Женская история Битлз - Фельдман-Баррет Кристина. Страница 29

Я помню фотографию, где они смотрят c балкона вниз [речь об обложке «Красного альбома» (1962–1966)] […] Я помню, что подумала, какие же классные. Я не понимала, что они уже старые [смеется]. И […] вот я думаю о Поле […] Почему мне нравится Пол? Мне кажется, он […] ну, у него есть шарм, и если бы он начал со мной флиртовать, я бы не возражала. Но я, конечно, имею в виду молодого Пола. Если бы он начал сейчас со мной флиртовать, я бы себя почувствовала странно [244].

Для Марли Сентауэр (Канада/Великобритания) и Мэнди (Шотландия, 1982 г. р.) воплощением мужского идеала стали Джон Леннон (для первой) и Джордж Харрисон (для второй). Во время нашего разговора Марли упомянула книгу австралийской панк-исполнительницы Вив Альбертин, которая, как она пишет, всегда смотрела на Леннона как на такого «старшего брата»: «Когда я росла, для меня он не был старшим братом. Он был классным парнем, о котором мечтала бы любая. Это же был совершенный архетип [героя] […], понимаете: хулиган, бунтарь, музыкант, художник — полный комплект […] И еще потому, что он был таким веселым, остроумным и артистичным… ну, все при нем» [245]. А Мэнди рассказывает о своей влюбленности в Джорджа Харрисона в контексте отличия «Битлз» от бойз-бендов середины девяностых: «Они были такими яркими персонами с крутейшими прическами, красавцы, и музыка их казалась мне просто неземной. До них я слушала одни мальчуковые группы типа Take That и Boyzone, и все то, что эти группы пытались из себя строить, типа, они сильные личности, у которых свои головы на плечах, — ничего такого в них на самом деле не было. А в битлах было» [246].

Скажем больше, увлечение Мэнди Джорджем наложило отпечаток на ее мировосприятие: «Я считаю его своим героем, как бы напыщенно это ни звучало. Он очень сильно изменил и то, как я думаю, и то, как смотрю на жизнь. Он очень положительно на меня влияет» [247].

Легкий интернет-доступ к культурному наследию шестидесятых привел к тому, что юношеские образы битлов можно увидеть в один клик. Абигайль Сара Гарденер из Университета Глостера утверждает, что, например, контент видеохостинга YouTube «…приоритизирует юношескую внешность через игнорирование зрелого возраста, когда на популярной культурной платформе стареющее тело просто стирается» [248]. С учетом доступности архивных фотоснимков и кинокадров на различных онлайн-платформах «Битлз», даже по прошествии лет все еще могут оставаться объектом вожделения для поклонниц третьей волны. Благодаря цифровым медиа история и видеоряд битломании не теряют актуальности и с легкостью коррелируют с происходящим в современном битловском фэндоме. Вот как американка Кэролайн Динес (1996 г. р.) описывает свою реакцию на первый посещенный ею в 2011 году концерт Пола Маккартни:

Я уже не помню, какую песню он исполнял первой, но […], это правда было до слез. Я все думаю про видео, когда они выходят и начинают играть, а все девушки просто сходят с ума. То есть я до такого безумного состояния, конечно, не дошла, но это было просто […] Я рыдала и говорила: «Боже милостивый, он же здесь, рядом. Я могу подбежать и дотронуться до него, если захочу». Меня бы тогда арестовали, но какая разница, если я могу просто взять и сделать это [249].

Комментарии Кэролайн показывают, что ее понимание битловского фэндома, к которому она сама принадлежит, подпитывается СМИ. Для других поклонниц галерея образов юных битлов является воплощением юношеской маскулинности, по каким-то причинам не присутствовавшая в их отрочестве. Мона Вагнер (Австрия, 1994 г. р.) вспоминает, что она и ее сестра-близняшка Лиза думали о «Битлз» именно в таком контексте:

Мне кажется, вспоминая видеофрагменты [из фильмов] и все остальное, то, как они себя вели, — это было так непохоже на то, что мы видели вокруг, как вели себя ребята. Все старались быть суперкрутыми, все так суперсерьезно, […] и девчонкам полагалось вздыхать только по плохим парням; может, так было только там, где росли мы с сестрой, а в других местах все было иначе. Но мальчишки в нашей школе и правда не отличались ни добродушием, ни остроумием, […] поэтому, наверное, мы и тянулись [к битлам] [250].

