Принц из-за моря (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 8

— Сиятельный Хильдебрант! Прошу вас! — из-за стола встал высокий нескладный мужчина с круглым лицом, на котором выделялись острые, проницательные глаза.

Латынь патрикия Александра отличалась от диалекта бургундцев, на котором говорил Добрята. Так говорили в римской Италии. Патрикий тоже был евнухом, в этом не было ни малейших сомнений. Перепутать эти существа с обычным человеком было совершенно невозможно. Особенно, когда они открывали рот и начинали говорить. Его лицо было тщательно выбрито, в отличие от бородатых сенаторов, подражавших своему повелителю. Волосы патрикия, слегка тронутые серебряными нитями первой седины, вились локонами, которые были пострижены по местной моде челкой надо лбом. Изысканная ткань длиннейшего одеяния была заткана изображениями львов, так любимыми знатью. Добрята отметил с легким оттенком зависти, что даже эта пестрота одежд не производила впечатления безвкусицы. Напротив, глядя на этого человека, не оставалось ни малейших сомнений в том, какое место он занимает в этом дворце. Патрикий источал власть, и Добрята почувствовал ее ауру, как и тогда, когда говорил с великим каганом.

— Я Хильдеберт, — насупился Добрята, заметив ошибку. — Советую запомнить мое имя.

— О, простите меня, сиятельный, — патрикий расплылся в улыбке, которая резко контрастировала с его холодным изучающим взглядом. — У вас, франков, такие трудные имена. Еще раз прошу прощения!

— Не ошибайся так впредь! — Добрята без приглашения сел на стул с высокой спинкой, вытянув вперед ноги. — Я убивал и за меньшее. У тебя есть вино?

— Конечно, — патрикий даже обрадовался, но в его глазах промелькнула тень. Что это было? Опасение? Сомнение? Впрочем, тень исчезла тут же, не оставив и следа. — Сейчас принесут.

— Вино хочу, — пояснил очевидное Добрята. — Тут хорошее вино. Я люблю вино. Оно лучше, чем кумыс. От кумыса у меня пучит брюхо так, что в юрте глаза режет.

Патрикий позвонил в колокольчик, а слуге, который просунул голову в дверь, приказал:

— Кушин вина из Газы и кубок.

— Слушаюсь, сиятельный патрикий! — голова слуги исчезла.

— Я так рад, что вы нашлись, сиятельный Хильдеберт, — сладким голосом начал было патрикий.

— Раз уж я все-таки нашелся, то король Хильдеберт, — поправил его Добрята. — Всех потомков Меровея называют королями.

— Откуда вы знаете это? — прищурился патрикий Александр. — Ведь вы были так малы, когда вас увезли из Галлии.

— Дядька Витоальд талдычил мне об этом целыми днями, — поморщился Добрята. — Я тогда и рад был бы это забыть, да он не давал. Ну, не смешно ли, мы жили в землянке, я ходил в рваных обносках и босиком, а он звал меня королем.

— Но у вас же было золото! — удивился патрикий. — Почему вы не потратили его малую часть, чтобы купить себе достойную одежду?

— Да его там и в руках не держал никто, золота этого, — поморщился Добрята. — Это же земли вендов! А на торг тащить страшно, зарежут еще, или того хуже, пятки подпалят, вызнают все и в Галлию отвезут, чтобы дядюшку Хлотаря порадовать. Сам подумай, откуда возьмется золото у чумазого лесовика? Мы его совсем мало потратили. Негде там его тратить, да и опасно очень. А нарядную одежду в тех землях могут вместе со шкурой снять. Там, знаешь ли, люди на редкость простые живут, и с чужаками не слишком церемонятся. В голодный год можешь и на капище оказаться, чтобы их богов умилостивить. Так что лучше быть как все, патрикий, и не злить своим богатством людей, у которых дети умирают от голода.

— Да-а, теперь я, кажется, понимаю, как вам удалось выжить, — задумчиво посмотрел на него Александр. — У вас очень интересная фибула [12], король Хильдеберт. Работа похожа на испанскую. Откуда она у вас?

— Из бабкиного ларца, — хмыкнул Добрята. — Откуда же еще?

— Королева Брунгильда родилась в Толедо, — понимающе произнес патрикий. — Я читал ее письма. Великая была женщина. Какой была ваша прабабушка, король Хильдеберт?

— Я ее почти не помню, — Добрята отхлебнул из кубка. — Только то, что дядька рассказывал. Я тогда совсем мальцом был. Да и она все равно меня знать не хотела, все с братом Сигибертом носилась. Одного его королем сделала против всех обычаев. А там и моя немалая доля в землях была.

