Мое мерзкое высочество - Питкевич (Samum) Александра. Страница 16

– Сперва, ваше Изящество, я куплю двух кроликов. В соседней деревне мужик продавал. А если останется, то соли.

Кивнув, не произнеся ни слова по поводу того выбора, что озвучила девушка, я прошла через всю улицу, войдя в следующий дом. Здесь дверь, да и сама рама были покрепче. С надеждой войдя внутрь, я тяжело и печально вздохнула. На лавке, с интересом поглядывая на меня, сидели тройняшки примерно полутора лет. Перед ними, немного испуганно подняв голову, сидела старшая девочка. Кажется, что-то около восьми лет отроду, она пыталась завлечь их простой игрой с неуклюже вырезанной деревяшкой.

Оглядев скудное убранство, едва ли не скрипя зубами, всей душой ощущая, как вскипает внутри негодование, я вышла прочь.

– Ты!– теперь на глаза мне попалась женщина чуть старше. Ее платье было шито-перешито. То на подоле, то на рукавах виднелись более поздние вставки красного, зеленого, синего цветов. Но все это было сделано так аккуратно, что будь ткань одного возраста, сразу и не понять бы, что так не было задумано изначально. – На что ты бы потратила свои деньги?

– Я бы купила ниток, моя принцесса, – в голосе женщины не было страха. Она с уважением склонила голову, но отвечала спокойно, сдержанно. – И тканей. Мои постели славились на всю долину, пока война не вынудила шить траурные рубахи и погребальные саваны.

Коротко кивнув, вновь не отвечая, я ринулась в следующий дом, чем-то неуловимо отличающийся от остальных.

– Не ходите! Ваше Милейшество! Стойте! – людские крики нагнали меня у самого крыльца. Низкие ступени покосились, дверь выглядела совсем печально, но дорожка к дому все же была протоптана, так что, проигнорировав людские голоса, я все же толкнула дверь. Правда, помня первый опыт знакомства с местным бытом, сделала это осторожно.

Темно, пыльно. Запах трав сильно бьет в нос, вызывая щекотку. Под потолком на кривых балках, на длинных веревках висели десятки пучков трав. Многие, казалось, рассыплются, стоит на них только дунуть. Другие и вовсе представляли собой только остовы, без листьев и цветов. На черной закопченной печи были расставлены горшки и плошки, но все сплошь покрытые пылью, словно никто не жил в этом доме последние лет двадцать.

Пройдясь дальше, во вторую комнату, с удивлением увидела старуху, совсем тонкую и сморщенную, на кровати. В первое мгновение мне показалось, что женщина спит, но впалая грудь не приподнималась от дыхания. Сделав нерешительный шаг ближе, чувствуя какой-то трепет, помимо страха, я медленно приблизила ладонь к лицу женщины, надеясь почувствовать дыхание. Но нет. Кажется, хозяйка дома покинула этот мир уже давно.

Да, с близкого расстояния было видно, что кожа высохла и стала жесткой, как бумага. В целом, тело больше походило на мумию, чем на живого человека. Осенив себя защитным жестом, я развернулась, намереваясь выйти вон, но у самого порога зацепилась взглядом за какую-то шкатулку на углу стола. Она казалась чужеродным предметом, не вписываясь в общую картину дома. Да и пыли на ней было меньше, чем на всем остальном. Не имея привычки брать чужие вещи или заглядывать в чужие шкафы, я, тем не менее, все же шагнула к столу. Внутри возникло то же самое чувство, тяга, подобная той, что я чувствовала в поместье в первый день. И тогда, когда впервые посетила часовню.

Протянув руку, медленно откинула крышку. Внутри, завернутая в белую ткань, лежала заколка. Большой гребень в форме веера, ярко-голубой, с вставкой из темного камня по центру. Украшение было настолько необычным, ярким и красивым, что я все же вынула его, рассматривая со всех сторон. Выпав из складок ткани, в которые был обернут гребень, к моим ногам спланировал клочок бумаги. Какие-то острые буквы, словно горные хребты, тянулись в три строчки, только я не могла разобрать слов.

Сложив гребень на место, прихватив и шкатулку, и записку, я вышла на двор, где все еще толпились взволнованные люди, не решаясь ступить за повалившийся забор.

– Староста, – махнув рукой мужчине, подзывая его к себе, я направилась туда, где посреди дороги все еще был расстелен ковер и стояло кресло. – Кто та женщина, что вы не похоронили?

