. Слово длинная вереница огромных улиток полз караван по застывшему в штиле морю — день за днем и ночь за ночью. Но зато, когда они наконец обогнули Шотландию, задул такой могучий норд-вест, что казалось, будто бог морей решил вернуть гамбуржцам все долги. Теперь команды кораблей только успевали поворачиваться: работы хватало всем и на палубе, и на реях, и у помп в трюмах. Тяжело груженные корабли летели вперед, как на крыльях, и волны частенько перехлестывали через их борта.

Корабельный священник, преподобный Гайберман, ненароком подслушавший разговор парусного мастера с такелажником решил пока что повременить с задуманной им проповедью о языческих суевериях и дождаться более подходящей погоды. Но все духи морей и ветров, казалось, весьма благосклонно отнеслись к преступному поклонению закосневших в язычестве и ополчились против пастора Гайбермана: чем дальше на юг продвигался караван, тем сильнее становился ветер. Между Азорскими островами и Бискайским заливом гамбургские корабли попали в полосу жестокого шторма, который едва не разметал караван.

В Кадисе Карфангера встретили со всеми почестями, полагающимися гамбургскому адмиралу. Пушки береговых бастионов приветствовали его фрегат тринадцатью залпами салюта; под гром ответного салюта своих батарей «Леопольд Первый» бросил якорь в кадисской гавани. К нему уже летела яхта испанского губернатора, спешившего лично нанести визит знаменитому мореплавателю и адмиралу. Вслед за губернатором на борт «Леопольда Первого» явились представители самых богатых торговых домов во главе с алькальдом. Карфангер радушно принял их всех, хотя хлопотная должность адмирала торгового флота отнимала уйму времени. К тому же надо было поторапливаться с отплытием из Кадиса: они и без того уже слишком долго задержались в Северном море из-за штиля.

Однако поток посетителей не иссякал. Не успел Карфангер отдать приказ ставить паруса, как к «Леопольду Первому» подошла большая шлюпка, и из неё на борт фрегата поднялись двенадцать монахов, прибывших засвидетельствовать почтение адмиралу Карфангеру.

Это были картезианцы из монастыря, расположенного на полпути, между Хересом и Пуэрто-Реалем. Тамошние монахи издавна занимались виноделием и на этом поприще снискали себе славу. На ярмарке в Пуэрто-Реале они прослышали о прибытии в Кадис прославленного адмирала Карфангера и решили немедленно отправиться на его корабль, чтобы преподнести гамбуржцам скромный дар — бочонок монастырского вина — за мужество, с которым они обороняют от разбойников христианских мореплавателей.

Карфангер горячо поблагодарил монахов, пообещав и впредь самым решительным образом и с Божьей помощью не давать спуску турецким пиратам, а затем пригласил своих капитанов и офицеров вкусить от даров монастырских виноградников. Янтарно-золотистое вино брызнуло в подставленные бокалы, и вскоре выяснилось, что благочестивая братия по части выпивки может посостязаться с иными шкиперами.

Благородное вино огнем заструилось по жилам, лица повеселели, языки развязались. Если для моряков последнее было делом вполне привычным и естественным, то о монахах, связанных традиционным для их ордена обетом молчания, этого никак нельзя было сказать. До сих пор от имени всех говорил лишь старший инок, и то используя при этом самое необходимое для соблюдения приличий количество слов.

Все шло как нельзя лучше, пока Михелю Шредеру, не перестававшему расхваливать монастырское вино, не пришло в голову спросить старшего:

— А не приходилось ли вам, достопочтенный брат, попробовать рому — ямайского или кубинского?

— Нет, капитан, — отвечал монах.

— О! Достопочтенный брат, вы много потеряли. Позвольте, однако, спросить о причине?

— Разве наше вино — не ответ на ваш вопрос? — Монах поднял свой бокал так, что на него упал косой луч солнца, пробивавшийся сквозь иллюминатор, и вино заискрилось, заиграло на свету.

Михель Шредер тоже поднял бокал.

— Смотрите, возлюбленный брат, это — ром. Хотите — обменяемся бокалами? Отведайте-ка лучше рому.

Поколебавшись картезианец взял бокал Михеля Шредера, принюхался, затем пригубил его содержимое и — отхлебнул приличный глоток. В следующий момент у него перехватило дыхание, монах разинул рот и выпучил глаза, не в силах произнести ни слова. Немного придя в себя, он совершенно неподобающим его сану образом воскликнул: «Карамба!», что, вероятно, следовало понимать как признание достоинств напитка.

Бокал с ромом тут же пошел по кругу. Молчаливые братья не заставили себя долго упрашивать и с большим удовольствием пробовали новый для них напиток. Последствия этого легкомыслия не замедлили сказаться: монахи стали один за другим нарушать обет молчания — сначала робко, потом все смелее и смелее и в конце концов принялись петь и плясать. Венцель фон Стурза взял в руки лютню — и тут уж пустилась в пляс вся компания, к вящему удовольствию столпившейся на шканцах команды.

Карфангер, поначалу смеявшийся вместе со всеми над выходками подгулявших чернецов, вскоре посерьезнел: надо было думать, как достойным образом отправить преподобную братию в обратный путь. Малейшая ошибка в выборе средств могла обернуться непредсказуемыми последствиями в этой стране, где церковь обладала поистине неограниченной властью. И дернул же черт этого Михеля Шредера подсунуть им ром!

Карфангер обернулся к Шредеру:

— Пора сниматься с якоря, лейтенант. Из-за вашего эксперимента с ромом мы можем влипнуть в неприятную историю. Как вы собираетесь отправлять их с корабля?

Михель Шредер не растерялся:

— Помнится, когда этот фрегат несколько лет назад спускали на воду, были сказаны такие слова: «Да спасут тебя в трудную минуту Господь и твои грозные орудия!». Прикажите дать прощальный салют, адмирал, держу пари, что достопочтенные иноки от грохота пушек сразу придут в себя.