Собрание сочинений в 12 т. Т. 7 - Верн Жюль Габриэль. Страница 23

- Да, господин Казаллон, - говорит мне Роберт Кертис, - мы находимся в зоне гроз, куда ветер занес наш плот. Наблюдатель, одаренный тонким слухом, постоянно слышит здесь раскаты грома. Это замечание было сделано уже давно, и я думаю, что оно верно.

- Мне кажется, - ответил я, напряженно прислушиваясь, - что различаю раскаты, о которых вы говорите.

- В самом деле, - сказал Роберт Кертис. - Это первые предвестники бури, которая через два часа разгуляется на славу. Ну что ж! Мы готовы ее встретить.

Никто из нас не думает о сне, да и не мог бы спать в этой атмосфере. Молнии сверкают все ярче, они вспыхивают на горизонте, охватывая пространство в 100-150° и постепенно распространяются по всему небосводу, а воздух начинает излучать фосфоресцирующий свет.

Наконец, раскаты грома приближаются, становятся явственнее, но, если можно так выразиться, это пока еще закругленные звуки, без углов, то есть без сильных взрывов, - рокот, не усиливаемый эхом. Небесный свод как бы окутан облаками, заглушающими грохот электрических разрядов.

Море до сих пор оставалось спокойным, тяжелым, почти недвижным, но постепенно на нем начинают вздыматься широкие волны - безошибочная примета для моряков. Они говорят, что море «вот-вот разыграется», что где-то вдалеке прошла буря и оно ее чувствует. Вскоре поднимается страшный ветер. Если бы мы были на «Ченслере», капитан приказал бы «привести судно к ветру», но плот не может маневрировать, и ему придется нестись по воле бури.

В час утра яркая молния, сопровождаемая через несколько секунд ударом грома, показала нам, что гроза уже почти над нами. Горизонт вдруг исчез в плотном сыром тумане, и нам почудилось, что стена тумана вплотную придвинулась к нам.

И тотчас же послышался голос одною из матросов:

- Шквал! Шквал!

XXXV

- Ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря. - Боцман хватает фал, привязанный к парусу, и одним рывком спускает рею. И как раз во-время, ибо шквал налетел с необычайной силой. Если бы не предостерегающий крик матроса, шквал опрокинул бы нас и швырнул в море. Палатку, устроенную на заднем конце плота, снесло в один миг.

Но если плот, еле возвышающийся над водой, не боится ветра и не может пострадать от него, ему угрожают чудовищные волны, вздымаемые ураганом. Море на несколько минут как бы оцепенело под напором ветра; но затем, противодействуя его силе, волны поднимаются еще с большей яростью, еще выше.

Плот отражает эти беспорядочные скачки волн, он не идет вперед, его кидает из стороны в сторону, как щепку.

- Привяжите себя! Привяжите себя! - кричит боцман, бросая нам веревки.

На помощь пассажирам приходит Роберт Кертис. И вот Летурнеры, Фолстен и я уже крепко привязаны к плоту. Море смоет нас только в том случае, если плот будет разбит. Мисс Херби привязала себя за талию к одному из шестов унесенной ветром палатки. При свете молнии я вижу, что лицо ее осталось спокойным, ясным.

Теперь молнии сверкают непрерывно и сопровождаются раскатами грома. Этим светом, этими звуками мы ослеплены, оглушены. Удары грома следуют один за другим, одна молния не успевает погаснуть, как уже полыхает другая. От этих ярких вспышек кажется, что весь небосвод объят пламенем. Да и самый океан охвачен пожаром; и мне чудится, что молнии слетают с гребней волн, взвиваются в небо и скрещиваются с такими же молниями в облаках. В воздухе распространяется сильный запах серы, но молнии до сих пор нас щадили и падали только в воду.

К двум часам ночи гроза разбушевалась вовсю. Ветер превратился в ураган, и сильное волнение грозит разбить плот. Плотник Даулас, Роберт Кертис, боцман и другие матросы стараются получше скрепить его веревками. На нас обрушиваются огромные валы, окатывая с ног до головы почти теплой водой. Летурнер подставляет себя этим яростным волнам как бы для того, чтобы защитить сына. Мисс Херби неподвижна, как статуя, олицетворяющая покорность судьбе.

