Блестящая партия - Хенли Вирджиния. Страница 49

— Да как они смеют публиковать такие злобные карикатуры? Такая оскорбительная ложь специально предназначена для того, чтобы обесславить меня и навредить мне в глазах светского общества!

— Меня заботит репутация Джорджины.

— Это Бедфорд гонялся за ней — именно так я и скажу всякому.

— Не стоит подливать масла в огонь, матушка. Самый быстрый способ заставить все это исчезнуть — это отнестись ко всему молча. Не нужно вообще ничего говорить! Я не хочу, чтобы Джорджи видела эту карикатуру, и еще не хочу, чтобы она слышала все сплетни о ней и Бедфорде. Эти россказни сейчас расцветут пышным цветом. Мы должны защитить ее от этого. Вот почему я увожу ее из Лондона.

Герцогиня Гордон поставила себе целью информировать всех в своем светском кругу, что Френсис Расселл и леди Джорджина были помолвлены и собирались обвенчаться, когда внезапная смерть унесла его.

Самые близкие друзья покойного герцога Бедфорда отрицали, что он был помолвлен. Сэр Роберт Адер опровергал эти рассказы, а когда Лодердейл сказал, что Джейн все это выдумала, они крепко поссорились. Вскоре Джейн не рассорилась только с теми, кто верил в то, что Джорджина и Френсис были помолвлены.

Главная соперница Джейн, герцогиня Девоншир, уверяла всех своих друзей, что ее дражайший Мушка никогда не выбрал бы на роль хозяйки Уоберна никого из семейства Гордон. Лондонское общество разделилось надвое. Одни пылко верили в версию тайной помолвки, в то время как другие опровергали ее. К концу марта Джорджина стала притчей во языцех всего Лондона.

Джейн страшно возмутил Джон Расселл, не выступивший с подтверждением того, что ее дочь помолвлена с его братом, и герцогиня Гордон написала ему письмо, полное упреков.

* * *

— Когда я вернусь в Лондон, мне придется нанять секретаря.

Джон Расселл сидел в библиотеке Уоберна, разбирая почту, которую положил ему на письменный стол мистер Берк.

— Поток соболезнований все еще не иссяк.

И он добавил сегодняшние письма к другим, которые были сложены в ящик.

Когда Джон взял в руки письмо с гербом Гордонов, сердце у него екнуло.

Джорджина.

Он разорвал конверт и ощутил легкое разочарование, увидев подпись.

«Ваша светлость!

С тяжелым сердцем должна просить вашей жалости и защиты ради моей дочери. Храня молчание по поводу помолвки вашего брата Френсиса с леди Джорджиной, вы позволяете свету чернить ее. Вы должны быть уверены, как уверена я, что намерения герцога Бедфорда касательно моей дочери были чисты и благородны. Ваше молчание, которое расценивается светом как отрицание, усиливает глубокую грусть той, что уже обречена терпеть вечное несчастье.

Джейн, герцогиня Гордон».

— Ад и преисподняя!

Джон смял письмо в кулаке. «Я думал о Джорджине каждый день со времени смерти Френсисами еще каждый день в течение многих месяцев до того, если говорить честно». Его терзала мысль о ее смехе, который должен был смолкнуть под бременем горя.

Джон прекрасно знал о спорах по поводу матримониальных планов брата и считал, что друзья Френсиса и герцогини Гордон проявляют крайне дурной вкус, заведя публичные споры об этом так быстро после смерти герцога.

Но он хранил молчание не только по этой причине. Мысль о том, что Джорджина была помолвлена с Френсисом, ужасает. Хотя Джон и любил брата, он не был слеп и видел его пороки.

Джон упорно цеплялся за предсмертные слова брата о Джорджине: «Жаль, что я не просил ее стать моей женой».

Джон не знал, что отвечать герцогине, поэтому отложил ее послание в сторону и взялся за письмо от своего друга Генри. Открыв его, он нашел листок с карикатурой, к которому прилагалась коротенькая записка.

«Джон!

Эта непристойная карикатура, которая ходила по рукам после бала-маскарада в Кимболтоне, снова появилась».

— Черт бы побрал этих сплетников!

Джон прошел по комнате, бросил карикатуру в камин и крепко задумался.

