Последняя из древних - Кэмерон Клэр. Страница 17

Когда все закончилось, они остались в той же позе: ее ноги обвились вокруг его талии. Дочь вздохнула, ее легкие наполнились воздухом и выпустили его как будто в ответ. Вокруг них наступило умиротворение. Земля, казалось, признала то, что произошло. Сосновые шишки закачались, птицы зачирикали, медведь зашевелился и открыл один глаз, а самые молодые барсуки с любопытством верещали.

Дочь отстранилась, не глядя на Сына, вернее, не глядя ему в глаза. Она посмотрела на его плечо и подумала, что ей хочется укусить его. И не слегка, а глубоко вонзить зубы. А потом она поняла, что она обжора и скоро ей захочется еще. С сожалением она признала, что это сильное чувство, не слабее, чем голод, а хуже всего – постоянное. Оно уже возвращалось.

Сын протянул к ней руку. Она сделала то же самое, и они соприкоснулись ладонями. С учетом момента это был до странности формальный жест.

Но Дочь была обеспокоена. За все это время они ни разу не оглянулись. Ни один из них не приподнял верхнюю губу, чтобы проверить ветер; глаза не осматривались, уши не прислушивались.

Двое самых сильных в семье потеряли осторожность. Они оставили остальных без охраны. Это было рискованно. Суровая правда заключалась в том, что, хотя в этот момент ничего не произошло, они не были в безопасности. Леопард, молодой самец, скользивший по краю их территории, забрался на ветку, которую использовал как наблюдательный пункт. Оттуда он следил за бродом. Молодой леопард замечал все, потому что покинул свою мать во время весеннего таяния. Она научила его охотиться так хорошо, как могла. Она лишний год терпела его и его брата, чтобы отточить их навыки, но когда снова забеременела, ему пришлось идти своей дорогой. Оскалив зубы, мать снова и снова гнала от себя братьев. Леопард не хотел уходить. Забота и куски мяса, которые он получал от нее, были всем, что он знал. Для молодого леопарда, особенно самца, первый год был особенно тяжелым. Самец должен был найти себе территорию. Территория должна быть достаточно большой, чтобы поддерживать его существование хорошим источником мяса. Его потребности были очень похожи на потребности семьи.

В обычное время леопард его размера и не подумал бы напасть на семью. Слишком велик был страх перед приматами, у которых были камни вместо когтей и копья вместо зубов. Однажды еще вместе с матерью они почувствовали приближение семьи, и задолго до встречи она повернулась и увела их в другую сторону. Встреча с ними или вторжение на их территорию часто плохо кончались для его вида.

У большинства видов те, кто стоит ниже в иерархии, как правило, чутки к любым сдвигам на верхних уровнях. Наткнувшись на семью, он изучил их привычки. Ко времени весеннего таяния он уже знал все их повадки и сильные стороны, а особенно их слабости. Услышав стоны и вздохи двух самых сильных из группы, он взобрался на свой насест, чтобы взглянуть.

Леопард не пытался понять, что там происходит. Он только хладнокровно наблюдал за этой сценой и понимал, что они не знают, что делается позади. Для молодого самца леопарда, которому нужно было захватить территорию, достаточно большую, чтобы жить и созревать, готовясь к спариванию, это был пусть небольшой, но шанс.

Комикс «Арчи»

Впервые о неандертальцах я услышала от дедушки. У него была бревенчатая хижина на крутых склонах Лаврентийских гор. Они с бабушкой жили в Монреале, но большую часть времени проводили в хижине. Когда дедушка хотел вытащить нас с братом из Ужасного города (так он обычно называл Торонто), он приглашал нас к себе в горы.

Когда он впервые рассказал мне о неандертальцах, стояла особенно холодная зима. Домик отапливался гудящей дровяной печью. Дедушка разложил поленья в печи и вышел в сарай, чтобы принести еще дров. Задняя дверь открылась, впустив в дом снежный вихрь – дед вернулся. Я плотнее натянула свой шерстяной свитер, и он потрепал меня по щекам, еще румяным после катания на санках. Рядом со мной на диване мой брат, дрожа от холода, читал комикс. Когда пламя в печи разгорелось, дедушка уселся между нами.

– А вы знаете про неандертальцев? – спросил он своим хрипловатым басом. Его плотная рабочая рубашка пахла древесным дымом и сосной. Довольный, что я о них не знаю, он протянул мне книгу и показал иллюстрацию. Брат оторвался от комикса «Арчи», и на лице его появилось отвращение.

– Волосатый, прямо как ты, Роуз.

