Без маски - Хенли Вирджиния. Страница 14

Двигаясь прямым курсом, судно совершило переход от устья Темзы до Остенда за одну ночь. «Гордый орел» прошел мимо порта и бросил якорь в Бланкенберге — небольшом заливе у бельгийского побережья.

Когда Грейстил сошел на берег, Спенсер показал ему несколько лошадей, которые в любой момент могли доставить роялистов в Брюгге. Более того, матрос сказал, что готов сопровождать лорда Монтгомери в город, где в это время находился король-изгнанник. Когда всадники приблизились к резиденции Карла Стюарта, охрана мгновенно признала Спенсера, и молодых людей без малейших проволочек пропустили во дворец. Миновав длинный коридор, они подошли к двери, находившейся под охраной часовых. Спенсер назвал пароль, дверь тут же распахнулась, и они вошли в королевские покои.

Поднявшийся из-за стола высокий мужчина оказался еще более исхудавшим, чем предполагал Монтгомери. Чарлз и Грейстил долго смотрели друг на друга — словно не узнавали. Наконец лицо короля-изгнанника озарилось улыбкой, и он воскликнул:

— Боже мой, да это же Грейстил Монтгомери собственной персоной! Похоже, из-за неблагоприятного развития событий мы оба за годы разлуки превратились в нищих.

Они не виделись со времен битвы при Вустере, где роялисты потерпели сокрушительное поражение.

Тут Спенсер понял, что король знаком с его пассажиром, и мгновенно, молча поклонившись, удалился.

— Ваше величество, вам, возможно, не понравится то, что вы услышите, но я считаю своим долгом довести это до вашего сведения.

— Правда часто бывает неприятной. Вот почему я так редко ее слышу. Мои советники и придворные говорят мне лишь то, что считают нужным, и я уже свыкся с мыслью, что они пекутся в основном о собственных интересах.

— Я тоже пекусь о собственных интересах. И прибыл сюда для того, чтобы облегчить свою совесть.

— Совесть?.. — Карл весело рассмеялся. — Я забыл, что это такое, когда мне исполнилось шестнадцать. — Отсмеявшись, король разлил по стаканам какой-то напиток и, чуть поморщившись, пододвинул один из стаканов гостю. — Боюсь, это голландский джин. Так что сиди, пей… и рассказывай.

— Ваше величество, прошлой осенью я навербовал рекрутов в Нортумберленде, но моих людей взял в плен и посадил под замок в замке Бервик командовавший колдстримскими гвардейцами генерал Джордж Монк.

Чарлз нахмурился и со вздохом сказал:

— Вас захватили в тот момент, когда вы ждали высадки моих войск, которые так и не высадились.

— Зима была дьявольски суровой, — продолжал Грейстил. — Когда же она закончилась, я заключил с Монком договор, согласно которому он предоставил моим людям возможность пересечь шотландскую границу и вернуться в Нортумберленд. Взамен он потребовал от меня правдивой информации о Кромвеле и состоянии умов английских обывателей.

— И что же, по твоему мнению, думают люди?

— Люди устали от правления Кромвеля. Есть и такие, что тайно ратуют за восстановление монархии, причем, по слухам, они хотят предложить корону именно Кромвелю.

— В твоем рассказе, мой друг, для меня мало приятного.

— Нет-нет, ваше величество, — поспешно возразил Грейстил. — Кое-что обнадеживающее все-таки есть. Дело в том, что Кромвель умирает.

— Ты его видел?!

— Я надел форму «круглоголового» и проник в Уайтхолл. Так вот, он сильно сдал. Ссутулился, пожелтел как лимон и почти не ест.

— Может, его пытались отравить? — предположил Чарлз.

— Да, возможно. Но дело не в этом. От отравления можно излечиться, ваше величество, но от той болезни, что гложет Кромвеля, лекарства, наверное, не существует. Протектор превратился в фанатика, убежденного в том, что Господь избрал его своим орудием для того, чтобы реформировать религию в Англии и прекратить ее в Новый Иерусалим. Но людям надоел религиозный фанатизм, и их пугают реформы, которые Кромвель пытается проводить. Я вам так скажу, ваше величество… Полагаю, что Кромвель умирает от религиозной одержимости.

— А что ты написал в своем докладе генералу Монку?

— Он просил меня писать правду. И я не погрешил против истины.

