Журнал «Компьютерра» № 17 от 8 мая 2007 года - Компьютерра. Страница 20

Каждый урок в Розетте начинается с воспроизведения сорока наборов картинок, состоящих из четырех сюжетов. Носитель языка произносит фразу, которую надлежит угадать (либо вспомнить значение уже известных слов) и выбрать для нее сюжетное соответствие. Удачные попытки сопровождаются победным гонгом, неудачные – тревожным "та-да". Чувство удовлетворения достигается при прохождении урока без единой ошибки и наборе максимально возможных ста баллов. Стоит ли говорить, что дети воспринимают "игру в Розетту" на полном серьезе и с большим азартом, а каждое неудачное угадывание соответствия между фразой и визуальным сюжетом воспринимается ими чуть ли не как апокалипсис? По крайне мере мой маленький Сережка реагирует на ошибки при обучении именно таким образом.

Теперь взгляните на картинку, которая попалась нам в Розетте не далее как вчера и, собственно, послужила поводом для написания культур-повидла про ремейки художественных фильмов. Носитель языка бодрым голосом произносит: "There are fewer boys than girls", маленький Сережка радостно повторяет фразу по-английски, переводит ее ("Там меньше мальчиков, чем девочек") и уверенно ведет курсор мыши в сторону соответствующего фотосюжета, предвкушая скорую и легкую победу. Ведет курсор мыши и… в следующее мгновение замирает в растерянности. Проходит секунда, другая… замешательство на глазах перерастает в ужас: "Папа, а где тут… меньше мальчиков, чем девочек?" Папа со снисходительной улыбкой собирается уже протянуть отпрыску руку помощи, вглядывается в картинки и… сам застывает в ступоре: "Ёксель-моксель! Кто тут из них девочка, а кто мальчик?"

В самом деле, кто? Черные мордашки, как вы понимаете, шансов для определения пола не оставляют. Остаются штаны для ориентира – вот как у ребятенка на правой верхней картинке. Вроде мальчик… Или не мальчик? На затылке – блямба собранных в пучок черных волос. Получается, девочка…

Применяем подход от обратного: нижняя правая картинка отпадает сразу: не только потому, что сходу понятно, кто на ней изображен и какого пола, но и потому, что там вообще не boys and girls, а men and women. На верхней левой картинке девочка, та, что в штанах, прикрывает затылок вместе с гипотетической блямбой волос рукой, поэтому никакой дополнительной информации получить не удается. Может, все-таки мальчик? Если мальчик, то на картинке детей поровну. Остается нижняя левая: в глубине вроде мальчик, на столе беснуется тоже мальчик с верхней картинки – два мальчика и одна девочка… Бинго! Жмем мышь и получаем зловещий гонг осуждения: ошибка! Правильный ответ – правая верхняя картинка: черная блямба на затылке оказалась не волосами, а куском железной арматуры от скамейки на заднем фоне. Подспудно сообразил, что у маленьких негриков не бывает пучков волос – у них кучеряшки.

К чему это я? К тому, что людям очень трудно адекватно воспринимать людей пусть самой замечательной, но чужой расы. В японских оригиналах «Звонка» и "Темной воды" на экране перемещаются, пугаются и страдают, как бы это правильнее сказать, непривычные для рядового американца люди. Важный момент: непривычность эта выражается не на уровне желтого цвета лица и раскосых глаз (надеюсь, читателям хватило юмора для понимания: пример с Розеттой – не более чем гиперболизация метафоры), а на уровне поведенческих реакций! Герои фильмов Наката Хидео ведут себя совершенно неадекватно в глазах белого человека: на все реагируют с гипертрофированной истеричностью, визжат, кричат, попискивают, постоянно кланяются, корчат гримасы и тем самым полностью разрушают ауру, без которой фильм ужасов утрачивает 100% своего саспенса. Японские (и корейские) ужастики с декалитрами пролитой краски-крови и полнейшим отсутствием культуры внутреннего переживания (все эмоции вынесены вовне, наружу, на физиономию героев – классический "азиатский театр") никого не пугают, а лишь вызывают недоумение, поверхностно скрашенное любопытством. Фильмы Наката гениальны, но смотреть их невозможно.