– Безумная Мэг, ваше Смелейшество, – с почтением, отставая на шаг, пробормотал пожилой мужчина. – Когда-то служила прежнему высочеству, но совсем спятила, когда хозяйка умерла. К ней ходили только если совсем нужда заставит. Она всякие зелья и травы могла варить.

– Отчего же вы ее не предали земле?Или огню? Какой безумной бы она ни была, все же человек достоин погребения, – недовольно фыркнула я, опускаясь в кресло. Проблем у деревни было столько, что одна мумия казалась вовсе и не серьезным вопросом. Но отчего-то это волновало сегодня куда больше, чем прохудившиеся крыши.

– Так она запретила, – искренне воскликнул староста. – Где-то за месяц до прибытия вашего кортежа, строго-настрого велела никому более в дом не входить. Сказала, как будет нужно – все само решится.

– Что тут написано? – все еще не понимая до конца, как поступить с этими людьми, я подала старику записку, найденную в шкатулке с гребнем.

Старик долго крутил клочок бумаги, пытаясь разобрать слова, нацарапанные угловатым почерком. Я уже потеряла надежду узнать содержимое записки, как староста все же произнес:

– Сожалею, что не могу поприветствовать вас, моя госпожа. С возвращением домой, – от этих слов меня прошибла холодная дрожь. Я почти услышала скрипучий, женский голос. Вкрадчивый и неторопливый.

– Что ж. Значит, я все же права, – открыв на коленях шкатулку, я провела пальцами по украшению, удивляясь гладкости и теплу того удивительного голубого, почти бирюзового материала, из которого гребень был выполнен. – Поступим так: для Безумной Мэг провести погребальную церемонию в соответствии с ее верой. Для меня приготовьте список населения деревни. По домам. Где, сколько. Включая детей. С описанием условий жизни. И с перечнем того, кто что умеет делать. Чу-шу, проследи, чтобы старухе оказали почет. А я пока немного отдохну.

Демонстративно налив в чашу прохладный напиток из кувшина, я позволила себе расслабиться в кресле, наблюдая, как староста отбирает нескольких человек из толпы, намереваясь немедленно выполнить мои указания.

Подозрительный взгляд стражника я предпочла проигнорировать. Отхлебнув что-то кисловатое, освежающее из чаши, дождалась, пока Чу-шу скроется из виду вместе со старостой, подняла глаза на людей. Они так и стояли, молча, поглядывая на меня из-под бровей, не решаясь смотреть прямо.

– Я могу помочь, – отставляя чашу на столик и сцепив руки на груди, тихо произнесла я. Люди, как один, громко вдохнули и выдохнули, вновь замерев, как десяток каменных статуй. – Но это не будет дар или подачка. Не надейтесь. Если вы хотите сделать свою жизнь лучше – придется трудиться. Много и упорно.

– Мы и так трудимся, – сердито, обиженно выдохнула одна из женщин.

– Сейчас вы боретесь за выживание, – безразлично отозвалась я. – Если вы хотите жить, жить в достатке, тепле и комфорте, стоит что-то менять. И я могу помочь. Делайте, что велю. Не перечьте. Трудитесь. Тогда будет толк. Но не ждите, что я стану чинить ваши крыши и набивать амбары. Не будет этого.

Не дожидаясь того, что сможет мне еще сказать кто-нибудь самый смелый из этой толпы, я встала, кинув взгляд на ту сторону улицы, где стоял дом Безумной Мэг.

– Чу-шу передайте, пусть отправляется в поместье, – быстро подойдя к лошади, которую так и держал кто-то из деревенских мальчишек, я запрыгнула в седло. Невысокий рост животного был мне на руку. Проделать такой фокус, будь лошадь чуть-чуть выше у меня бы уже не вышло.

Еще раз оглянувшись на деревню, покрепче перехватывая поводья, я пятками ударила по бокам, разворачиваясь в сторону перевала. С той стороны территорию я еще не осматривала. Да и было интересно изучить лес, что так отличался цветом от того, который окружал поместье.

Глава 12

Листья выглядели желтоватыми, словно их уже окрасила осень, хотя до этого было еще очень далеко. Необычные цвета придавали свету такой золотистый, теплый оттенок, что мне, кажется, даже дышать было легче. Сладковатый, терпкий запах леса, широкие просветы между деревьев – все это делало лес у перевала каким-то удивительно чарующим.