Клуб космонавтики (СИ) - Звягин Андрей Юрьевич. Страница 80

Когда Глеб и монстр оказались далеко, мы подскочили к трапу. Он заскрипел, но легко проехал на своих колесиках и ткнулся резиновыми накладками в бок космолета. Мы взлетели наверх.

Дверной рычаг спрятался под пластиной термоизоляции. Ее, как я припоминаю, так просто не снимешь, надо поддеть и крутить, поэтому поддели и выкрутили… Держится он на предохранительной защелке, чтоб ни в коем случае сам не открылся. Сняли ее, опустили рычаг, и дверь пружинисто распахнулась. Ура!

Мы заглянули внутрь. Там все, как в любом уважающем себя космическом корабле — непонятные приборы, лампочки, тумблеры, провода… Через круглые иллюминаторы из цеха попадает немного света. Или тьмы. Правильно и так, и так.

— Глеб, — заорали мы, высовываясь из двери, — беги сюда!

В ответ раздался лишь рев чудовища.

— Глеб! Глеееб!

Вот он! Бежит со всех ног, хотя ноги от усталости заплетаются. Только не упади!

За ним на приличном расстоянии — монстр. Глеб, наверное, петлял между станков, как заяц-шахматист, и запутал его паутинные мозги.

Глеб, спотыкаясь, вбежал к нам по трапу и упал. Сил у него не осталось. А мы быстро заперли дверь. Так, чтоб снаружи не открылась.

При свете фонариков внутренности корабля просто невероятны. Миллиард кнопок и выключателей. Как космонавты с ними управляются? Или они все немножко Глебы?

Тут раздался удар. Космолет кто-то ударил, причем этот кто-то — инопланетный монстр. Удар был страшной силы, но дело в том, что космические корабли очень прочные. Особенно старые, в которых предупреждение от метеоритов работало еще на троечку и камешки частенько бились прямо в лобовое стекло. И двигатели на ранних моделях стояли безо всяких новомодных штучек, увеличивающих мощность, но снижающих ресурс. Этот корабль до капремонта мог двадцать раз слетать к Плутону и обратно. Но увы, по неизвестным причинам навсегда остался здесь, на привязи. И хорошо, что на привязи, привинченный огромными болтами — разломать его чудовище не сможет, но утащить к себе в логово — легко.

Потом забухали еще удары. Мы слушали их со злорадством. Ну-ка, попробуй до нас добраться, страшилище. Советские инженеры не зря свои квартальные премии получают.

Устав колошматить, монстр решил заглянуть в иллюминатор. Прилип торчащим из паутины глазом к стеклу. Долго смотрел, действовал на нервы. Умом понимаешь, что космические стекла прочнее стали, но мурашки на коже с умом находятся в сложных отношениях.

Побился монстр о корабль, погипнотизировал нас злым взглядом и опять улегся. Как перед лестницей. Смирился с тем, что вскрыть эту консервную банку ему не по зубам и перешел к плану "Б" — караулить.

24

…Мы облазили весь корабль. Интересного нашли много. Космические часы, показывающие время на всех планетах Солнечной системы, деревянный планшет, на котором можно рассчитать полет, если электроника выйдет из строя, парочку настоящих взрослых скафандров… но ничего, что помогло бы нам победить преследующую нас тварь.

И опять беззвучный вопрос — неужели это все? На полном книжно-некнижном серьезе? Как это? Как это вообще?

Я сидел в кресле и думал. Почему-то не было ни страха, ни сожаления. Страх имеет свойство когда-то заканчиваться. Иногда я смотрел по сторонам и взгляд застревал на мелких деталях космического быта, вроде привязанной авторучки или на кожаного ремня, которым надо пристегиваться в невесомости.

Артем занял второе кресло и закрыл глаза. От нечего делать я посмотрел на него подольше и понял, что он не похож на своего отца. Он — другой. Он родился и существует.

Глеб же сидел впереди, перед штурвалом, изучая корабельные приборы и кнопки. Не знаю, что у него сейчас на уме. Как он сказал — "я рискую меньшим, чем вы". Зря он так. Хотя нам ли его судить. Никто из нас, проснувшись ночью, не забывал, где он, и одновременно не помнил наизусть всю карту Москвы. Нас не сводило судорогой от того, что свитер на стуле висит неправильно или лавку во дворе покрасили в лиловый цвет. И мы играли в футбол, а не в другую невидимую игру, в которой можно только сражаться, но не выигрывать.