Совершенно иной коленкор – Наоми Уоттс ("Звонок") и Дженнифер Коннелли ("Темная вода"). Игра актрис полностью выдержана в привычных для американцев (голландцев, шведов, немцев, финнов, британцев, русских) поведенческих паттернах: эмоции находятся внутри, а не снаружи – непреложный закон нордической художественной культуры.

Скажу больше: культурологические отличия выходят далеко за рамки рас и замечательным образом прослеживаются даже внутри самой европейской традиции. Зачем понадобилось создавать американский ремейк испанского саспенса Аменабара? Затем, что в "Abre los ojos" герои постоянно размахивают руками и срываются на базарные крики. Их истеричность хоть и не дотягивает до японской, но все равно на порядок превышает представления северных народов (к коим, надо полагать, относится и англосаксонское большинство Америки) об адекватном поведении. Спокойне,е нужно быть, спокойне,е. По этой причине образцово-показательный "южный базар" (в его латинской вариации) "Abre los ojos" заменен на сдержанность и внутренний накал чувств Тома Круза в "Ванильном небе".

Даже Пенелопа Крус в американском ремейке играет принципиально иначе (сдержаннее и молчаливее), чем в оригинальной картине Аменабара. Актрисе популярно объяснили, что для успеха на неиспанском рынке нужно меньше размахивать руками, закатывать глаза, бить туфлею об пол и вульгарно оттопыривать бедра, как на корриде. Пенелопа Крус гениальна, поэтому с легкостью усвоила урок и завоевала сердца миллионов пиндосян.

Такая вот получилась у нас сегодня «Голубятинка» – на стыке программного обеспечения и уроков культурологии. Надеюсь, что помимо лингвистического удовольствия доставил и пользу: читатели теперь знают не только о подводных камнях The Rosetta Stone, но и о причинах появления ремейков, идентичных оригиналу по сюжетной линии.

ОКНО ДИАЛОГА: Тернистый путь к свободе

Автор: Илья Щуров Voyager

Свободный софт, асcоциирующийся чаще всего с Linux, долгое время воспринимался большинством людей в наших широтах как нечто, быть может, и прекрасное, но уж очень далекое. Несмотря на устойчивую веру в победу внутри сообщества free software, примеры использования открытых решений в бизнесе и образовании, а также в жизни отдельных редакторов «КТ» остаются скорее экзотикой, меркнущей на общем фоне тотального Майкрософта. Знания руководителей компаний и ИТ-менеджеров, сборщиков компьютеров и большинства «рядовых пользователей» по теме обычно ограничиваются штампами «Linux – это что-то такое серверное и с командной строкой», «свободный софт – это некоммерческий софт» и т. д.

В последние несколько месяцев стало казаться, что ситуация меняется. Дело Поносова подняло нешуточную волну: в одночасье оказалось, что недавняя норма жизни вдруг стала уголовным преступлением. Например, по ряду вузов прошли приказы "срочно легализоваться" – как ни странно, повторить героическую судьбу директора школы желания ни у кого не возникало. Аналогичные процессы наблюдались и в бизнес-среде. Это привело к тому, что свободный софт вновь стал предметом внимания и широкого обсуждения.

Мы с Володей Гуриевым не избежали соблазна принять в нем участие. О непростых путях распространения и возможной роли свободного софта в России, о коммерции и этических принципах сообщества, о бизнес-моделях и судьбах человечества мы говорили с директором государственных программ восточно-европейского и азиатского подразделения IBM Маратом Гуриевым и руководителями компании Linux Online Евгением Соколовым и Тимофеем Королевым.

Ремарка

Поскольку бдительные читатели способны обнаружить джинсу даже в содержании номера, я хотел бы сразу указать, что мы с Маратом Гуриевым не родственники, и до разговора, который лег в основу статьи Ильи Щурова, не были знакомы (несмотря на то, что несколько лет назад Марат публиковался в "КТ", а я чуть не получил его гонорар). – В.Г.