Женская история Битлз - Фельдман-Баррет Кристина. Страница 17

От битломании к битловоззрению (1963–1966)

В феврале 1963 года журналистка Морин Клив в статье для лондонской вечерней газеты «Ивнинг стэндарт» окрестила «Битлз» «любимцами Мерсисайда». Ей, как авторке столичного издания, проявившей к группе серьезный интерес, захотелось глубже понять привлекательность группы для родного города. Ее материал «Почему „Битлз“ вызывают такой ажиотаж» (Why The Beatles Create All That Frenzy), казалось, предвосхищает следующую главу в истории группы, вокруг которой вот-вот вспыхнет именно ажиотаж. Не пройдет и года, как битлы окажутся в эпицентре внимания не только в Великобритании, но и в Европе, странах Британского содружества, Соединенных Штатах и многих других странах. Как и в Ливерпуле, авангард этого фэндома по-прежнему будут составлять юные девушки. Промоутер и организатор концертов «Битлз» Энди Лотиан утверждает, что придумал слово «битломания» в начале октября 1963 года, когда пытался описать выступление группы в Глазго репортеру «Радио Шотландии». Через две недели ведущие британские издания подхватили этот термин в своих отзывах на выступление группы 13 октября 1963‐го в телепередаче «Воскресный вечер Вэла Парнелла в лондонском „Палладиуме“». Это было первое выступление битлов, удостоившееся пристального внимания лондонской прессы – во многом благодаря полчищам подростков (преимущественно) женского пола, окружавших театр до, во время и после шоу. Упоминалось, что исполнители сводят девушек с ума дружным встряхиванием своих длинных волос во время исполнения песни She Loves You. Вскоре и сами битлы, и их поклонницы превратились в предмет колоссального интереса всей страны, а к концу 1963 года стали главной темой для разговоров во всем мире.

В статье декабрьского номера журнала «Нью-Йорк таймс» за 1963 год автор, описывая ситуации вокруг «Битлз» в каждом городе Великобритании, использовал такие определения, как «вспышка», «стычка», «битва» и «беспорядки». Судя по характеру ассоциаций, журналист позиционировал битломанию как очередное неконтролируемое молодежное поветрие, нуждающееся в догляде со стороны взрослых. Правда, на сей раз имела место потенциальная нравственная паника, спровоцированная не «трудными» мальчиками, а «истеричными» школьницами [120]. Вместе с тем в других изданиях педалировались обаяние и привлекательность «Битлз», а английская газета «Дейли мейл» утверждала, что любой, кто критикует группу, – просто «брюзгливый старпер» [121]. Как выяснилось, не любить «Битлз» оказалось задачей непростой, даже если некоторые журналисты поначалу отказывались это признавать. В статье, описывающей успешный визит группы в США в начале февраля 1964 года, газета «Таймс» сообщила своим британским читателям, что «…газетные критики по всей стране практически единодушно отмечали, насколько скромными и воспитанными были исполнители» [122].

Задолго до международного успеха «Битлз» британские поклонники начали восторгаться этим феноменом отечественной музыкальной сцены. Уроженка Манчестера Сьюзан Дэвис вспоминает: «Мы все так гордились, что не просто слушаем всякий импорт из Америки, а получили что-то собственное». Дэвис считает, что «Битлз» помогли таким, как она, обрести выраженное чувство идентичности. И отдельную радость этой истинной манкунианке доставил тот факт, что группа с Северо-Запада пробила себе дорогу сквозь все препоны лондонского развлекательного истеблишмента. Сьюзан никогда не видела выступлений «Битлз» в «Каверн-клубе», хотя Ливерпуль был по соседству, но в октябре 1964‐го она побывала на их концерте в манчестерском театре «Ардвик Аполло» [123]. Взволнованные тем, что их кумиры теперь получили международное признание, Сьюзан с подругой совсем потеряли головы на концерте:

Однако попытка девушек была пресечена службой охраны. Несмотря на это небольшое разочарование, концерт остался незабываемым воспоминанием, а ее подростковый битловский фэндом – неиссякаемым источником гордости.