Винить его не за что. Неизвестно, как бы на его месте поступил я или кто-то еще.

А сейчас Глеб взял на себя самую рискованную часть операции и победил. Вот только пользы победа не принесла никакой.

Никакой я не вундеркинд. Зря обо мне в школе так говорят. Я просто люблю читать и думать. Глеб — вот кто действительно вундеркинд. Но этого не замечают. Все видят только то, что он боится разговаривать с людьми.

И вдруг Глеб повернулся к нам, и физиономия его светилась ярче наших фонариков.

— Я придумал!

— Что придумал? — ответил я.

— Запустим двигатель! Он спалит все вокруг к чертовой бабушке! Цех превратится в печь! Но с нами ничего не случится, потому что мы в корабле, и дверь закрыта!

— Ты знаешь, что нажать? — спросил я, потрясенный как неожиданной перспективой спасения, так и тем, что Глеб перестал заикаться.

— Знаю!

25

…Мне неизвестно, что чувствует человек, когда летит в космосе. Но звук двигателя космического корабля мне теперь хорошо знаком. Он…безжалостный. Огненный, как сполохи в иллюминаторе. Наверное, это один из звуков космоса. Как и темная, охватывающая тебя музыка, которую я слышал в кабинете писателя.

26

…Наружу мы выбрались нескоро. Ждали, пока вокруг остынет. Возле космолета все сгорело и расплавилось, как замок от дедовых спичек.

И монстр тоже.

От него осталась лишь жирная черная клякса.

Ворота сморщились и еле держались, но сам цех особо не пострадал.

За станками мы отыскали лабораторию Эдуарда Даниловича — стол с колбами-пробирками и диван, на котором технолог спал, вколов себе вещество, которое должно было сделать его сверхчеловеком. Метеорит лежал в реторте, залитый прозрачной жидкостью. Мы уничтожили его. Разбили молотком на мелкие кусочки и развели костер. Осколки жуткого кристалла быстро обуглились.

Потом мы нашли пожарные лестницы и вылезли с завода.

Карабкаться на высоту седьмого этажа после нынешних приключений оказалось нестрашно.

27

Когда мы подходили к подъезду, Артем по своей привычке ушел вперед, и Глеб у меня робко спросил:

— Я ведь хорошо все сделал? Я так старался!

— Да, — ответил я, едва не заплакав.

— Ой! — как маленький ребенок обрадовался Глеб.

28

…Остаток ночи я спал, как убитый. Не проснулся ни разу. И без снов. Ничего не снилось.

Утром мы проспали. Даже Глеб проспал, хотя таланта слежения за временем вроде не потерял.

Он почти перестал заикаться. Мы с Артемом решили на это внимания не обращать, чтоб не смутить его. Хотя Глеб сегодня не особо застенчивый и даже наоборот — бодрый, энергичный, не раздумывающий над каждой мелочью (еще вчера он мог, например, застыть перед выключателем, решая важнейшую проблему — как ему вымыть руки, включив в ванной свет или его достаточно попадает через открытую дверь).

Мы умылись, почистили зубы и отправились к ларьку. А вдруг повезет! Ночью везло, может, удача не покинет нас и при белом свете?

— Нет, вы что, издеваетесь, — возмутился Артем.

К нам шли художники.

29

Живые. Не сомнамбулы. Ухмыляются. С банкой зеленки.

Вот мы и узнали, подействовало ли подземное антеннокрушение. Подействовало. Вернуло людей к жизни. За свой подвиг мы сейчас лишимся шестидесяти копеек. Спасибо тебе, человечество.

— Ой, кого мы видим, — вскричал Вилен.

Сколько раз я слышал эту фразу.

— Вы идете за мороженым, — сказал Владлен.

И эту. В различных вариациях.

— Гыыы, — засмеялся Мэлс.

— Вы что, все забыли? — спросил я.

Художники удивились.

— А что мы должны забыть, — произнес Вилен. — Я не помню, чтоб мы что-то запоминали.

— Офигеть, — присвистнул Артем.

А Глеб не сказал ничего. Он шагнул вперед и, коротко замахнувшись, неуклюже, но быстро, двинул Вилену кулаком в нос.