С видом на Нескучный - Метлицкая Мария. Страница 11
А он успокаивает, шуткует:
– Какое такое ОПГ, Верунь? Что это за птица? Какие главари, ты о чем? А мы с тобой какое ко всему этому имеем отношение?
Вера рыдает:
– Шутишь, да? Тебе смешно, Гера?
Он крепко сожмет ее в объятиях, погладит по голове, поцелует в ухо и шепнет:
– Все будет хорошо, Верочка. Ты просто мне верь.
По ночам она смотрела на мужа и не могла представить, что он, ее нежный Герман, кого-то мучает, пытает, отбирает что-то или в кого-то стреляет.
Нет, этого не может быть! И Денька, его лучший друг и верный помощник, не может причинять зло – Денька, Денис, самый трепетный на свете папаша. Как он обожает своих девчонок, семилетнюю Леру и трехлетнюю Катюшку!
А Сережа Поп, самый прекрасный и заботливый сын? Как он относится к своим старикам, отцу и матери, как переживает за них, как заботится. Сережка и пытки? Смешно! Сережка плачет над фильмами.
А Мишка Собачник? Мишка, который обожает животных и построил приют для бездомных собак? Мишка, у которого на участке живут семь собак и штук двадцать кошек? Не породистых, а подобранных, калечных? Мишка – зверь и упырь?
Не верила. Не верила, пока не услышала разговор горячо любимого и самого нежного мужа. Если бы у нее было одно-единственное желание и золотая рыбка, она бы попросила об одном – забыть тот разговор.
Это был не ее Герман, не ее Герка, смешливый, остроумный и нежный. Нет. Это был жестокий и жесткий человек, не человек – зверь. Зверь, отдающий указания: запереть, отбить почки, спрятать ребенка, надругаться над женой, пугануть мать. Ну и так далее. Всё, дальше невозможно, иначе она умрет. Тем более что людей этих Вера знала.
И невозможно было забыть. Забыть его четкие, короткие и страшные указания.
Вера ходила по дому как зашуганный, подстреленный зверек, билась об углы, натыкалась на предметы, падала на диван и начинала рыдать. Перестала есть, выходить на улицу. Не причесывалась, не умывалась.
Герман этого не видел, куда-то уехал.
Прятать чьих-то детей? Насиловать чью-то жену? Отбирать квартиру? Она старалась не думать, чем он занимается в командировках. А если подумать – какие такие командировки могут быть у бандитов?
В те дни она обнаружила, что беременна.
Рожать от него, от этого зверя?
А ты, милая, как хотела? Любишь меня беленького – полюби и черненького. Покажется сатана лучше ясного сокола? Или по-другому: ради милого и себя не жаль? Для милого дружка и сережку из ушка? Миленок и не умыт беленок? Нет, так не получалось. Не был беленок ее миленок.
Кому она могла рассказать то, что слышала? Маме? Конечно же нет. Свекрови? Тем более. Свекровь жила в своем мире.
Поделилась со Снежанкой, Денькиной женой. Та смотрела на нее блеклыми, светло-голубыми, рыбьими глазами и хлопала наращенными ресницами.
– И чё? – наконец спросила она. – И чё ты хочешь этим сказать? Работа такая, Вер. У наших мужиков такая работа! Ты что, не догадывалась? Ты дурочку-то не строй, баба взрослая. И вообще не парься, забей. Весь мир говно, все люди, Вер. – Снежана рассмеялась, обнажив розовые десны и идеальные, голубоватые зубы.
«А, да, – вспомнила Вера, – за зубами Снежанка гоняла в Германию. Но что за цвет, боже! Цвет унитаза, а не настоящих зубов».
– Ладно, я пошла, – зевнула Снежана, – дел невпроворот. В секцию за малой, на музыку со старшей. А в пять ногти, к Оксанке!
У двери посмотрела на Веру, как смотрят на умалишенных – с жалостью и с брезгливостью: «Не повезло Герке, а такой, блин, мужик!»
Той ночью Вера выпила упаковку таблеток. Днем постучалась прислуга, и ее спасли. Но ребенка она потеряла. Это была ее единственная беременность. Больше не было.
Впрочем, забеременеть она и не пыталась.
С того дня отношения с мужем испортились. Как ни старался Герман, ничего не получалось.
А через два месяца Вера ушла. Ушла, не забрав ни тряпок, ни шуб, ни драгоценностей.
