Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон. Страница 5

Министр одобрил кандидатуру заурядного чиновника сыска для испытаний неизвестно чего.

Приятное чаепитие продлилось еще с четверть часа в обсуждении планов на праздники, после чего Горемыкин отпустил своего заместителя. Все, что хотел, он узнал: между его ближайшими подчиненными нарастающая вражда. Очень хорошо.

Выйдя в приемную и кивнув секретарю Михайловскому, Александр Ильич заметил полицейского полковника, румяного, как спелое яблочко. Кажется, киевский полицеймейстер. Значит, по ведомству князя Оболенского. Недурно, если бы князь эдак побагровел от злости.

Не поклонившись полковнику, стоящему смирно, Александр Ильич вышел из приемной. Идя по коридору, устланному ковровой дорожкой, отвечая кланявшимся чиновникам, он думал: «Вот ведь прохвост… Что же разыскал князь Оболенский? Что за счастье раздобыл? Ну, поглядим, поглядим».

4

В приметы извозчик Пяткин верил крепко. Особо – в счастливые. Скажем, стоишь на Невском проспекте, кажется, народу – тьма, толпами бегут туда-сюда, только загребай серебро. Так ведь нарочно никто не наймет. А бывает, остановишься на пустой улице, и сразу пассажир залезает, пожалуйте. Отвезешь куда надобно, сразу возвращайся обратно, на то же место. Только бороду от инея стряхнешь – а уже новый ездок тут как тут. И так цельный день, успевай вертеться. Жаль, примета шалит – бывает, обманывает. Чаще всего.

Все же Пяткин понадеялся сегодня на удачу. Только привез барыню с покупками на Казанскую улицу, тут же другая села. Отвез ее на Сенатскую, оставаться не стал, и без него пролеток толпа. Вернулся на Казанскую и угадал: господин приказал на Крестовский остров, заплатил не торгуясь. Последнее обстоятельство особенно грело обиженную душу извозчика.

Обидела Пяткина городская дума: додумалась перед праздниками ввести тариф на поездки. Теперь пассажир мог требовать оплату строго по тарифу, без запроса. И это когда? В самое хлебное время, перед Рождеством и Новым годом. Когда все мечутся по столице с визитами. Извозчики на два месяца вперед себе и лошаденке на пропитание зарабатывают. И тут такая напасть: не смей брать свыше положенного. А если господа не возражают? Им без разницы, а для Пяткина каждый гривенник на счету. Опять душат простой народ, как хотят.

Хорошо «лихачу», у которого лакированные сани запряжены тройкой с бубенцами. И медвежьи покрывала у него, и подушки шелковые, и лошади сытые, и полушубок новенький, расшитый. Лихачам тариф не страшен: с ними не торгуются, отваливают, сколько запросят. Так ведь это не езда, а пыль в глаза пустить, себя показать и размахом удивить. Пяткину такое счастье недоступно. Он простой «ванька», спасибо, что лошадка бегает. С него будут драть по тарифу. Что за жизнь извозчичья…

В тяжких думах он свернул на Казанскую и натянул вожжи, когда лошадка дотащила пролетку до счастливого места. Короткий зимний день таял в сумерках. Желающих взять пролетку не видать. Не потому, что их скрывала наползающая темнота. Улица была пуста. Даже городового нет. Знать, удача опять обманула. Пяткин прикинул: раз такое дело, не подъехать ли к гостинице «Виктория», невдалеке, на углу Казанской и Демидова переулка.

Все же он предоставил удаче шанс оправдаться: обождет малость. Может, капризная девица одумается.

Минуты тянулись киселем. Терпение истощилось. Пяткин натянул на уши овечий малахай и взялся за вожжи, чтобы тронуть лошаденку.

– Извозчик!

Крик был приятен, как поцелуй. Пяткин обернулся. Позади у дома виднелась парочка. Господин в теплом пальто до пят поддерживал даму за талию. Наметанным глазом Пяткин определил: дамочка подгуляла. Полушубок нараспашку, платок кое-как повязан, да и сама прижалась к плечу господина. Он хоть ниже ростом, да держит крепко. Чтобы, значит, не свалилась на улице.

