Дышать тобой (ЛП) - Фокс Иви. Страница 37

Черт.

Он также никогда не сможет встретиться со своими внуками. Эта жалкая мысль мучает меня, когда я иду по коридору в ванную и достаю аптечку из-под раковины, только чтобы мельком увидеть свое отражение в зеркале. В моих глазах стоят слезы, глазницы глубокие и черные от последних двух бессонных ночей, с тех пор как мне позвонили и сообщили о смерти ее отца. До меня доходит, что я не спал и не ел уже несколько дней, но с этим придется подождать.

Я не могу развалиться на части.

Не сейчас.

Я им слишком нужен.

Картер, сколько бы он ни сталкивался с подобными обстоятельствами, не способен подавать надежды. Куэйд трещит по швам, а Вэл поддается своему оцепенению. Одному из нас нужно собраться с духом, чтобы пережить этот шторм и вытащить их из их страданий. Я должен быть тем парнем для них всех. Мне нужно заботиться и защищать их. Именно так поступил бы отец Валентины.

Я смотрю на небеса и надеюсь, что он смотрит на нас сверху вниз, а затем делаю то, чего не делал с тех пор, как был маленьким, когда папа оставил нас во время одной из своих многочисленных командировок.

Я молюсь.

— Пожалуйста, — начинаю я. — Дай мне унцию твоей силы и доброты. Если я смогу стать хотя бы наполовину таким человеком, как ты, тогда я обещаю тебе, что позабочусь о них. Всеми фибрами души я обещаю, что буду тем человеком, который сохранит нашу семью вместе.

КАРТЕР

Прошло две недели после похорон, и с тех пор Валентина, кажется, с каждым днем все больше уходит в себя. Я сижу на ее подоконнике, глядя на ее съежившееся тело, лежащее на кровати. Она просто продолжает смотреть на белую стену перед собой, как будто в ней хранятся все ответы на ее печали, отказываясь облегчить ее боль.

Я слышу, как внизу закрывается входная дверь, и поворачиваю голову к окну, чтобы увидеть, как Логан и Куэйд выходят из дома. Куэйд тоже все это время молчал. Мне нужны были его юмор и жизнь, чтобы держать монстров прошлого в страхе, но внутри он такой же мертвый, как и Валентина. Я смотрю, как они садятся в машину Куэйда, Логан садится за руль, поскольку Куэйд не в том настроении, чтобы садиться за руль. Логан, вероятно, воспользовался предлогом, чтобы сходить в продуктовый магазин, просто чтобы вытащить Куэйда из дома. Если бы он думал, что этот трюк сработал бы и с Валентиной, я уверен, он поднялся бы наверх, чтобы спросить. Но Валентина не выходит из дома, она почти не выходит из своей комнаты. Есть много вещей, которые она больше не делает, например, разговаривает, ест или смеяться. Она стала жуткой версией ходячих мертвецов, и, хотя ее сердце все еще бьется, оно слишком разбито, чтобы функционировать.

— Тебе нужно принять душ, — говорю я ей, но она не отвечает. — Ты меня слышишь?

— Я ничего не хочу — шепчет она, и, хотя ее голос слабый и хриплый, я все равно рад, что, по крайней мере, она смогла связать воедино целое предложение.

В течение первой недели она не сказала нам ни единого слова. Вообще никому, если уж на то пошло. Мы остались и присматривали за ней, но это не принесло Валентине того комфорта, которого я бы желал. Я помню, когда умерли мои родители и как мне хотелось умереть вместе с ними. Все тревожные мысли, с которыми борется Валентина, годами копались в моей голове. Я знаю эту боль наизусть. Пережил это и купил гребаную футболку, но я никогда не ожидал, что буду сторонним наблюдателем и увижу, как девушка, которую я люблю больше жизни, проходит через такую боль. Я не уверен, что ранит больше… потеря или беспомощность.

К черту это.

— Вставай, Валентина, — настойчиво приказываю я, но безрезультатно, поскольку она отказывается шевелиться. — Я сказал, вставай!

— Нет! Просто оставь меня в покое, Картер! — Кричит она в ответ, поворачивая голову, чтобы бросить полный ненависти взгляд в мою сторону.

— О, ты злишься на меня? Хорошо! Злись, но, по крайней мере, прими гребаный душ, пока делаешь это.

— Пошел ты нахуй! — Кричит она, и я расплываюсь в подобии зловещей улыбки.

