Прощай, Германия - Прокудин Николай Николаевич. Страница 14

Громобоев зашкурил корпус, снял многолетнюю ржавчину, покрасил машину в несколько слоёв халявной танковой краской. На кой ляд Эдуарду сидеть в кабинете и бумагу марать писаниной, когда в личной машине карбюратор чихает, коробка скоростей барахлит, да ещё и резина лысая. Увы, но после разгульной жизни наступило затяжное безденежье, и этому довольно активно поспособствовала фронтовая жена, которая любила выпить марочного вина, покурить и снова выпить. Но о семейных проблемах чуть позже…

В ходе партийной конференции всем заместителям комбатов предстояло выступать в прениях по докладу важного генерала, а свой текст в духе руководящих документов о ходе перестройки, Громобоев даже и не продумал, не успел. Не до того! И вот теперь, уже сидя в зале полкового клуба, пока генерал монотонно бубнил, читая по бумажке, капитан с горем пополам набросал несколько фраз о повышении боевой готовности, о перестройке, расширении гласности, об ускорении, и демократизации. Конечно же, выходило, что батальон давно перестроился, и ускорился, а что касается гласности… Эх, какая может быть гласность в армии, а тем более демократизация? Вот именно, никакой!

Эдик мельком взглянул на докладчика — этот начальник Громобоеву категорически не понравился. Ну, прям какой-то очень типичный генерал. Фактурный! Большеголовый, крутолобый, с квадратной челюстью, крупным и мясистым носом, большими глазами навыкате, плечистый, животастый. А главное мордатый! Ох, какая у политического начальника была отвратительная рожа! И особенно Эдуарду не по сердцу была ахинея, которую нёс этот политический генерал.

— Товарищи офицеры! Как вы знаете, недавно прошла XIX Всеармейская партийная конференция. Мы не знали, как провести демократично выборы делегатов на конференцию от нашего округа, ведь и мы в политуправлении ещё только учимся демократии, поэтому делегатов назначили, но из числа самых достойных коммунистов.

Сосед майор Холостяков хмыкнул:

— А мы, выходит менее достойные, второсортные…

Генерал естественно этой тихой реплики не услышал и продолжал читать текст.

— Всего было направлено десять человек. Могу перечислить по фамилиям, но я думаю, вы доверяете выбору Политического управления округа.

— Доверяем! — выкрикнул из президиума секретарь парткома.

— Конечно, не надо перечислять, — поддержал парторга помощник по комсомолу полка.

— А почему не надо? Можно и услышать, — возразил недовольный сосед, начальник штаба пулемётного батальона. Этому майору Холостякову бояться за свою смелость было нечего, весь его батальон помещался в чемоданчике, который хранился в секретной части.

Генерал слегка побагровел, строго посмотрел на выскочку-майора, порылся в бумажках и, поморщившись, перечислил всю достойнейшую и проверенную бравую десятку: от командующего округом до секретаря партийной комиссии учебной дивизии. Кроме генералов этот список фамилий офицерам полка ничего не говорил. Знакомых не было.

— Удовлетворены? — поинтересовался генерал Никулин.

— Частично, — кивнул неугомонный майор.

— Он у нас правдоискатель, товарищ генерал, — буркнул командир полка. — Лучше бы секретную документацию привели в порядок, товарищ майор.

— А я сейчас ведь на партсобрании и спросил по-товарищески, как коммунист коммуниста, товарища генерала. Имею право?

Генерал пренебрежительно скривил губы, недовольно кивнул и пожал плечами, мол, понимаю, всё в духе демократизации.

— Верно, товарищ коммунист, мы на партийном собрании. Я вам по-товарищески и ответил. Не удовлетворены?

— Так точно! — согласился майор Холостяков. — Одни фамилии — это минимум информации. Биографии бы их почитать, с послужным списком ознакомиться: участие в боевых действиях, награды…

Офицеры зашушукались, довольные репликой товарища.

— Поверьте, мне майор Холостяков… — продолжил докладчик, нахмурив густые брови.

— Коммунист…, — напомнил майор, все больше наглея.

— Хорошо, пусть будет коммунист Холостяков… — буркнул генерал Никулин.

