Клуб космонавтики (СИ) - Звягин Андрей Юрьевич. Страница 4

Я потом спросил у нее, как говорят доктора наук, она поморщилась и нехотя проворчала — "длинными предложениями", а на вопрос, с какого количества слов они считаются длинными, не ответила вовсе и сказала "не забивай себе голову". Но я решил все-таки забить и поинтересовался уже у деда. Он с видом знатока взглянул на меня и ударил кулаком по столу:

— С трех.

Опять пошутил! Не с трех. Завхоз дядя Петя нередко говорит четыре, а то и пять за раз, но он не доктор наук, я узнавал.

Не люблю я школьную литературу. В том, что мы проходим на уроках, предложения как раз из трех слов, а то и меньше. Наверное те, кто составлял программу обучения, никогда не были в нашем возрасте или были в нем лет сто назад и им там не понравилось.

От того, что положено читать старшеклассникам, я тоже не в восторге. Например, "Преступление и наказание" Достоевского. Впечатляет, конечно, но почему в книге все такие сумасшедшие? И главные персонажи, и неглавные, и неглавные совсем. Мелькнет кто-то на секунду и сразу понятно, что в голове у него не все дома, кто-то вышел с топором прогуляться. Он может даже ничего не говорить, хотя на всякий случай непременно скажет, развеет сомнения окончательно.

Или я чего-то не понимаю? Вот я так и не сообразил, чем занималась Соня Мармеладова. Что за желтый билет? Столько из-за него волнений! Непонятно. У нас в шкафу тоже валяются желтые билеты — талоны на сапоги, кофе и прочее — но я ни разу не видел, чтоб мама из-за этого переживала. Видимо, в наше время люди проще к таким вещам относятся.

Может, отец правильно сказал, что сколько бы ты не прочел, кое-что останется скрытым, спрятанным, и по-настоящему мир узнаешь, только прожив в нем достаточно долго? Ну, поживем-посмотрим.

Папа умеет интересно говорить. После его слов часто думаешь — чем он мог бы заниматься, если б не работал на том заводе?

9

Обычную литературу я люблю, но спокойно. А к фантастике отношусь по-другому. Попадется мне книга, на обложке которой человек в скафандре, задумчивый такой, хотя лица не видно, а позади него — луна, неземная, огромная, в кратерах, и пока целиком не прочту, не успокоюсь. Читаю я быстро, любую книгу — за день, даже очень толстую.

Считается, что фантастика — не самый высокий жанр. Великие книги, мол, другие. Написаны они лучше, красивым языком и персонажи в них — не чета героям фантастических романов.

Но сравнивать книги — как сравнивать картины. Первая великолепно нарисована, однако на ней город, маленький, темный и сырой, как осенний двор в старых кварталах, окна светятся тускло, безнадежно, звезд нет, лишь пасмурное небо, и не выбраться отсюда, не убежать, а на второй, пусть наивной и простенькой — космос, бесконечность, путешествия и приключения…

Признаюсь, это сказано не мной, а другим человеком. Писателем, оставшимся для большинства неизвестным, и он говорил не о фантастике и остальной литературе, а о двух книгах. Но я решил чуть-чуть изменить и слова, и смысл. Потому что я думаю именно так. Даже если я неправ… то немного прав все равно.

Глава 2 Происшествия с живыми памятниками

"Последний звонок" начался с задержкой — опаздывал кто-то из руководства завода.

Время тянулось неспешно. Быстрое оно, только когда идут каникулы. На заасфальтированной спортплощадке перед желтым трехэтажным зданием школы шеренгой в виде буквы "П" выстроились ученики всех классов с первого по десятый. Между двух фонарей морщился ветром красный транспарант с надписью "До свидания".

Из репродукторов звучали песни про школу, написанные будто для дошкольников. Учителя нервничали и переминались с ноги на ногу. На заборе, столбах, деревьях, футбольных воротах виднелись ленты и воздушные шарики.

Особенно шарики. Виднелись. Виднелись — не то слово. Рябили в глазах. Куда ни посмотри, там шарики. Все вокруг радостно заболело ветрянкой. А потом из-за шариков случилось вот что.

