Ключи от королевства (СИ) - Львофф Юлия. Страница 19

Замок на двери ризницы отомкнулся с певучим звоном.

Здесь царили безмолвие и духота тех пыльных запущенных помещений, куда редко ступает нога человека. На голых стенах с облупленной извёсткой темнели какие-то зловещие пятна. Слышалось жужжание мухи, попавшей в паутину и отчаянно пытавшейся вырваться из неё.

После того, как Катрин, засветив единственную в ризнице лампаду, по просьбе Эберина оставила его одного, он внимательно огляделся по сторонам. Многочисленные полки, от древности тронутые чернотой, были завалены папирусными и пергаментными свитками; на письменном наклонном поставце, забрызганном чернилами, валялись гусиные перья и какие-то бумаги с недописанным текстом или черновыми набросками писем.

Поставив лампаду на полку, Эберин принялся рыться в свитках, быстро просматривая их содержимое и отбрасывая в сторону один за другим.

Здесь были счета и расписки, а также множество писем, в которых настоятельница обращалась к покровителям монастыря с пожеланиями и жалобами, с мольбами о деньгах, дровах, тёплой одежде. В одном из них матушка Фигейра слёзно выпрашивала у некоего мессира Мориньяка к празднику Почитания Великой Троицы Богов пять тысяч скеатов; в другом яростно торговалась с купцами о ценах на монастырское вино.

Вдруг под кипой бумаг Эберин заметил нечто вроде толстой, похожей на амбарную, книги. Но, как оказалось, в этих переплетённых пергаментных листах были вовсе не записи складского учёта. Эберин читал их – и перед его глазами проносились запечатлённые чернилами человеческие судьбы: короткие истории девичьих жизней, в одних из которых боль и отчаяние переплетались с обречённостью и смирением, в иных – с обретением смысла своего существования. Для одних монастырь стал пожизненной темницей, для других – единственно возможным домашним очагом.

Эберин взглянул на следующую страницу, прочёл имена и понял, что это наконец то, что он искал, - свидетельство о рождении единственной дочери короля Фредебода, скреплённое его личной печатью. Он аккуратно вырвал листок из книги, свернул его в свиток, сунул себе за ворот простёганного гамбезона, который носил под доспехами, и хотел было выйти из ризницы, как взгляд его упал на изображение кованого трискеля на стене. Ему показалось, что камень, вставленный в середину священного символа, из которой исходили три изогнутых линии – спирали, сверкнул в свете лампады загадочно и призывно. Эберин приблизился: крупный синий сапфир сверкал теперь у самого его лица; на мгновение граф залюбовался его великолепным сиянием, но потом, поддавшись какому-то смутному чувству, нажал на камень. Тот поддался, обернулся вокруг своей оси, и за ним открылось небольшое углубление. Эберин схватил лампаду, посветил ею и заметил в тайнике изящную шкатулку из чёрного дерева. Шкатулка, конечно же, была закрыта на ключ. Не тратя времени на раздумия, Эберин начал работу, стараясь остриём своего стилета открыть шкатулку. Когда же ему это удалось, он вытащил оттуда небольшой, туго перевязанный тесёмками свиток. Развернув его, Эберин вгляделся в чернильные строки, и на его лице отразилось изумление, смешанное с радостью.

Это была необыкновенная находка, и Эберин сразу оценил её значение для предстоящего сражения.

Этот свиток он также отправил себе за пазуху. Затем закрыл шкатулку, поставил её в тайник, водворил на место камень и, погасив пламя лампады, вышел из ризницы.

Глава 13

Сидя на лошади позади всадника, Ирис то и дело оглядывалась на неумолимо удалявшиеся стены монастыря, на холмы, на сосновый бор, где в последний раз видела своего подопечного – странного птенца, которого она звала Тайгетом. Беспокойство снедало девушку, но не тоска по недавнему монастырскому прошлому была тому причиной, а тревожное ожидание будущего – куда и для чего везут её эти чужие враждебные люди? И, хотя Ирис понимала, что её похитили, всё происходящее представлялось ей, засидевшейся в унылом однообразии монастыря, неким приключением, азартным и даже немного опасным. Словно мир открывался ей с другой, таинственной и прежде запретной стороны, и она впервые чувствовала себя очень важным человеком, ради которого рыцари ринулись в неведомые для них дали. Никогда ещё Ирис не испытывала такого острого волнения, как в тот день, прощаясь с монастырём и готовясь к встрече с неизвестным. Она с любопытством взирала по сторонам, а иногда, пока Обитель Разбитых Судеб ещё виднелась на горизонте, оглядывалась назад.