— Причём, вопрос о вашем пребывании в рядах партии, товарищ майор, может быть рассмотрен на ближайшем собрании! — вякнул начальник политотдела.

— С чего это вдруг? — удивился Холостяков.

— Слишком часто по утрам бываете с похмельным синдромом! Я всё примечаю. А в свете борьбы с пьянством и алкоголизмом…

— Не будем сейчас уходить в сторону от повестки дня из-за одного говорливого индивидуума, — остановил генерал подполковника Орловича. — Позже разберётесь в персональном порядке. Мы не допустим никаких идеологических диверсий со стороны незрелых личностей, которые пытаются свернуть нас с пути намеченного руководством партии. Этим людям явно не нравится перестройка! Я вижу — не перестроились вы, товарищ майор!

— Приступим к прениям! — прочувствовал ситуацию и оборвал возникший шумок в зале секретарь собрания, пропагандист полка. Он вскочил со стула и звонко постучал карандашом по графину. — Товарищи офицеры! Вернее, товарищи коммунисты! Внимание! Тихо! Прошу тишины в зале! Ведите себя прилично! Повторяю, переходим к прениям! Слово предоставляется…

И далее пошло тихо и мирно, по заранее спланированному сценарию.

Одним за другим выступили политотдельцы и замполиты батальонов, говорили правильно, толково, по бумажкам, наконец, дошла очередь и до Громобоева.

Капитан одернул китель с орденскими планками, встал и, не спеша вышел к трибуне. Эдуард немного поговорил о боевой готовности, о дисциплине и вдруг его как черт дёрнул за язык, он не смог удержаться от ехидного замечания и сделал небольшое лирическое отступление.

— Товарищ генерал! Вернее, товарищ коммунист Никулин! Вот вы в своем выступлении обронили…

— Я ничего не ронял! — сказал, как отрезал генерал.

— Э-э-э… Обмолвились, что аппарат политуправления не знал как провести демократическим путем выборы на партийную конференцию. Это удивительно и даже странно слышать, нам, рядовым коммунистам. Не знали… тогда, спросили бы у нас, у низов, мы бы может, подсказали как. Даже я мог бы предложить элементарное решение: не десятерых из десяти кандидатов выбирать, а каждая партийная организация выдвинула бы по одному делегату и в итоге провести конкурс, кто больше наберет голосов. Да и другие могли бы быть варианты. Стоит только немного подумать…

Произнося последнюю фразу, Громобоев скосил глаз на генерала и понял, что явно ляпнул лишнее. Генерал-майор Никулин напыжился, побагровел и стал похожим на огромную варёную свеклу. Эдуард испугался, что высокое начальство сейчас хватит апоплексический удар, и он окажется виноватым в смерти заместителя Члена Военного совета.

— Капитан! — рявкнул генерал.

— Коммунист Громобоев! — подсказал кто-то из задних рядов.

— Товарищ коммунист, мы примем к сведению Ваше замечание о развитии внутрипартийной демократии и подумаем над Вашим предложением. А после окончания партсобрания встречаемся в Ленинской комнате вашего батальона…

В принципе Громобоев гордился своей Ленинской комнатой, поэтому встречи с генералом в этом помещении не опасался, вот там — точно полный порядок в отличие от бумажек и документов. Эдик сел на своё место под одобрительные взгляды сослуживцев, а соседи даже пожали ему в знак одобрения руки.

— Молодец! Так держать! Здорово ты уел этого красномордого барина, эк, подкузьмил! — прошептал ему зампотех Изуверов. — Но теперь прощайся с жизнью. Генерал тебя наверняка собственноручно убьет. Ничего, не переживай, похороны и поминки за наш счет!

— Ерунда! Прорвемся! — отмахнулся легкомысленно Эдуард. — Не оскальпирует и кожу живьём не снимет. Не душман же он, в самом деле.

Конференция была на грани срыва, генерал был явно разъярен. Теперь выступление каждого коммуниста обозлённый Никулин прерывал сердитыми замечаниями, резкими нелицеприятными репликами. В тесном зале запахло грозой, и далекие раскаты грома слышны были каждому сидевшему. Атмосфера собрания наэлектризовалась и вокруг президиума, казалось, искрило.