При мимолетном свете молний я замечаю длинные и густые рыжеватые облака; слышится треск, напоминающий ружейную пальбу; этот особый звук производится бесчисленными электрическими разрядами, встречающими на своем пути зерна града. И в самом деле, от столкновения грозовой тучи с холодной струей воздуха образовался град, и теперь он идет с неистовой силой. Градины величиной с орех падают на нас как снаряды и ударяют по плоту с металлическим звуком.

Град продолжается с полчаса и понемногу сбивает ветер, который, мечась из стороны в сторону, через некоторое время возобновляется с небывалой силой. Ванты лопнули, и мачта лежит поперек плота, матросы спешат высвободить ее из гнезда, чтобы она не переломилась у основания. Руль унесен валами, а вслед за ним и кормовое весло; удержать его было невозможно. Левый фальшборт сорван, и в образовавшуюся брешь хлынули волны.

Плотник и матросы хотят исправить повреждение, но качка мешает им, они валятся один на другого. Вдруг плот, поднятый на гребень чудовищного вала, наклоняется под углом более чем в 45°. Как этих людей не унесло? Как не разорвались удерживающие нас веревки? Как волны не швырнули всех нас в море? На эти вопросы невозможно ответить. Мне кажется немыслимым, чтобы один из валов не опрокинул плот, и тогда мы, привязанные к этим доскам, утонем, задохнемся.

И в самом деле, около трех часов утра, когда ураган разыгрался с еще большей силой, плот, поднятый волной, стал чуть ли не на ребро. Раздались крики ужаса! Мы опрокинемся!… Нет… Плот удержался на гребне волны, на непостижимой высоте, и при ослепительном свете перекрещивающихся молний мы, ошеломленные, оцепеневшие от страха, окидываем взглядом море: оно бурлит, пенится, словно ударяясь о скалы.

Затем плот почти тотчас же снова принимает горизонтальное положение; но при толчке порвались канаты, которыми были привязаны бочонки. На моих глазах один из них исчез в море, у другого, наполненного водой, выскочило дно.

Матросы бросаются, чтобы удержать бочонок с сушеным мясом. Но один из них защемил ногу между разошедшимися досками плота и упал, испуская жалобные стоны.

Я хочу бежать к нему на помощь, с трудом развязываю удерживающие меня веревки… Слишком поздно, и при вспышке молнии я вижу, что несчастный матрос, которому удалось высвободить ногу, унесен волной, залившей весь плот. Его товарищ исчез вместе с ним. Мы лишены возможности спасти их.

Волна опрокидывает меня на настил плота; голова моя ударяется о край какого-то бревна, и я теряю сознание.

XXXVI

- Двадцать второе декабря. - Наконец, наступило утро; из-за облаков, еще остававшихся на небе после бури, показалось солнце. Борьба стихий продолжалась всего несколько часов, но она была ужасна; ветер и вода вступили в чудовищное единоборство.

Я отметил только важнейшие события: ведь обморок, вызванный падением, лишил меня возможности видеть конец катаклизма. Знаю только, что вскоре после сильного ливня ураган утих. Избыток атмосферного электричества, наконец, получил грозовую разрядку. Гроза не затянулась на всю ночь. Но какой урон, какие невознаградимые потери она причинила нам за это короткое время. Какие бедствия нас теперь ожидают! Мы не сумели собрать ни капли из тех потоков воды, которые пролились на нас!

Я пришел в себя благодаря заботам Летурнеров и мисс Херби. Но если я не был унесен, когда на нас вторично хлынули волны, то этим обязан Роберту Кертису.

Один из двух матросов, погибших во время бури, - Остин, двадцати восьми лет, славный парень, энергичный и мужественный. Второй - старик ирландец О’Реди, переживший на своем веку столько кораблекрушений.

Теперь нас на плоту только шестнадцать - значит, около половины тех, кто сел на борт «Ченслера», уже нет в живых.

Что у нас осталось из провизии?

Роберт Кертис решил сделать точный подсчет уцелевшим запасам. На сколько времени их хватит?

Вода у нас пока есть, так как на дне разбившейся бочки осталось около четырнадцати галлонов [14], а второй бочонок уцелел. Но бочонок с сушеным мясом и тот, в который мы складывали наловленную рыбу, унесены; из этого запаса не осталось ничего. Что касается сухарей, то Роберт Кертис полагает, что их уцелело не более шестидесяти фунтов.