Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон. Страница 11

Скажем, вчера за праздничным угощением Войтов невзначай сообщил, что директор Зволянский приказал на завтра, то есть уже сегодня, пригласить чиновника Ванзарова для личной аудиенции. Причина держится в секрете. Во всяком случае, секретарю она не известна. Шереметьевский свел на шутку: дескать, его мало беспокоит, что подчиненного вызывают к начальству через его голову. Милые пустяки. Притихшие опасения вспыхнули с новой силой.

Надо сказать, что чиновник Ванзаров был для начальника сыска хуже занозы: он был мучением и загадкой. Мучался Шереметьевский потому, что не мог обходиться без Ванзарова, при этом страстно желал от него избавиться. Он сознавал, что если кто и может в сыске распутать сложное дело, то не любезные чиновники, а только Ванзаров. Остаться без непокорного, строптивого, непочтительного, дерзкого и наглого субъекта, который держит в беспорядке бумажные дела, Шереметьевский не мог. Как не может охотник прогнать старую легавую, которая одна берет волка. Ванзаров был козырем в рукаве начальника сыска.

Больше ванзаровского гонора Шереметьевского смущала загадка, разгадать которую даже чиновник Войтов не помог. Дело в том, что Ванзаров несколько раз оказывал услуги высокопоставленным лицам. Причем кому именно и что за дела вел, Леониду Алексеевичу разузнать не удалось, а подчиненный отделывался пустыми отговорками.

Казалось бы, за успехи и усердие должны посыпаться награды, чины и повышение, не исключая места начальника сыска. Ничего подобного не случилось. Ванзаров оставался при мелком чине, орден на лацкан ему не упал, и вообще Шереметьевский не замечал мельчайшего намека, что подчиненного готовят на его место. Хотя был уверен: его подчиненный оказал нерядовую услугу, за которую полагается щедрое покровительство.

Взять хотя бы таинственные события в конце октября – начале ноября. Ванзарова лично вызвал директор Зволянский: по слухам, в деле было замешано высшее лицо из Министерства внутренних дел, судебный следователь по особо важным делам Бурцов, какое-то отношение имело Охранное отделение. Но что именно происходило? Покрыто тьмой неизвестности. При этом Шереметьевский был уверен, что Ванзаров распутал дело важнейшее. Полагается почет и слава.

Так ведь ничего подобного. Прошло почти два месяца. Ничего не изменилось. Никакой милости от начальства. Ванзаров по-прежнему ходил рядовым чиновником, раздражал Шереметьевского, ленился писать бумаги. Только одна странность появилась: он явно был занят чем-то кроме рутинных дел. Неужто строго секретное поручение? Или тайные полномочия?

Мучился Шереметьевский и не находил ответа. И вот опять знак: новый вызов к Зволянскому. Хорошенько прикинув, начальник сыска счел разумным сменить тактику: приблизить Ванзарова. Изобразить дружеское участие. Чтобы аккуратно выведать, что он скрывает. Леонид Алексеевич был уверен, что секрет стоит того, чтобы проявить дружелюбие к наглецу, которого терпеть не мог. Так или иначе, польза будет. От Ванзарова всегда польза. Взять хотя бы, какой эффект произвело его появление в кровавых шрамах и с обстриженной головой.

Дело было 2 или 3 ноября. В приемном отделении сыска томились пойманные воры-рецидивисты: Ванька Сынок, Мишка Щука, Васька Бегемот, Клавдюшка Генеральша, Сашка Архирейка, Колька Розга. Воры вели себя нагло, сознаваться не желали, задевали чиновников, ведущих допрос. И тут в приемное входит Ванзаров – красивый, как разбойник с большой дороги.

Воры присмирели, а Клавдюшка Генеральша пожелала сделать чистосердечное признание. За ней начала каяться остальная шайка. За полчаса все было кончено. Дела отправились в Окружной суд, а воры в арестантский дом на Конной площади. Пока шрамы не зажили, а волосы не отросли, чиновники просили Ванзарова заглядывать, когда допрашивали особо упрямых личностей. Он приходил, смотрел молча, после чего признания текли рекой. Счастье продлилось недолго. Недели через три Ванзаровым уже не удавалось напугать. Но и то сколько дел закрыли.

Сидя в кабинете, Шереметьевский услышал, что чиновники здороваются с Ванзаровым. И поспешил лично приветствовать нового друга.