Практики принадлежности к этому фэндому весьма разнились. Вопли приводили в экстаз тех, кто вопил, но далеко не все фанатки принимали в этом участие. В письме, опубликованном в сентябрьском номере «„Битлз“ мансли» за 1963 год, редакцию спрашивали, могут ли они «…тактично попросить поклонниц воздержаться от криков при посещении концертов, заявленных как „единственное выступление в городе“», потому что «…от этих воплей битлы наверняка расстраиваются» [125]. В январе 1964 года в другом письме выражалось опасение, что из‐за «нескольких особо буйных», которые не в состоянии держать себя в руках, может пострадать репутация всех поклонниц «Битлз». По мнению автора, «…это порочит всех нас, и слово „битломания“ начинает звучать как укор, а не как комплимент». Для этой поклонницы «СЛЫШАТЬ [любимую группу было] не менее важно, чем видеть» [126]. Это очень созвучно чувствам Кэтлин Шоу (Великобритания, 1950 г. р.), впервые услышавшей Love Me Do в 1963 году: «Я очень презирала девушек, которые ходят на концерты, чтобы поорать». Ей подобное поведение казалось «бессмысленной тупостью», поскольку «суть» «Битлз» заключалась в их музыке [127].

Несмотря на тиражируемый СМИ стереотипный образ битломанки, существовало несметное количество способов выразить переполняющие чувства, и зачастую эти способы были обусловлены социальным контекстом. Английский культуролог Памела Черч Гибсон, много пишущая о поп-культуре 60‐х, на заре национальной славы «Битлз» училась в частной школе с конкурсным поступлением. Они с одноклассницами обожали «Битлз» (у подруг по рукам ходил диск With The Beatles). Памела также вспоминает спор с девочками о том, кто из битлов «самый умный», и коллективное решение, что это, по всей вероятности, Джон Леннон; она также помнит, как некий давно забытый – и, конечно же, дофеминистский – журналист позднее окрестит его «битлом для девушки с мозгами». Никто не исключает, что некоторые из этих умниц «дома украдкой вешали фотографии [кумиров] над кроватью», но для членов данной группы это был не основной способ выражения своих чувств [128]. Многие из этих школьниц (включая Памелу) после школы поступили в университет, что доказывает, что «Битлз» могли найти путь к сердцу девушки как пролетарского происхождения, так и ее стремящейся получить хорошее образование сверстнице из семьи среднего класса. Так, например, теоретик феминизма и историк Шейла Роуботэм (1943 г. р.), выпускница Оксфорда, внесшая вклад в определение британского феминизма второй волны, с удовольствием вспоминает, как на университетских вечеринках отплясывала под Twist and Shout [129] и другие песни «Битлз» [130].

Осенью 1963 года на противоположном [от Великобритании] берегу Ирландского моря для дублинской школьницы увлечение «Битлз» стало шагом к освобождению и самосознанию. Кейт Риган (1949 г. р.) вспоминает, как в один и тот же период выпрашивала у матери разрешения надевать на выход пару заветных «битловских ботинок» и умоляла отца позволить ей 7 ноября сходить на концерт «Битлз». Она стала поклонницей группы с тех пор, как дома по радио впервые услышала их хит 1962 года Love Me Do. Ей, старшей дочери в большой католической семье, полагалось помогать матери в уходе за младшими детьми и работе по дому. Думать о музыке или моде было не к лицу. Тем не менее Кейт пыталась следовать своим пробуждающимся пристрастиям. Ее увлечение «Битлз», вспоминает она, помогло ей понять, что «…ходить в школу, возвращаться домой и ухаживать за малышами – это еще не вся жизнь. […] Я начала задумываться о себе». Символом этой внезапно обретенной независимости и нового мироощущения стала пара кожимитовых ботинок-челси того же фасона, что и концертная обувь битлов. Это была первая крупная покупка, которую она сделала на самостоятельно заработанные деньги. К несчастью, ее реакция на выступление Клиффа Ричарда, когда от ошеломления она практически потеряла дар речи, вкупе с фотографиями буйных битломанок, уже муссировавшихся ирландскими СМИ, привели к тому, что отец Кейт запретил дочери идти на концерт «Битлз». Она не разговаривала с ним несколько дней. Вспоминая эту ситуацию, Кейт говорит, что будь она хоть чуточку постарше, то накопила бы денег, сама купила бы билет и никто ей был бы не указ. «Я становилась самостоятельной и […] [начинала становиться] собой», – поделилась она со мной. Кейт однозначно связывает этот возросший уровень самосознания и зарождающееся чувство собственной идентичности со своей любовью к Битлз. По прошествии пятидесяти пяти с лишним лет она утверждает, что «…именно „Битлз“ и никто другой» позволили ей по-новому взглянуть на себя [131].