Последняя из древних - Кэмерон Клэр. Страница 2

Нужно проявить вежливость – поднять правую руку таким же манером. И медленно двинуться ей навстречу.

Ее тело все в грязных разводах, и его лишь частично прикрывает свободная накидка из зубриного меха. Ей часто бывает жарко и неприятно ощущать на своей коже плотную звериную шкуру. Дыхание клубами пара вырывается из ее носа, выгоняя тепло из ее широкого тела в холодный воздух. Посмотрите на ее плотно сбитые мышцы. Силы в них почти как у медведя. Когда подойдете ближе, вы заметите, что от нее исходит землистый запах зубриного мяса и кисловатого желудочного сока. Она здорова: просто у нее такой образ жизни.

Сделайте глубокий вдох: вы ведь испугались. Так и должно быть. Это инстинкт. Вы еще никогда не видели такого великолепного существа – а ваши предки видели. Они по опыту знали, что она может задушить вас двумя пальцами. И передали этот разумный страх вам.

Но не убегайте. Вы боитесь, потому что инстинктивно признаете, что вы слабее. Помните, что вы ее ничуть не пугаете. Она знает, что она сильнее, и может позволить себе вас рассматривать. Не забывайте, что ничего интереснее она в жизни не видела. Ведь популяция неандертальцев всегда была маленькой, поэтому она видела не так много других прямоходящих тел, а таких, как вы, – никогда. Она не чувствует ничего, кроме любопытства.

Поднимите ладонь. Разведите пальцы, как это сделала она, приветствуя вас.

Подойдите к ней, медленно.

Когда вы окажетесь достаточно близко, прижмите ладонь к ее ладони. Почувствуйте ее тепло. Под вашей кожей течет та же самая кровь. Сделайте вдох для храбрости, поднимите подбородок и посмотрите ей в глаза. Осторожнее, потому что поджилки у вас трясутся. К глазам прихлынут слезы, вам неудержимо захочется разрыдаться. Это потому, что вы человек.

Когда вы посмотрите ей в глаза, то почувствуете прямую связь. Никакой разницы. Каждый из вас точно знает, что читает мысли другого. Потому что мысль у вас одна и та же: я не один.

Часть первая

1

Первое, что запомнится Дочери, – это тепло. Ночь, особенная ночь, о которой она часто думала потом, одна из последних, которую они провели вместе, была наполнена теплом. Ночной воздух был напоен весной, хотя земля все еще была жесткой от мороза. Холод кусал голую кожу.

Когда они спали, они были телом семьи. Так они думали о себе, когда были вместе: одно тело, которое живет и дышит.

Тела прижаты друг к другу и переплетены: изгиб живота прижимается к пояснице, нога закинута на бедро, холодные пальцы ног греются в изгибе локтя.

Когда солнце спрятало лицо, все были уставшими от работы, которую принесла весна. На этот раз не было ночных теневых историй, разговоров или смеха, но когда они все улеглись, Сын, ее старший брат, оглушительно пукнул. Сила этого звука могла бы расколоть бревно. Струк в ответ звонко шлепнул губами по тыльной стороне ладони. Крюк издал смешок, всего один, а Дочь улыбнулась, но на большее ее не хватило из-за усталости. Большая Мать сказала:

– Хм.

И в хижине стало тихо; только тяжелое медленное дыхание.

В самой глубине груды тел лежали Дочь и Дикий Кот. Дочь обычно крепко спала, но в ту ночь проснулась слишком рано и вытянула затекшую руку из-под большого кота. С вечера Большая Мать выгнала его на край гнезда. Наглый кот ждал и, как только услышал свист, с которым воздух равномерно выходил из крупного носа Большой Матери, вполз обратно. Дикий Кот был серым, с заостренными черными кончиками на ушах. Он был ширококостным, крепким, его тело покрывала густая поросль меха. Хвост по всей длине был украшен черными колечками. Он мурлыкнул – звук, к которому он успел приучить Дочь, – и полез к ней обниматься.

Он потерся об нее головой и ушами, и она тихонько мурлыкнула в ответ. Они были добрыми друзьями, к тому же Дикий Кот был самой мягкой вещью, какую она только встречала.