— Мистер Берк, я немедленно еду в Лондон.

Когда Джон прибыл в издательство в сопровождении своего поверенного, то ничуть не пытался скрыть от владельца свою холодную черную ярость.

— Пока брат был жив, он мог играть с прессой на равных. Но я не позволю вам использовать его смерть, чтобы заработать деньги на издании и продаже этой или любой иной непристойной карикатуры. Вы разошлете курьеров по всем вашим уличным торговцам и прикажете им вернуть все до единого отпечатанные листки, а потом сожжете. Если сегодня к шести часам они все еще будут в продаже, я не только подам на вас в суд за клевету, я куплю это здание и выгоню вас из вашего бизнеса. Если, — продолжал он, — вы, с другой стороны, старательно выполните мои требования, я компенсирую все убытки. Мне нужно клятвенное заверение, что вы немедленно прекратите издание этих карикатур. Мой поверенный подготовил необходимый документ, вам остается только поставить на нем подпись.

Вернувшись на Расселл-сквер, Джон принялся ходить по дому точно тигр. Сегодняшний шаг был сделан ради защиты Джорджины. Ему до невозможности хотелось ее увидеть, но мысль о том, чтобы отправиться на Пэлл-Мэлл и разговаривать с ней в присутствии герцогини Гордон, отвращала его. «Я пошлю записку Чарлзу Ленноксу и попрошу его устроить так, чтобы его свояченица уехала в Файф-Хаус, и тогда мы с Джорджиной сможем поговорить наедине».

* * *

— Господи, Шарлотта, уже почти семь часов. Он будет здесь с минуты на минуту. Как ты думаешь, я могу остаться в этом сером платье или черное совершенно обязательно?

— Никогда не видела тебя в такой нерешительности, Джорджи. Может, тебе и стоило бы надеть черное. Джон сейчас в двойном трауре — по жене и по брату, он обоих нежно любил.

Несмотря на попытки Шарлотты уберечь ее, Джорджина видела карикатуру и понимала, что все о ней шепчутся.

— Ты не должна говорить ничего оскорбительного, — предупредила ее сестра.

Сердце Джорджины гулко билось. «Шарлотта неглупа и давно поняла, что меня безнадежно влечет к Джону, — задолго до того как он овдовел».

— Джон, должно быть, зол из-за того, что его брат стал предметом такого количества сплетен и домыслов.

Шарлотта подала Джорджине черное платье и повесила серое в гардероб.

— Я поощряла ухаживания Френсиса Расселла, и это было с моей стороны проявлением крайней беспечности, особенно потому, что этот человек вызывал во мне отвращение. Теперь обо мне говорит весь Лондон.

Джорджина прикусила губу, чтобы не дрожала.

— Только не показывай Джону, что ты презирала Френсиса. Это ранит его до глубины души. Обещаешь не говорить дурно о покойном?

— Ты же знаешь, что я никогда не причиню боли Джону. Заверяю тебя, что не сделаю ничего неуместного или неприличного.

— Я слышу, едет карета. Джон попросил Чарлза сопроводить его, когда узнал, что ты находишься вместе со мной в Ричмонде-на-Темзе. Я пойду встречу его, а ты не слишком медли.

* * *

Джон смотрел, как Джорджина спускается по лестнице. Ее смиренный вид потряс его. В черном платье она казалась бледной как привидение и выглядела такой маленькой и беззащитной, что у него сердце разрывалось.

— Я так сожалею о вашей утрате, — тихо пробормотала она.

Джон с трудом совладал с желанием обнять ее и утешить. Он посмотрел на Шарлотту, потом на Чарлза, и воцарилось неловкое молчание.

Джорджина почувствовала, что Джон хочет поговорить с ней наедине.

— Не можете ли вы пройтись со мной… мы могли бы прогуляться по берегу реки.

— Конечно.

Шарлотта закутала сестру в черный бархатный плащ, и они вышли. Смеркалось; они держали путь вдоль реки.

— Мне очень жаль, что сплетни и домыслы усугубили ваше горе, леди Джорджина, — сказал Джон.

Она подняла на него умоляющий взгляд:

— Прошу вас, для меня слишком мучительно говорить об этом.