В весеннем голубом небе сияло солнце, стремительно носились в воздухе ласточки и стрижи, бездонное поднебесье сторожил медленно парящий коршун.

Отряд рыцарей неспеша, словно направлялся на обычную прогулку или на охоту, проследовал через долину к лесу. Ирис не осмеливалась крепко держаться за сидевшего впереди неё рыцаря: впервые в жизни ехала она так вместе с чужим мужчиной; к тому же, как она уже поняла, это был сын предводителя похитителей – юноша, немногим старше неё. То, что её посадили на лошадь именно к нему, объяснялось, очевидно, удобством в долгом путешествии: они оба были лёгкими, и животное без труда выдерживало их вес. От плаща юноши исходил густой запах хвои и трав, смешанный с горечью пота, но он не вызывал у Ирис отвращения: это был терпкий запах молодого разгорячённого скачкой тела. Зато ощущение стыда было очень сильным, когда Ирис, поглядывая на смолистые кудри юноши, рассыпавшиеся по его плечам и спине, смущённо краснела, как будто её застали за каким-то запретным грешным занятием. Порою, когда лошадь перепрыгивала через кочки или канавы, Ирис была вынуждена прижиматься к спине юноши, и тогда, даже несмотря на плащ и кольчугу под ним, она ощущала плотные крепкие мышцы, гибкое, тренированное тело.

Девушка испытывала странное чувство: её томило беспокойство перед неизвестностью и вместе с тем она не могла избавиться от смятения, вызванного близостью молодого мужчины. Из этого смятения могло родиться более пылкое чувство, свойственное юности, если бы на его пути не было преграды. Ведь Адальрик (так звали юношу) был на стороне похитителей; к тому же на нём, как на остальных, был зелёный плащ с изображением вепря, а в воспоминаниях Ирис это изображение было связано с днём, когда умерла её мать. И, размышляя об этом, она вдруг поймала себя на мысли, что всё происходящее с ней сейчас не случайно, что и это похищение из монастыря, и путешествие в чужие края посланы ей Судьбой. Для чего? В этом-то ей и предстояло разобраться…

Наконец на поляне, окружённой густым кустарником, полным птичьего щебета и трелей, всадники спешились: было решено сделать привал на ночь.

Адальрик спрыгнул и галантно, как того требовали правила рыцарского этикета, протянул девушке руки и легко, словно она была пёрышком, опустил её на землю. Ирис понимала, что нужно произнести какие-то слова благодарности, но в ответ лишь скромно улыбнулась юноше.

Очевидно, в душе Адальрик был очень рад её компании: ему захотелось поболтать с девушкой; он любил подтрунивать над своими ровесниками, чего не мог себе позволить с рыцарями отца.

- Послушайте, мадемуазель, - насмешливо обратился он к Ирис, - как же всё-таки вас зовут? Ирис – это имя вам дали в монастыре? А как звучит ваше имя по-фризски? Ваше настоящее имя, данное вам при рождении? Или вы не сможете произнести его на ареморском языке?

- Что же вам кажется не настоящим в моём имени? - удивилась девушка. И затем, приняв вызов Адальрика, прибавила: - Да и произнести его намного проще, чем ваше. Или, скажем, Ландоберкт, как зовут того рыцаря, который разводит костёр.

- Адальрик звучит ничуть не труднее, чем Ирис! – возразил юноша. – Повторяйте за мной, и вы убедитесь в этом.

Ирис, с лукавой улыбкой, отрицательно покачала головой.

- Не хотите? - обиделся юноша. Но не отступил и тут же поддел её: - Так знайте же, Адальрик на языке моего народа означает «благородный правитель»! А что вы скажете о своём? Ну, скажите честно, вам известно, что значит ваше имя?

- «Ирис» - так в древности переселенцы с далёких тёплых островов называли радугу. Они навсегда остались в Фризии, очарованные красотой нашего края и радушием его жителей. - Ирис помедлила и, дразнясь, прибавила: - О фризах в Ареморском королевстве знают все, а вот кто вы такие и откуда здесь появились, для меня загадка!