Тайный дневник врача Гитлера - Ирвинг Дэвид. Страница 35

21 октября 1944 года

Фюрер выглядел очень вялым и бледным. Сказал, что вчера проработал восемь с половиной часов. Поэтому я ввёл ему 20%-ный раствор глюкозы 20 мл внутривенно и витамультин-кальций, тонофосфан форте и тестовирон внутримышечно.

В 18:00 мы отвезли [Гитлера] в полевой госпиталь Карлсхоф на рентген, доктор Штумпфеггер поехал с нами. Присутствовали главный хирург и доктор Бринкман. Линге [камердинер Гитлера, который оставался с ним до конца] был с нами. Сделаны два рентгеновских снимка: они показали, что лобные пазухи чистые, правая верхнечелюстная пазуха свободна и небольшая боковая тень на левой. Второе мнение от Эйкена: он заявил, что результаты рентгеновского снимка слишком скудны для постановки конкретного диагноза. Через некоторое время рентген нужно повторить.

22 октября 1944 года

13:15. Вчера у фюрера были продолжительные совещания, поэтому он долго говорил.

В 21.45 снова обработали левую и правую миндалины. Его голос был хриплым, когда я разговаривал с ним по телефону несколькими часами ранее; после лечения ему стало лучше.

27 октября 1944 года

13.30. Фюрер сегодня в очень плохом настроении. Говорит, что у него снова плохой голос:

– Как я могу в таком состоянии стоять перед микрофоном и выступать перед немецким народом? Разве вы сами не слышите, какой у меня хриплый голос?

Это правда, его голос немного хрипловат, но не настолько. Я сослался на то, что новые капли в нос, которые мы сейчас начали применять в соответствии с работой доктора [Рудольфа] Франка "Современная терапия", в случаях хронического катара гортани действительно могут вызвать небольшое воспаление.

– Поскольку они содержат камфару и ментол, – сказал я, – возможно некоторое временное раздражение.

Но я добавил, что это окажет благотворное воздействие, вызывая гиперемию [присутствие избыточной крови] в слизистых оболочках, что приведет к выработке большего количества антител.

– Но какой смысл в усиленном кровоснабжении, – спросил он, – если бактерии не уничтожаются? Ведь важно их убить!

– Хрипоту не обязательно вызывают бактерии, – возразил я. – Возможно, это механическое раздражение, которому постоянно подвергаются ваши голосовые связки.

Затем пациент снова начал говорить об “уничтожении бактерий” и о том, что он лечится уже с 20 июля, а голос стал только хуже, чем когда-либо. Я указал, что занимаюсь его верхними дыхательными путями только с недавнего времени (около полутора недель) и действую в точном соответствии с лучшими учебниками, а теперь всё вылечено, за исключением раздражения горла.

– Да, – сказал он, – но это самое важное! Когда вы использовали ультрасептил, вы должны были ввести мне мощную серию доз, а не просто растрачивать лекарство на отдельные проблемы.

– С сегодняшнего дня или завтрашнего утра, – объяснил я, – вы пройдёте ещё один курс сульфаниламидов, на этот раз с использованием тибатина. Потому что этот сорт быстрее выводится из организма – фактически за 24 часа. В то же время я хотел бы, чтобы вы смазывали ноздри чистым парафином, это немного успокоит ваши голосовые связки.

– Разве это принесёт какую-то пользу? Бактерии нужно уничтожить. Вы мне всё время что-то брызгаете в нос, но мне ничего не помогает.

– Мой фюрер, – сказал я, – и камфара, и ментол болезненны при нанесении на сырую слизистую оболочку, вызывая её воспаление. Но они также оказывают дезинфицирующее действие. Однако парафин снимает воспаление. Слизистая оболочка расслабляется и получает шанс на заживление. Могу я начать это лечение сегодня днём?

– Нет, – сказал он, – завтра.

Со строго объективной точки зрения, на данный момент его здоровье довольно хорошее, если не считать очень незначительной хрипоты. Но неудивительно, что этому пациенту требуется много времени, чтобы поправиться, поскольку у него весь день совещания и беседы примерно до 03:00, и поскольку он всё время находится в бункере без естественного освещения и получает максимум 10-15 минут дневного света и свежего воздуха каждый день. Кроме того, в бункере существует постоянная холодная тяга, создаваемая вытяжными вентиляторами. Кроме того, он не согласится носить шейный платок и не будет пользоваться ингаляционным аппаратом.

