Князь Барбашин 3 (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович. Страница 42

А вот к матери Никитки стоит, наверное, заглянуть в ближайшие дни, в долгую не откладывая. Дабы не только о житье-бытье поговорить, но и о сватах договориться.

*****

В очередной раз Боярская Дума собралась в Кремле уже после Рождества. И поводов было более чем достаточно. Во-первых, Сигизмунд прислал на Русь послов, чтобы не только в очередной раз продлить никого не устраивающее перемирие, но и предложить двум царствующим домам породниться, предлагая в качестве невесты хоть и не Ягеллонку, но и не абы кого, а мазовецкую княжну из рода Пястов - Анну. И хоть была она уже далеко не юной девицей, но и род Пястов был в Польше сильно уважаем. И сын её, хотят Ягеллоны того или нет, мог со временем выступить полноправным претендентом на польский престол с хорошими шансами его занять.

Когда известие об этом достигло Испании, Андрей поражённо рухнул в кресло, гадая, как Бона позволила свершиться чему-то подобному? Ведь это она буквально недавно решительно настояла, чтобы король отказал в сватовстве к Анне магистру поверженного Ордена, понимая, как этот брак, а точнее его последствия, может отразиться на будущем её собственного сына. И это при том, что Альбрехт готовился стать вассалом польского короля. Что же говорить про его прямого врага - русского великого князя? Если уж Василий Иванович и без того выдвигал свою кандидатуру на литовский трон, то сын Анны Пяст может на этот трон и сесть, если его кандидатуру вполне серьёзно станут рассматривать в Польше, дабы не потерять Мазовию (ведь если тамошним панам понадобиться антиягеллонское знамя, то отказ Аннны от прав на Мазовию забудут быстро и надёжно). И что тогда? Война с Польшей, или очередная Речь Посполитая, но со столицей в Москве? Тогда как быстро это выльется в гражданскую войну, ведь новый король не будет терпеть шляхетский произвол и быстро начнёт закручивать гайки? А вопрос веры? Не погрязнет ли такое государство в Религиозных войнах на десятилетия? Ой, бли-и-ин, вот не того он хотел, когда мечтал изменить историю. Он-то хотел идти от победы к победе, но, как и все любители альтернативок, забыл, что изменения могут быть не только хорошие.

Была, правда, в этом сватовстве одна маленькая, но существенная загвоздка: великий князь был уже женат, а значит, стать супругом для мазовецкой княжны предстояло кому-то из братьев государя. При этом, более-менее зная Василия Ивановича, Андрей решил, что подобному сам же тот и станет главным противником. Ведь государь не хуже поднабравшегося придворного опыта попаданца понимал, что если мазовшанка понесёт от его брата, то в среде царедворцев тут же начнётся разброд и шатание. Потому что он - Василий - далеко не вечен и московский трон после него унаследует пусть и не сам брат, но племянник точно. А значит, бояре удельного двора на полном серьёзе вознамерятся потеснить тех, кто служил нынче при дворе московского правителя, почитая удельных чуть ли не худородными. И во что это может выльится хорошо показывает молодость его отца - Ивана III Великого. А разве ради этого они столько лет не покладая рук строили свою державу?

Вот только сам Василий Иванович на эти расклады попаданца положил с большим прибором. Недаром он был опытным политиком, и потому отказывать польскому королю вовсе не спешил, решая, что для державы лучше. В конце концов, иноземная принцесса это ещё и лакмусовая бумажка в отношениях держав. Тот, кому ты не интересен или кто считает тебя недостойным общения - предлагать сватовство не будет. Зато подобная невеста не будет принадлежать ни к одному из кланов, что окопались возле трона, а значит, никто из них и не получит того преимущества, что даёт "ночная кукушка". Правда, в данном случае "куковать" она будет вовсе не в его царственные уши, и что она может "накуковать", это большой вопрос, ведь уроженки литовского княжества воспитаны не совсем так, как московские барышни. Уж ему ли, у кого в роду было две иноземки, этого не знать. Зато права на мазовшанский, да и краковский (правда на последний вовсе не бесспорные) троны этот брак мог дать довольно существенные. Да хотя бы за тот же отказ от любого из них, когда придёт время избрания очередного польского короля, можно было бы умело выторговать много хорошего в свою пользу. Ну и вообще, чем плоха идея породнить на русском престоле потомков легендарного Рюрика и не менее легендарного Пяста?! Только тем, что сам Василий Иванович не видел на троне никого, кроме себя и своих потомков. А вот как раз потомков-то господь ему и не дал!