Валентина не склонна к сквернословию. Она никогда не ругается, но время от времени у нее выходит это наружу. Либо под нашим влиянием все эти годы, либо из-за чистого гнева. Последнее. С гневом я могу справиться. Это ее боль калечит мою душу.

Я подхожу к ней и одним быстрым движением откидываю покрывало с ее кровати.

— Вставай, Валентина.

Она встает на колени на кровати, ее глаза сверкают ненавистью.

— Я сказала НЕТ!

— Ну, я говорю ДА! — Кричу я, хватая ее и перекидывая через плечо.

Я чувствую, как ее кулаки бьют меня по спине, когда я веду ее в ванную комнату. Она все еще обрушивает на меня эти удары, когда я включаю душ и ставлю ее на коврик на полу.

— Входи!

— Нет!

Еще одна злая ухмылка появляется на моих губах, когда я беру ее на руки и подставляю нас обоих под струи воды. Одежда и все такое.

— Я ненавижу тебя! — Кричит она.

— Хорошо. Ненавидь меня сколько хочешь. Мне все равно, — кричу я, тряся ее за плечи.

Она фыркает, презрение все еще горит в ее янтарных глазах, но я приму эту эмоцию в любой день недели и дважды в воскресенье, если это, наконец, уничтожит скрытую за ней грусть.

Ее футболка большого размера начинает прилипать к телу от брызг воды над нами. Я начинаю тянуть за подол ее рубашки, но она хватает меня за запястья, останавливая мое следующее движение.

— Нет.

— Я уже видел тебя голой раньше, Валентина.

— Я сказала нет. Я могу сама это сделать, — отвечает она, ее гнев утихает.

— Хорошо, но я не уйду, пока ты не примешь душ.

Она бросает на меня еще один отвратительный взгляд и стаскивает с себя большую футболку. Она поворачивается ко мне спиной и подставляет себя прямо под душ.

Мой член, чертов мудак, имеет неприличие становиться твердым, в то время как мой взгляд только раздувает его, скользя по ее оливковой коже, ее заднице, умоляющей меня положить на нее руки. Но я этого не делаю. Я просто стою неподвижно, в одежде под душем, и не утруждая себя ее снятием.

Она наклоняется, чтобы взять мыло, и начинает мыть свое тело. Я наклоняюсь как можно дальше, просто наблюдая за ней. У меня руки чешутся к фотоаппарату, чтобы я мог запечатлеть это изображение, но придется обойтись моей памятью.

После того, как она вымыла все свое тело, она берет шампунь.

— Вымой мне голову, — просит она, в ее голосе больше нет резкости.

Она протягивает мне флакон, проливая немного шампуня мне на руки. Я массирую ей кожу головы и наблюдаю, как расслабляется ее тело. Валентина прислоняет голову к моему плечу, пока я пытаюсь вымыть ей волосы, насколько это в моих силах. Это трудно, но адреналин, который бушевал в ее венах несколько минут назад, официально иссяк. То, как она растворяется во мне, показывает, что у нее больше нет достаточно сил, чтобы стоять самостоятельно.

Убедившись, что ее шелковистые волосы чистые, я в спешке смываю шампунь и закрываю кран. Ее тело безвольно прижимается к моему, нуждаясь в том, чтобы я помог ей выйти из душа. Вытирая ее тело пушистым полотенцем, я беру ее на руки и несу Валентину обратно в комнату. Если бы у нее было больше энергии, я бы расчесал ей волосы, чтобы они потом не были в беспорядке, но ее веки уже слишком тяжелые, чтобы она могла держать их открытыми.

Я натягиваю одеяло ей на плечи и оставляю целомудренный поцелуй на ее виске. Решив, что лучше дать ей отдохнуть, я на мягких ногах подхожу к ее двери, но останавливаюсь, когда снова слышу ее голос.

— Спасибо.

Это все, что она говорит, прежде чем сон уносит ее в такое место, где я могу только надеяться, что душевная боль не коснется ее.

КУЭЙД

Когда мы с Логаном возвращаемся из супермаркета, Картер сидит на лестнице, ожидая нас. Его черные волосы мокрые, и он одет в спортивные штаны отца Вэл. Я не спрашиваю, что случилось, но вместо этого иду на кухню с бумажными пакетами, которые держу в руках. Я раскладываю все именно в тех местах, которые, я знаю, оставил бы мистер Э. В конце концов, это был и мой дом.