Ванзаров опять копался в донесениях полицейских участков. Что ему понадобилось в заурядных происшествиях? Не мог Шереметьевский разгадать. Он подошел к столу, на который ложились депеши от приставов, по-отечески похлопал Ванзарова и выжал улыбку.

– Похвальное усердие, друг мой. Нашли что-то важное?

Ванзаров держал листок с грифом 2-го участка Александро-Невской части.

– Пристав Спринчан сообщает, что на откосе Обводного канала в снегу обнаружено тело женщины без видимых повреждений. Доставлено в морг Обуховской больницы.

Леонид Алексеевич искренно не понял, что тут может интересовать: пристав помощь не запрашивает, дела никакого нет – наверняка пьяная упала, уснула и замерзла насмерть. Столько таких несчастных по весне находят.

– Чем-то поможет вашему делу?

Ванзаров отложил листок в стопку.

– Какому делу, ваше высокоблагородие?

«Ах ты ж, зараза», – более на себя рассердился Шереметьевский. Нельзя с этим субъектом напрямую. Слишком умен. И вид еще разбойничий.

– Ну зачем так официально, друг мой. Простите мое любопытство, исключительно по-дружески: вот уже которую неделю сводки изучаете.

Глаза Ванзарова были чисты, как у шулера. Исключительный наглец.

– Удовлетворяю научный интерес, господин коллежский советник.

Шереметьевский справился с улыбкой.

– В чем же ваш интерес?

– Хочу найти закономерность, научиться делать прогноз о том, когда и сколько будет совершено преступлений. Чтобы постараться предотвратить хотя бы отдельные.

Леонид Алексеевич был умен достаточно, чтобы видеть: над ним потешаются. Буквально смеются в лицо. Ну какие прогнозы и предотвращения? Они же сыск, а не волшебники. Нет, темнит, наглец, что-то серьезное утаил. Никак не подобраться. Чем бы его зацепить?

Начальнику сыска пришла в голову мысль настолько простая, что почти гениальная: выведать за праздничным столом. У пьяного язык развязан.

– Поддерживаю ваши научные изыскания, – сказал он. – Получите результат, ознакомлюсь с большим интересом. Но уже после праздников. А нынче такие чудесные дни предстоят, о науке думать грех. Вот что, друг мой, позвольте пригласить вас к нам на елку… Нет, нет, отказа не приму! Супруга моя будет рада видеть вас, наслышана о ваших подвигах. Да и дочери тоже… У нас просто, по-домашнему, но весело. Жду вас в первый день Святок, 25 декабря, к вечеру. Ваше слово?

Выбора не осталось. Ванзаров вынужден был обещать. И даже пожать протянутую руку. Шереметьевский не отстал, завел разговор о том, какая в этом году выплачена щедрая надбавка к жалованью, «на гуся», и как чиновники благодарны директору Департамента Зволянскому за заботу, и так далее…

Ванзаров терпеливо слушал. И тут в помещение сыска заглянул чиновник 3-го участка Казанской части, который располагался на первом этаже полицейского дома. В участке был установлен телефонный аппарат, а в сыске нет. Приставы частенько телефонировали в Казанский, чтобы передать сведения в сыск.

– Пристав 2-го Спасского просит прибыть в Апраксин рынок, – доложил он.

– Что там еще? – выразил недовольство Шереметьевский: бесцеремонно прерывают важный разговор. Не просто важный, а расчетливый.

– Вроде купца в лавке повесили.

Леонид Алексеевич не успел придумать, кого из чиновников отправить: нужно самого ушлого, чтобы сумел спихнуть дело. Зачем под праздники разбираться с трупом? Пусть пристав пыхтит.

– Ваше высокоблагородие, разрешите мне заняться.

Не просит, а будто приказывает. Надо стерпеть, до поры до времени.

– Ну зачем вам, друг мой, утруждать себя? Дело наверняка пустяковое, опять пристав ленится самостоятельно расследовать.

Ванзаров уже шел к вешалке.

– Много времени не отнимет. Гляну, что там произошло.

– Вы уж постарайтесь, – начал Шереметьевский и прикусил язык. Чуть не приказал скинуть дело на участок. Исполнительный чиновник сумеет, а этот наглец назло в сыск заберет. А может, просто сбежал от душевного разговора? Или ищет чего-то? Кто его разберет.