Если в 1960‐е годы «Битлз» были современными музыкальными принцами, то с середины 1990‐х годов группа стала олицетворением гетеросексуальной маскулинности, не привлекающей к себе особого внимания в современном обществе. Несмотря на статус легенды поп-культуры, их образы времен шестидесятых годов по-прежнему воспринимались некоторыми поклонницами третьей волны как самобытно-свежие и динамичные. В этом отношении «Битлз» по-прежнему оставались группой, не вписывающейся в мейнстримовскую галерею бойз-бендов или мужских команд, то есть они, как и в 1960‐е, стояли особняком.

Битломанкам третьей волны в еще большей степени, чем поклонницам второго поколения, сложно было найти среди сверстников тех, кто разделял бы их увлечение. И хотя любых друзей по интересам можно было бы отыскать через интернет, некоторые поклонницы нуждались в «Битлз» не как в поводе для социализации, а как в ориентире для саморазвития. Австралийская фанатка «Битлз» К. Б. подтверждает: «Когда в моей жизни началась фаза экспериментов, и я пробовала разные вещи, пытаясь понять, кто я и чего по-настоящему хочу, присутствие «Битлз» как константы играло для меня очень важную роль». Интерес Аиды Хюрем к «Битлз» начался в раннем подростковом возрасте, вскоре после переезда в Австралию из Боснии. В этот сложный переходный период она внезапно обнаружила, что погружение не только в их творчество, но и в историю помогло сформироваться ее чувству субъектности и подтолкнуть к поиску новых интересов:

Теперь, оглядываясь назад, я чувствую, что в полном смысле слова росла вместе с «Битлз» […] и узнавала благодаря им какие-то новые вещи […]. И это сформировало меня нынешнюю. Это чистая правда. Какие-то совсем небольшие вещи: книги, которые я читала, и темы, которые возникали и которые я продолжала изучать, — все это просто сформировало того человека, которым я являюсь сегодня. Я человек, у которого сильно развита эмпатия и сострадание, и я чувствую, что «Битлз» тоже имеют к этому большое отношение. Все эти рассказы о том, как они отправились в Индию, чтобы разобраться в себе, заставили меня задаться вопросом «Кто я?». И я чувствую, что благодаря этому делаюсь лучше [251].

Для Бек Дамьянович и Элены Круз-Лопес знаковой песней стала Hey Jude, поскольку символизировала утешение и поддержку на сложном для каждой из девушек жизненном этапе. Эта песня, написанная Полом Маккартни для сына Джона Леннона Джулиана, когда его родители разводились, для Бек стала неким краеугольным камнем, когда брак ее собственных родителей распался. Для Элены это просто «…любимейшая в мире песня». Она напоминает ей о переезде из Пуэрто-Рико в Соединенные Штаты и о том, как музыка «Битлз» целиком компенсировала собой первоначальное ощущение изгойства, возникшее при столкновении с новой культурой и языком. Знакомство с «Битлз» также открыло ей новые интересы:

Мне было одиноко и тоскливо, друзей у меня не было, но […] у меня были «Битлз». И я уже посмотрела «Антологию [„Битлз“]». Начала покупать книги, читать про них. Погружаться во все эти даты — дни их рождения, год, когда они приехали в США, когда было «Шоу Эда Салливана», годы выпусков их альбомов, […] и вот… вот тогда я действительно по-настоящему заинтересовалась историей музыки, не только их, а вообще [252].

Хотя эти нарративы третьего поколения, по-видимому, в меньшей степени, чем в 60‐е, коррелируют с трактовкой роли «Битлз» как определяющего фактора в социокультурных изменениях, затронувших жизнь женщины, можно с уверенностью утверждать, что для битломанки третьей волны любимая группа является отправной точкой для развития собственной идентичности — как это происходило с поклонницами «Битлз» в 1964 году, по их собственному признанию. Даже более полувека спустя девушки-подростки и молодые женщины по-прежнему чувствовали, что битлы их понимают, и это, в свою очередь, помогало им лучше понять самих себя.