— Зачем ему правда? Какие у него планы?

— Генерал Монк — весьма любопытный субъект. И кое в чем ему нет равных. Он, например, железной рукой правит Шотландией с помощью своих колдстримских гвардейцев. Хотя их не так уж много, это лучшие солдаты в армии парламента.

— Выходит, что Монк способен единолично поддерживать баланс власти в стране и после смерти Кромвеля. Нельзя ли в этом смысле как-нибудь на него повлиять?

— Полагаю, что можно, сир. Между прочим, в прошлом Монк был роялистом, никогда не поднимавшим оружия против вашего отца. Но потом его взяли в плен и по приказу Кромвеля продержали два года в Тауэре. Затем предоставили возможность выбора: или продолжать гнить в тюрьме, или возглавить армию и выступить против повстанцев в Ирландии. И он выбрал свободу.

— Что и говорить, весьма разумный выбор. Думаю, в следующий раз он проявит такое же благоразумие. Похоже, на Монка действительно можно повлиять. Иначе говоря, его нужно сделать нашим союзником.

— Монк очень осторожный человек, ваше величество. Он никогда не выступит на нашей стороне открыто.

Чарлз в задумчивости кивнул:

— Да, понимаю… Я тоже научился осторожности за прошедшие годы. Полагаю, нам нужно привлечь для обсуждения этого вопроса канцлера Хайда. Он опытный политик и в отличие от других придворных умеет держать рот на замке. Ну а тебя, мой друг, мне остается лишь поблагодарить за то, что не побоялся рискнуть головой и привез мне эти сведения. Однако впредь мы будем поддерживать связь только письменно. Так безопаснее. Что же касается твоих рапортов Монку, то пусть они будут так же правдивы, как прежде. Однако следует иметь в виду, что и правдивую информацию можно подавать таким образом, чтобы она играла нам на руку.

— Летом из всех развлечений у нас только посещения церкви — по пятницам и воскресеньям. Я больше не в состоянии переносить эти мрачные церемонии, на которых говорится лишь о грядущих адских муках, — заявила Кристин. — Вот в прежние времена англиканская служба в соборе Святого Ботольфа действительно возвышала душу, благодаря чтению молитв, песнопениям и красивой музыке.

— Музыка — это инструмент дьявола, — с усмешкой заметила Велвет. — А в душу может вселить страх Божий лишь ужас перед вечными муками.

— Все эти страсти — глупое ханжество! — воскликнула старая графиня. — Нам необходимы перемены. Давай-ка сядем в карету и отправимся за покупками. И Эмму с собой возьмем.

Сев в экипаж, дамы проехали по улицам Лондона, по которым то и дело проходили солдаты, и вышли у коммерческих прилавков, находившихся на первом этаже биржи. Велвет с восторгом смотрела на все товары, на каждую мелочь, Кристин же, напротив, не скрывала разочарования.

— Когда-то на этих прилавках лежали горы разноцветных лент и вееров. Помнится, в те годы я была без ума от всякой мишуры и, разумеется, от французских мод. А что теперь? Эти скучные пуритане только могут предложить воротнички и шерстяные чулки. Ни одного яркого перышка, чтобы порадовать взгляд, ни одного красивого веера… Но ты, Велвет, кажется, кое-что высмотрела?

— Не кое-что, а кое-кого. По-моему, я разглядела в толпе Грейстила Монтгомери. Надеюсь, вы не сообщили ему о нашей поездке…

— Конечно, нет, дорогая. Просто это счастливое совпадение.

Они подошли к нему со спины, когда он покупал бумагу и воск для запечатывания писем. Повернувшись, Грейстил тотчас увидел их.

— О, милые дамы, какой приятный сюрприз! — воскликнул Монтгомери, но смотрел при этом только на Велвет. — Между прочим, я знаю, что вы посещаете церковь Святого Ботольфа на Бишопсгейт. И я с удовольствием провожу вас туда на завтрашнюю вечернюю службу.

Велвет помрачнела, а Кристин, напротив, весело рассмеялась.

— Ах, милорд, мы уже дважды были там на этой неделе и покаялись во всех своих грехах. Так что нам сейчас нужны перемены, поэтому я подумываю о том, чтобы вывезти завтра Велвет за город на прогулку. Не желаете ли присоединиться? Или дела не позволяют вам покидать Лондон?