Сколько раз он пытался ее вернуть! Караулил у дома, умолял, недоумевал, орал как резаный. Однажды ударил. Потом просил прощения, плакал, говорил, что не сдержался, что нервы на пределе и что она его довела. Угрожал, что жить ей не даст, все равно вернет ее, все равно она будет с ним.
Вера молчала. Любила ли она его по-прежнему, скучала ли по нему? Не понимала. Внутри все как выгорело – сплошное черное пепелище. Ни мыслей, ни эмоций, ни чувств – ничего. Голое поле, выжженная трава. Пошла в церковь, отстаивала службы, молилась. Не помогало. Поехала в Оптину, к старцу. Тот выслушал ее, покряхтел и велел молиться дальше… Молилась, но легче не становилось.
Страшные мысли ее тогда посещали – Вера радовалась, что ребенок погиб. Ведь, если бы он родился, вряд ли Герман оставил бы ее в покое. Или вряд ли оставил ей ребенка.
Ребенок от бандита… Двойные стандарты, матушка! Как-то нечестно. Дурочкой прикидываешься? Не знала, за кого шла? Или что думала – он белый и пушистый, такой мальчик-с-пальчик, твой Гера?
Но неожиданно он от нее отстал. Вера недоумевала – неужели остыл, нашел другую, успокоился? Неужели смирил свою гордыню? Это было самое для него сложное: как так, от Геры Солдата ушла жена? Эта соплюшка, которой он дал все, что мог?
Нет, причина была в другом. В это самое время в городе заполыхала война – лучший друг и верный соратник Денька Щука решил, что ходить под бывшим шефом Герой Солдатом ему больше не с руки, несолидно. Мальчик подрос. Подрос, оперился и решил, что все может сам, откололся и сколотил новую банду. Дескать, Гера зажрался, включает начальника, ну и вообще во многом неправ.
По городу поползи слухи – Гера Солдат что-то не поделил с бандитами из соседнего региона, находчивый и осторожный Щука общий язык с конкурентами нашел, ну и те решили, что тот лучше, чем строптивый и несговорчивый Гера. Гера, который не прогибается.
В городке запахло жареным – сгорел ресторан банды, потом сгорела химчистка на центральной улице, а следом запылал новый, почти достроенный торговый комплекс на окраине, куда Гера вложил огромные деньги.
Приехали какие-то важные люди от губернатора, из-за которых на двое суток закрыли ресторан и банно-спортивный комплекс. Начался падеж лошадей в Гериной любимой конюшне – словом, бардак и переполох.
Вера почти не выходила из дома, но однажды столкнулась с Мариной, женой Сереги Попа.
– Сбежала? – прошипела та. – Как последний предатель, сбежала?
Вера смотрела на нее и не узнавала – в глазах тихой и очень спокойной Марины плескалась ненависть.
– Я до того ушла, – глухо ответила Вера, – или ты забыла?
Марина плюнула ей под ноги:
– Сволочь ты, Верка. Последняя сволочь. – И быстро пошла к машине.
Вера смотрела ей вслед. Неужели все так? Она, Вера, предатель и сволочь? И в который раз подумала: как все это могло произойти в ее жизни? Как она могла влипнуть в эту историю? Бежать, срочно бежать! В Москву, Питер, куда угодно! Только подальше отсюда, от прежней жизни и этого ненавистного города.
С Татьяной разобрались быстро: в офисе все в порядке, на производстве тоже. Татьяна была встревожена и растеряна – еще бы, впереди маячила больница. Вера уверила ее, что скоро приедет. А раз она будет рядом – все будет нормально!
Даже Галина Ивановна, Галюша, считает Татьяну приемной дочкой: «У нас хоть с тобой, дочк, есть мы друг у друга. А у Таньки никого! Вообще никого, во всем белом свете!» Это была чистая правда – родителей у Татьяны не было. Ей было три года, когда родители развелись, и Таня осталась с матерью, но, как выяснилось, ненадолго. Вскоре мать сошлась с мужчиной, но нервная и плаксивая дочка мешала новому счастью. И Танечку отвезли в деревню к тетке.
Тетку мать обманула, сказала, что на лето, на пару месяцев, но так и не вернулась за дочкой.
До двенадцати лет Таня воспитывалась в деревне. Жили скудно, плохо: картошка да капуста, если кто из соседей пожалеет – нальет банку молока. Молоко с черной горбушкой – главное лакомство. А уж если была белая булка и банка варенья, тогда просто праздник.