Завхоз дядя Петя занимался шариконадувательством при помощи легкого газа из баллона и передавал шарики для повешения слесарю дяде Коле. Постепенно у того над головой возникла их целая гроздь, огромная и разноцветная. Привязанные к ним нитки-ленты дядя Коля для удобства наматывал на руку. Физику он учил давно и недооценил коварно накапливающуюся подъемную силу, поэтому через некоторое время неожиданно для себя поднялся в воздух, готовый лететь куда-то далеко-далеко.

К счастью, его схватили и привязали длинной веревкой за ногу к скамейке. Избавление от лишних шариков отложили на потом, так как наконец зазвучали торжественные речи, во время которых положено стоять в шеренге, а не мешать слесарям возноситься на небо, из-за чего дядя Коля все мероприятие провисел в паре метров над землей.

…Первым взял слово директор школы Авангард Аполлонович, маленький, толстенький и строгий, в этом году ему исполнилось шестьдесят пять.

Я буду краток, соврал Авангард Аполлонович и целую вечность рассказывал о том, как прекрасно все учились, каких достигли успехов и насколько тяжело ему расставаться с выпускниками, но оставить их на второй год он, увы, не смог, а в конце сообщил, что передает микрофон начальнику областного отдела образования Рэму Максимовичу, который, к сожалению, существует в единственном экземпляре (от такой шутки учителя содрогнулись), везде успеть не в состоянии и поэтому прислал свою голограмму, она сейчас и выступит, поаплодируем ей, товарищи.

На табуретку положили проектор, и из него, как джин из бутылки, явился призрачный Рэм Максимович, сначала метров пятнадцати в высоту и с громоподобным голосом, но затем большого начальника уменьшили до человеческого размера и говорить он стал тише.

Однако и очеловеченный Рэм Максимович ничего нового не поведал. Улыбался, напутствовал, желал удачи, а потом под аплодисменты струйкой дыма залез обратно.

Дальше у микрофона возник немолодой, высокий и взъерошенный главный технолог завода "живых памятников" Эдуард Данилович и по толпе пронесся тяжелый вздох. Вздохнули все, даже первоклашки и висящий в воздухе дядя Коля. Эдуарда Даниловича мы знали, он приезжал в школу на праздники и всегда говорил долго, с удовольствием, ни на что не обращая внимания. Его просят о минутной речи — он не замолкает полчаса.

Эдуард Данилович обожал свою работу. Как сказал кто-то, "отдавал ей себя целиком". Наверное, оттого и женат никогда не был.

Ходили слухи, что территорию завода он не покидает и дома не появляется уже лет десять. Бродит ночами по цехам, как привидение. С памятниками разговаривает. Улыбается, глядя, как в медных чанах оживляющая жидкость варится и булькает. В это легко поверить, взгляд у него действительно безумный. Хотя, может, у всех технологов такие глаза, с другими на эту должность не назначают. У обычных технологов — слегка безумные, у старших — совсем, а у главных — как у Эдуарда Даниловича. Имей достоевский Родион Раскольников такие глаза, его арестовали бы на первой странице.

Поздравив выпускников с окончанием школы, а невыпускников — с ее продолжением через три месяца, которые пробегут так стремительно, что и не заметите, Эдуард Данилович привычно перешел к рассказу о заводе.

Я старался не слушать, хотя сквозь старание кое-что доносилось.

"За истекший период улыбчивость памятников вождям мировой революции возросла на семнадцать процентов, мудрость во взгляде — на восемнадцать, амплитуда помахивания рукой — на целых двадцать два", "изделий с браком выпущено всего три процента, и они без разговоров отправились на переработку", "жалоб на неподобающее поведение продукции почти не поступало".

И так далее. Казалось, что он не остановится никогда, но неожиданно наступил финал, оказавшийся, увы, полуфиналом.

— А теперь, дорогие дети, разрешите сообщить, что завод решил сделать вам подарок. Не надо благодарности! Мы привезли нашу новую разработку — памятник первому руководителю советского государства Владимиру Ильичу Ленину первого класса девятнадцать дробь тридцать четыре дробь шесть бис в кепке. Как вы знаете, памятники первого класса умеют не только улыбаться, но и говорить! Поэтому он сейчас не спеша расскажет об актуальных проблемах современности, о том, что волнует нашу молодежь, например, о нравственном кризисе в капиталистических странах и особенностях построения социализма на африканском континенте. Ура, так сказать!