Дедушка только поднял бровь.

– Эту книгу написал господин по имени Г. Дж. Уэллс. Вот, послушайте: «Он был покрыт густой шерстью, уродлив с виду или даже омерзителен в своем непривычном для нас облике, с покатым и низким лбом, густыми бровями, обезьяньей шеей и звериной осанкой».

– Что такое «осанка»? – спросила я.

– Они горбились при ходьбе, – ответил дед. – Уэллс говорит, что образ великана из народных сказок пошел от неандертальца.

– То есть он был вроде великана?

– Да, только всамделишный.

– Всамделишное чудище?

– Может быть, он даже ел себе подобных. Людоед.

– Роберт, ты ее напугаешь до смерти, – крикнула из кухни бабушка.

– Ничего подобного. – Дедушка повернулся всем телом, чтобы ответить ей. – Она у нас храбрая.

Брат выбрал именно этот момент для нападения. Он вывернулся из-за деда и зарычал. Я вздрогнула и вскрикнула. Один дедушкин суровый взгляд – и брат уже сидел на своем месте, спрятавшись за комикс «Арчи».

– Они ели друг друга? – спросила я дедушку, широко раскрыв глаза.

– Мы точно не знаем, – сказал он, слегка сдавая позиции, – но у них были варварские обычаи. С тех пор мы прошли долгий путь.

– А что они друг у друга ели? Ноги?

– Вот почему мы можем оглядываться на историю с чувством гордости. Они стояли где-то между людьми и обезьянами. Посередине эволюции, вот как. – Он постучал пальцем по лбу. – Мы стали умными. Это и отличает нас от других. Мы управляем окружающим миром. Нам больше не нужно опускаться до такого чудовищного поведения.

– Или руки? Или туловище?

– Я хочу сказать, Роуз, что неандерталец руководствовался только инстинктом.

– Надеюсь, меня не съедят. А они живут в этом лесу?

– Они были животными. Не людьми.

– А как насчет женщин-неандерталок? – крикнула из кухни бабушка. – Они были такими же свирепыми?

– Нет, – отозвался дедушка. – И, конечно же, не умели так ловко управляться с посудой.

Сквозь журчание грязной воды, стекающей из раковины, я услышала бабушкин негромкий смех.

В тот вечер, когда бабушка уложила меня спать, я никак не могла закрыть глаза. Несмотря на холод, я вылезла из-под толстой кучи одеял, прижалась носом к окну и выглянула в темноту. Заснеженные деревья окаймляли склон, ведущий к замерзшей реке.

Интересно, неандертальцы выходят ночью? Вдалеке, у подножия холма, где я каталась на санках, что-то шевельнулось. Какая-то темная фигура, мохнатая, но стоит прямо, как человек. Я напрягла глаза, чтобы лучше разглядеть его. Фигура остановилась, как будто почувствовала, что ее увидели. Она определенно повернулась к окну. Должно быть, существо заметило меня. На мгновение я испугалась, но вспомнила, что дедушка назвал меня храброй.

Я не боялась неандертальца. Я хотела, чтобы он знал, что я не виню его за то, что он кого-то ел. Я положила ладонь на стекло в знак приветствия, надеясь, что он увидит меня. Но он скрылся в темноте. Я смотрела, пока глаза не начали закрываться, но так его и не видела.

Я думала о дедушке, когда писала электронное письмо Тиму Сполдингу, чтобы сообщить ему, что я на третьем месяце беременности. Я должна была быть храброй, но больше всего мне хотелось свернуться калачиком у дедушки на коленях. Не знаю, почему я так нервничала, сообщая Тиму эту новость. Я ничего не собиралась скрывать. Не следовало ждать, пока я узнаю, что беременность протекает гладко. К тому времени я уже буду на шестом месяце и все будет и так видно. Я не думала, что слухи о моей беременности дошли до музея.

К этому времени на раскопках вместе с Энди работали шесть студентов и помощников. Я нанимала их на месте и через коллег. Люди приезжали и уезжали. Нас регулярно посещал французский фотограф, чтобы запечатлеть наши успехи. Транспортная служба музея что-то привозила и увозила. Каждому я объясняла, что проект нужно держать в секрете, и просила не рассказывать ничего о раскопках. Возможно, они думали, что мои стандартные речи касаются моего растущего живота, и я, собственно, делала на это некоторые смутные намеки, но в основном речь шла о том, чтобы ограничить число посетителей раскопок. Чем больше людей, тем больше риск заражения или нарушения процедуры. Я вела свой корабль твердой рукой.