Без маски - Хенли Вирджиния. Страница 23

Несколько секунд спустя она затихла в изнеможении, и тогда Грейстил, поднявшись на ноги, заключил ее в объятия и поцеловал. Затем подхватил на руки и отнес к зеркалу.

— Я хочу, чтобы ты видела, какой красивой стала в момент своей первой страсти.

Поставив ее на ноги, Грейстил встал у нее за спиной и, осторожно придерживая, положил руки ей на плечи.

Отражение в зеркале отобразило такую интимную картину, что лицо Велвет мгновенно залилось краской. Ее кожа светилась, став перламутрово-розовой от возбуждения, а глаза затуманились от страсти и любовных игр. Ноги же у нее были словно ватные, и она бы непременно упала, если бы за спиной у нее не стоял Грейстил, поддерживавший ее. Внезапно почувствовав, как сзади в нее упирается его напряженный фаллос, она мысленно воскликнула: «Ах, он не в состоянии устоять перед моей красотой! Да-да, он пылает ко мне неподдельной страстью! И возможно, мне удастся сделать так, что он полюбит меня по-настоящему!»

Перехватив в зеркале его взгляд, Велвет сказала:

— А теперь я хочу посмотреть на тебя.

Затаив дыхание, она наблюдала в зеркальном отражении, как он стаскивал с себя бриджи, а затем и нижние штаны. Мускулистые ноги Грейстила были сильны и стройны, как стволы молодых деревьев, и Велвет, чуть прикрыв глаза, попросила у провидения смелости и решительности — чтобы все былые страхи покинули ее. Затем, глядя Грейстилу прямо в глаза, сказала:

— Отнеси меня в постель.

Он тотчас же подхватил ее на руки и отнес в противоположный конец комнаты, где стояла кровать. «Только бы мне хватило терпения, только бы не потерять контроля над собой», — говорил он себе. Грейстил понимал, что ни в коем случае не должен торопиться: он обязан был обуздать свою страсть, чтобы причинить Велвет как можно меньше боли.

Сорвав с постели покрывало, Грейстил положил девушку на простыни и сразу, обняв ее, лег с ней рядом. Изо всех сил сдерживая себя, он принялся ласкать ее и целовать, и вскоре Велвет почувствовала, что ее все сильнее влечет к нему — желание с каждым мгновением усиливалось, так что в какой-то момент даже трудно стало дышать. И почти сразу он почувствовал ее состояние.

— Дорогая, пора…

Велвет почудилось, что его низкий хрипловатый голос пророкотал подобно раскату грома, а в следующее мгновение ее, словно вспышка молнии, пронзила резкая боль. Велвет громко вскрикнула, и ее крик, разорвавший тишину ночи, мгновенно остановил Грейстила — он замер и затаил дыхание, давая Велвет привыкнуть к новому для нее ощущению наполненности.

Какое-то время Грейстил выжидал, не делая ни движения. Наконец Велвет, чуть шевельнувшись, взглянула на него с едва заметной улыбкой и прошептала:

— Пожалуйста, продолжай… Прошу тебя…

Он улыбнулся ей в ответ и начал двигаться — сначала медленно и осторожно, затем — все быстрее. Ему хотелось, чтобы это продолжалось вечно, но он знал, что в первый раз длить не следует, поэтому постарался сделать так, чтобы оба они ощутили предельное наслаждение как можно быстрее. После этого он перекатился на спину и положил Велвет себе на грудь — чтобы не давить на нее всем своим весом. Откинув с ее лица золотистые пряди, он проговорил:

— Дорогая, прости, что мне пришлось причинить тебе боль, но так всегда бывает в первый раз, и с этим ничего не поделаешь. — Заглянув Велвет в глаза, он ласково ей улыбнулся. — Знаешь, ты словно заворожила меня, заставила душу отделиться от тела. Скажи мне, милая, а ты испытала нечто подобное?

Велвет поразили его слова — они скорее относились… к области колдовства, нежели любви. Тихонько вздохнув, она ответила:

— Да, я тоже чувствовала себя так, будто находилась под воздействием неких чар.

«На самом деле ты словно по волшебству превратил меня в чувственную женщину», — добавила она мысленно.