Однако тот, кто подумал, что это будет большим препятствием для Василия Ивановича, тот плохо знал его. Если нельзя иметь потомство с одной женой, то, следовательно, нужно взять жену другую! А уж если это даст ещё и политические дивиденды...

Нет, недаром он поддержал нестяжателей! С их помощью церковный собор чётко обрисовал условия, при которых православный мог развестись со своей венчанной половинкой, а разве он, государь, не православный человек? Да и время, отведённое им митрополиту на переписку с православными патриархами по данному вопросу, давно уже прошло. Так что недолго думая, Василий Иванович, получив подобное предложение, отправился прямиком в покои Варлаама, где и провёл пару часов, после которых митрополит, по словам служек, выглядел словно выжатый лимон. И велел, не мешкая, звать к себе старца Вассиана.

Тот прибыл довольно споро, и сказать, что старец был просто ошарашен словами Варлаама, это не сказать ничего. Соломония ему нравилась своим кротким нравом, Елена Глинская, за которой они установили плотное наблюдение, была изучена вдоль и поперёк, и тут как снег на голову появляется эта польская княжна, и государь, словно одержимый, требует скорейшего развода. И ведь ясно зачем: возжелал сам стать её мужем. А то, что она католичка, так Сигизмунд не будь дурак, использовал те же доводы, что и русские дипломаты при сватовстве Елены Ивановны к королю Александру. Мол, мы приняли тогда православную жену при католическом короле, так примите и вы сейчас католичку. Ох уж этот Ягеллон, чтоб ему пусто было! Своим вмешательством он порушил всю игру церковных иерархов. Впрочем, они тоже хороши - тянули со знакомством Глинской и Василия (что было довольно легко), всячески обхаживая литвинку, но надеясь до последнего на чудо, что Соломония всё же понесёт. Вот и дождались! Теперь государь даже если и влюбится в девку, то от своего уж точно не отступится. Лестно ему Пястов на ложе уложить. Да и выгоды от такого брака больше, чем от брака на племяннице двойного изменника. Так что делать нечего: придётся им строить новую игру, ведь упираться сейчас, это впасть в немилость, а иосифляне вовсе не разгромлены до конца, как того бы хотелось им обоим, и могут легко воспользоваться ситуацией в свою пользу.

И старец, понурив голову (всё же Соломония не просто была кроткой нравом, но и часто заступалась перед государем за многих, в том числе и за него тоже) отправился в покои великой княгини. Он мог бы воспротивиться, как сделал это в иной истории, но, во-первых, он давно знал, что так будет, хотя, видит бог, хотел это изменить, а во-вторых, не раз уже падала на него опала, когда он шёл встречь государю, и сейчас, когда дело, к которому он прикипел душой, буквально росло и ширилось, а он вновь, как когда-то ещё светским княжичем, стал не последней фигурой при власти, удаляться от двора в тесное узилище ему почему-то не возжелалось. Да и борьба в самой церкви ещё далеко не кончилась, так что он нужен был тут, а не в каменном мешке дальнего монастыря. Хотя Соломонию ему по-человечески было жалко...

О чём говорили слуги божьи с великой княжной навсегда осталось тайной, будоражащей умы последующих исследователей, но спустя всего несколько дней после того разговора решение о предстоящем разводе государя с супругой было объявлено во всеуслышание Думе, причём митрополит в обосновании этого решения опирался и на случай, подсказанный когда-то ему самому попаданцем: брак и развод двоюродного прапрапрадеда Василия Ивановича - Симеона Гордого. Правда, по его указке, кое-что в той истории подчистили: например, убрали все намёки на то, что брак так и не был консуммирован, и оставили только то, что не дал им господь потомства. Впрочем, основным мотивом развода было всё же "добровольное желание государыни уйти в монастырь".