Пяткин спрыгнул с козел и пригласил жестом: дескать, карета подана, извольте. Парочке надо было пройти дюжину шагов, что потребовало усилий: господин буквально нес даму в вертикальном положении, ботиночки ее волочились по снегу. Господин был так силен, что дотащил ее до пролетки, поднял наверх, усадил на диванчик и бережно укрыл войлочной накидкой до шеи. Голова дамы покосилась к плечу.

Господин спрыгнул и поправил модное кепи. Пяткин еще подумал, что по морозу в таком уборе может гулять только человек медвежьего здоровья. Господин таким и казался: разрумянился, дышал легко.

– Дама не рассчитала силенок, – сообщил он. – Простим. Веселье и праздник!

– Оно, конечно, бывает, – ответил Пяткин, повидавший всяких дам. Иной раз пролетку приходилось отмывать.

– На Обводный [4] отвезешь?

Тут Пяткин сообразил, что господин оставляет даму на него. Дескать, донес – дальше не его печаль. С чем извозчик был решительно не согласен.

– Да как же возможно? Нет уж, прощения просим…

Господин хлопнул по плечу.

– Не боись, друг дорогой, пока доедешь, она очухается. На морозе в себя придет. Я ее знаю…

– Так ведь это как же, – начал Пяткин и прикусил язык. Ему совали пятирублевку.

– Хватит за хлопоты?

Извозчик хмыкнул, сделав вид, что еще думает, соглашаться ли. Хотя в душе благодарил удачу. За трешку согласился бы. Вот это – настоящая цена, не то что тариф проклятущий.

Всем видом показав, какое одолжение делает, Пяткин спрятал ассигнацию за пазуху.

– Дом какой изволите?

– Привезешь на угол Лиговской улицы и Обводного, она очухается, укажет, – сказал господин и поднял воротник, будто озяб. – Вези не спеша, пусть на холодке протрезвеет.

– Как прикажете, – буркнул Пяткин, жалея уже, что мало взял: надо было хоть целковый [5] сверху запросить. Господин вида неказистого, а при деньгах.

Он залез на козлы, тронул поводья и крикнул: «Но, пошла!»

Лошаденка дрогнула промерзшими боками и потащила пролетку. Пяткин обернулся. Господин в кепи исчез, будто растворился. Извозчик покосился на пассажирку. Дама спала крепко, лежала, как уложили. Лицо ее скрывал платок. В темноте разобрать трудно, но показалось ему, что даму уже видел. Не сегодня ли подвозил?

Думать об этом Пяткину было лень. Красная бумажка радовала карман. Он прикинул: отвезет и вернется на счастливое место. Точно счастливое. С таким заработком тариф проклятый не страшен.

5

Николай Петрович ощутил себя богачом. Чувство было незнакомым, но приятным. Оно грело лучше поношенного пальто и единственного костюма, который надевался в любой сезон. Пятьсот рублей были в кармане. Огромная сумма. Николаю Петровичу привычно захотелось рассказать жене. Правду, конечно, знать нельзя, это секрет, пусть будет красивая выдумка. Начнет с того, что за первый визит получил двадцать пять рублей. Редкому петербургскому доктору столько заплатят. А ему вручили, как будто знаменитость и светило. Он чуть не отказался: случай совершенно пустяковый, типичная истерия барышни, сжигаемой огнем молодости. Выписал пациентке успокоительные капли, да и только. Родителям же деликатно объяснил причину: со свадьбой пройдет. Ну и прочее в таком же духе.

Посреди мечтаний Николай Петрович обнаружил себя на углу Апраксина двора [6], выходившего на Садовую улицу Александровской линией с лучшими магазинами. Стоило повернуть голову, как витрина магазина золотых и серебряных изделий Замошникова ослепила блеском. Он подумал, что нужно сделать подарок. Прямо сейчас. В качестве извинения за то, что обязан был поступить так, а не иначе. Это правильно.

Из магазина Николай Петрович вышел с бархатной коробочкой, в которой устроилось колечко с камушком. Приказчик уверял, что золотое колечко 56-й пробы [7] изящного модного фасона «фантазия» с изогнутой змейкой – отличное, хризолиты чистой воды, а цена исключительная, только ради праздника. Обошлось колечко в шестнадцать рублей. Николай Петрович был доволен, позволил себе роскошный подарок. Он прошел мимо витрины соседнего магазина Белова, где такое же колечко стоило вполовину дешевле.