Прошла минута-другая, и Велвет вдруг почувствовала ужасную усталость; ее неудержимо клонило в сон, и иски словно наливались свинцом. Прижавшись всем телом к Грейстилу, она, невольно улыбнувшись, прикоснулась губами к его горлу, мускулистой груди. Уже засыпая, Велвет вспомнила слова своей матери. «Монтгомери благороден и силен, и он защитит тебя от всех бед и превратностей жизни, дорогая», — кажется, так сказала мать незадолго до смерти.

Проведя ладонью по его груди — тому месту, где ощущалось биение сердца, — Велвет пробормотала: «Мой дорогой»… И тотчас же заснула.

Сжимая ее в объятиях, Грейстил сам себе удивлялся — удивлялся чувствам, которые им овладели. Он совершенно неожиданно осознал, что без Велвет в его душе всегда существовала какая-то пустота… Но в этом, наверное, не было ничего удивительного — ведь большую часть жизни он прожил в мужском мире, без женщин. Свою мать он не помнил, сестер у него не было, не имелось даже постоянной любовницы. А особы женского пола, удовлетворявшие его потребности, относились в основном к тому типу женщин, что шли во время боевых действий следом за солдатами. Так что если разобраться, то получалось, что он никогда не знал женского тепла и ласки. Не говоря уже о любви. И только с Велвет он впервые почувствовал все это, во всяком случае — тепло и ласку.

Следует сказать, что Монтгомери всегда был немного одиночкой, то есть подсознательно подавлял в себе желание иметь рядом близкого человека, так сказать, родственную душу. И вдруг выяснилось, что женщина — именно эта женщина — способна принести в его душу мир и покой. Но если честно, то прежде он даже не подозревал, что они так ему необходимы.

Укладываясь рядом с ней поудобнее — так, чтобы ее голова покоилась у него на плече, — он дал себе слово, что женится на ней.

Проснувшись утром, Велвет тотчас же поняла, что рядом с ней в постели лежит Грейстил, — поняла еще до того, как открыла глаза. Когда же она взглянула на него, то сразу увидела устремленный на нее испытующий взгляд его серых глаз.

— Ты ведь не сказала Кристин, что едешь в Роухемптон, не так ли? Потому что если бы сказала, то она непременно сообщила бы тебе, что продала его мне.

— Верно, не сказала. Зато оставила у нее в спальне записку.

— И графиня, несомненно, поймет, что мы были вместе и провели здесь ночь. Так что, считай, ты скомпрометирована, — продолжал Грейстил с веселой и жизнерадостной улыбкой. — Поэтому теперь, во избежание бесчестья тебе придется выйти за меня замуж.

Велвет вздохнула с облегчением — она была ужасно рада, что именно Грейстил первый заговорил о браке.

— Знаешь, не могу отделаться от ощущения, что ты, Грейстил Монтгомери, по-прежнему ведешь против меня боевые действия. И сейчас ты говоришь так, как если бы обошел меня с флангов и окружил. Так что мне осталось только одно — сдаться! — добавила она со смехом.

Грейстил провел ладонью по ее щеке и заглянул ей в глаза:

— Так ты действительно сдаешься?

Чуть отстранившись, Велвет окинула взглядом его мускулистое тело, потом с улыбкой ответила:

— У вас очень грозный арсенал, сэр. Но я бы предпочла, чтобы вы попросили меня стать вашей женой, а не требовали этого.

— Извини, дорогая. Просто я… привык отдавать команды.

— Что делает тебя совершенно неотразимым! — со смехом подхватила Велвет шепотом.

«А может, неотразимым меня делает принадлежащий мне Роухемптон?» — подумал Грейстил. Сжимая ее в своих могучих объятиях, он проговорил:

— Ты выйдешь за меня замуж, Велвет Кавендиш?

— Выйду, Грейстил Монтгомери. И желательно, чтобы это случилось до того, как я снова увижу вдовствующую графиню.

— Сент-Брайдз — ближайшая от моего дома церковь на Солсбери-Корт. Мы можем повенчаться там, как только вернемся в Лондон. Сегодня днем — если это тебя устраивает.

— Давай побудем в Роухемптоне хотя бы еще один день, — попросила Велвет. — Мне хочется, чтобы сегодня мы отправились на верховую прогулку и обследовали каждый уголок этого райского местечка.

Грейстил провел ладонью по заросшему черной щетиной подбородку.

— У меня здесь даже бритвы нет, — проворчал он. — Да и переодеться не во что.