— А сколько вам лет, король? — неожиданно спросил его Александр. — Если честно, я думал, вы будете постарше.

— Двадцать скоро стукнет, — удивленно посмотрел на него Добрята. — Судя по вашим шлюхам, достаточно. Они довольны.

— Не сомневаюсь, король, не сомневаюсь, — задумчиво произнес патрикий. — А как вам удалось сбежать? Вас же искали все, кому не лень. Награда, которую объявил король Хлотарь за вашу голову, была просто огромна.

— Монашка какая-то помогла, — вновь отхлебнул из кубка Добрята. Вино было на редкость крепким, но вкусным и сладким. Он еще не пил такого.

— Настоятельница монастыря святой Радегунды? — словно невзначай спросил его патрикий.

— Не знаю я, какой там был монастырь, — пожал парень могучими плечами. — Это в Арелате было. Помню только, что тетка эта покойную королеву Фредегонду костерила почем зря. Прислужницей Сатаны ее называла и еще по-всякому. Это она нас морем отправила. Мы в Равенне сошли с корабля, потом двинулись через горы, а потом прибились к вендам и в лесах долго жили, пока дядька Витоальд не помер. Он на охоте сильно простудился, а как кровью харкать начал, договорился с ханом Онуром. Дядька золота ему дал, а тот меня назвал своим сыном от наложницы. У хана свои сыновья на войне погибли, а меня сыном ему за честь было назвать. Род мой великий, патрикий, не чета его роду. Дядька Витоальд тогда еще говорил, что хоть у диких авар, но я все равно королем стану.

— А можно задать нескромный вопрос, король? — спросил вдруг патрикий. — Я позабыл за давностью лет имя вашей почтенной матери. Кажется, ее звали Эрменберга?

— Какая еще, к демонам, Эрменберга? — изумился Добрята. — При чем тут эта испанская корова? Да отец с ней даже спать не стал! Подержал немного во дворце, приданое отнял и выгнал взашей. Так мне дядька Витоальд рассказывал. А вот мою мать он любил! Понял? Она ему четырех крепких сыновей родила. Минна ее звали. Она целыми ночами ревела, когда отец хотел взять за себя эту готскую суку! Та — королевская дочь, а моя мать — наложница простая. Обидно ей было! Бабка не разрешала отцу жен брать, все боялась, что они, как тетка Билихильда [13], ее слушаться не станут. Дура старая, все мало ей власти было! Я, если честно, дядюшку Хлотаря очень даже понимаю. Кому охота бабе подчиняться.

— Спасибо, король Хильдеберт, за то, что уделили мне время, — расплылся в улыбке патрикий. — Я счастлив был познакомиться с вами. Скажите, а не хотите ли вы вернуться домой?

— Куда-а??? В кочевье? — Добрята даже поперхнулся, залив темно-багровыми каплями вина дорогущий ковер. — Да ни за то! Мне и тут нравится. Тут такие бабы, просто ух! Хотя… Кому я это рассказываю! Тебе, патрикий, это точно без надобности.

— Нет, не в кочевье, король, — терпеливо сказал Александр, который слегка поморщился, видя урон, нанесенный бесценному ковру. — В столицу Бургундии, в Шалон — на-Соне. Ваш истинный дом там.

— Нашел дурака, — фыркнул Добрята, снова прикладываясь к кубку. — Да дядюшка Хлотарь меня на собственных кишках повесит. — Или как бабку, конями на куски порвет. Нет! Не поеду я туда, и не проси!

— А если у вас самого будет возможность повесить короля Хлотаря на собственных кишках? Тогда поедете? — сощурил глаза патрикий, а его лицо стало непривычно жестким, разом потеряв ту мерзкую слащавую улыбку, которая с самого начала разговора так бесила Добряту.

— Тогда я туда по морю пешком пойду! — кивнул Добрята. — Я ему всё припомню! И как он моих братьев зарезал. И то, что мать моя без следа сгинула. Так купцы мне сказали. И как я от страха трясся, когда зимой голодные волки нашу избу окружали и выли всю ночь. И как я потом жареную волчатину с толчеными желудями жрал. И то, что дядька Витоальд у меня на руках помер. Он простыл, когда в лютый мороз силки проверял. Заботился, чтобы я с голоду не подох. Я дядюшку казнить не буду, патрикий. Я у него каждый день по куску мяса отрезать стану. Сам, вот этим вот ножом! Отрежу кусок и прижгу каленым железом. Отрежу и прижгу… Он у меня год подыхать будет, старая сволочь! А потом выблядки его умрут, один за другим. Я долго их мучениям радоваться буду. Говори, патрикий, как мне в Галлию попасть?