28 октября 1944 года

Видел его в 14:00, голос почти восстановился. Мы говорили о водоснабжении – вода жёсткая и кишит бактериями, которые не являются патогенными, но всё равно могут нарушать обмен веществ. Я сказал, что в его моче, несомненно, снова много бактерий.

30 октября 1944 года

В 06:00 за мной послали.

Фюрер сказал, что работал всю ночь и ему пришлось принять очень трудное решение, в результате чего он был очень взвинчен. Беспокойство нарастало у него всё больше и больше, пока внезапно, как это всегда бывает, когда он сильно волнуется, желудок не скрутило болезненной судорогой. Он сказал, что я не должен проводить никакого осмотра, так как это только усилит боль. Я быстро приготовил немного эупаверина и юкодала и сделал ему внутривенный укол. Это было нелегко из-за множества недавних шрамов от уколов, и я снова обратил внимание на необходимость дать венам некоторое время отдохнуть. Поскольку мне однажды пришлось сделать паузу во время инъекции, я заметил, что он немного расслабился, а затем боль прошла.

Фюрер был очень доволен и с благодарностью пожал мне руку, сказав:

– Какая удача, что у нас есть этот эупаверин.

Затем я слушал лекцию фюрера о решении серьёзных государственных дел до глубокой ночи – это лишало его всякой возможности хоть немного поспать. Но он возразил, что у него нет выбора, он должен сначала покончить с самыми важными делами.

Когда я собрался уходить, он снова горячо поблагодарил меня и извинился за то, что лишил сна. Я заверил его, что сплю только с 02:00 до 06:00 и что я всегда просыпаюсь ровно в 06:00. Иногда мне удаётся урвать еще 2 часа сна позже в течение дня.

1 ноября 1944 года

14.30. Фюрер беседовал с [Юлиусом] Шаубом. У него было вытянутое лицо, и он пребывал в плохом настроении. Когда я делал внутривенный укол, фюрер подумал, что я недостаточно долго промассировал это место спиртом:

– Вы всегда делаете это слишком мало!

Он предположил, что именно поэтому у него в последнее время появляются маленькие красные прыщики там, где я вонзаю иглу.

(Фактически, в результате того, что он месяцами сидит в своём бункере без естественного освещения и свежего воздуха, его крови не хватает кислорода, и, как следствие, она хуже свёртывается, а место прокола остаётся красным). Но, несмотря на всё это, фюрер приписывает это бактериям и думает, что, возможно, из-за уколов бактерии попадают ему в организм.

Когда я собирался взять мазок с глотки и миндалин и проверить их, он попросил меня этого не делать, сказав, что в этом нет смысла, потому что это не избавит его от боли в горле (кстати, хрипоты практически не было заметно!). Поэтому я не стал.

Затем я предложил сделать рентген сегодня и записаться на приём к фон Эйкену завтра. Он отложил принятие решения, а также не разрешил мне записать его на приём к профессору Блашке [стоматологу].

3 ноября 1944 года

13:00. Он, по общему признанию, хорошо выспался (6 или 7 часов) после приёма успокоительного. Фюрер часто жалуется на дрожь в левой ноге и руках. Однако на них, вытянутых с растопыренными пальцами, видимой дрожи не было.

Я сказал, что объясняю дрожь его постоянной работой, заботами и спорами.

– Чем это лечится?

– Тишиной и покоем, – сказал я, – и никаких споров.

Но это невозможно. Можно попробовать электрические токи или водные процедуры.

– Нет ли какого-нибудь лекарства или укола, который вы могли бы мне дать против этого?

– Витамин В1 и никотинамид вместе с транквилизирующими препаратами. Но если вы доведёте их до крайности, они всё испортят.

Он сказал, что уже принимает бром-нервасит, когда дела идут плохо. Я сказал:

– Что было бы здесь очень кстати, так это массажи!

Профессор фон Эйкен не должен приходить до тех пор, пока мы не сделаем рентген челюсти. И профессор Блашке должен оценить, сколько времени ему понадобится для лечения зубов (три сеанса, в общей сложности около недели).