Дочь подцепила ногтем блоху, которая пыталась сбежать из ее подмышки. Еще сонными пальцами она провела по коже, пытаясь стряхнуть насекомое. Движение, тихое ворчание – она промахнулась. Мгновение спустя толстый палец прижался к ее спине. Скользнул по лопатке и толкнул. Это был ее брат Сын, она это поняла по ощущению загрубелой кожи его пальца. Щипок, щелчок – и насекомое хрустнуло на его зубах. Дочь не сказала спасибо. Зачем? Всю жизнь и она ловила блох или вшей на Сыне. Слова могут быть пустыми. А ответный жест исполнен смысла.

И вновь стало тихо. Дочь вздохнула, откинулась назад и снова стала частью клубка тел. Защитный слой костей и мышц слился воедино. Контуры их тел растворились в тепле. Густые ресницы легли на щеки, дыхание замедлилось, длинные руки и ноги стали невесомыми.

Когда одному снился сон, в головах остальных мелькали те же картины, и неважно, помнили ли они их наутро. Сон соединял не только их тела, но и сознание.

Семья лежала вповалку на двух толстых, растянутых зубриных шкурах. Под шкурами находилось ложе из свежих сосновых веток, перекрещенных, чтобы можно было поднять гнездо с холодного земляного пола. Дочь и Струк только вчера поменяли ветки, поэтому воздух был тяжелым от запаха сосны. Тела были укрыты шкурами, обработанными и пережеванными до мягкости.

Сверху они набросили слой меха, чтобы семья чувствовала себя уютно. Гнездо лежало внутри хижины, скрытой в склоне гранитной скалы, – тщательно выбранное место на уступе, над которым вздымалась отвесная скала, а вниз шел резкий уклон. Чтобы добраться до хижины, нужно было пройти по узкой тропе. Не очень удобно, зато хищному зверю не подобраться.

Ложась спать, семья представляла себе, будто вползает в брюхо зубра. По форме хижина и вправду напоминала зубра, из тех, которых они ели.

Задняя часть была низкой и тесной, чтобы держать тепло. Передняя – более укрепленной, с опорами-рогами, всегда настороже. Длинная ветка дерева образовала позвоночник строения. С одного конца она была подперта раздвоенным суком и обмотана шнуром, сделанным из полос кедровой заболони. Когда эти основные опоры были подняты, они уложили на центральную ветвь длинные палки, как ребра. Ветки потолще были закреплены камнями спереди и сзади – как будто ноги для устойчивости. Первая кожа, обработанная мозговым жиром, была натянута на каркас так туго, что вибрировала. Этот скелет был проложен сухими сосновыми сучьями, словно толстым слоем жира. Внешнюю часть составляли необработанные шкуры – плотный мех со спин двух старых зубров-самцов, наброшенный сверху и привязанный обработанными сухожилиями.

Внутри хижины, нагретой телами, было уютно. Сила животных оставалась в их отдельных частях и давала семье особую защиту. На земле, где полно опасности, любая защита драгоценна. А то, что было приятно телу, тешило и душу.

Находясь в хижине, Дочь обычно бормотала про себя одно слово: «Тепло». Ей очень нравилось это чувство единения со столькими бьющимися сердцами, слушающими ушами и со всеми этими глазами, зорко следившими, чтобы ни к одному из тел не подкралось ничто чужое.

Именно так ее кровь распространяла тепло на тела, которые она любила.

Именно благодаря этому она жила.

И намного позже, когда семья исчезла, а Дочь осталась одна, тепло было единственным, что она помнила о той ночи. И она будет давать волю своей тоске в одиноком стоне: «Тепло».

2

В то утро, выглянув из хижины, Дочь почувствовала запах приближающейся весны. Это был первый день охоты, и земля ожила. Солнце трудилось изо всех сил, чтобы очистить землю от зимнего льда. Когда это произошло, стало ясно, как изголодалась земля. Такой же голод жил в животах всех бродивших по лощине зверей. Дочь смотрела на беспокойно качающиеся деревья внизу. Они чувствовали вибрации от рычащих брюх сквозь почву вокруг корней. Холодный воздух цеплялся за сосновые иголки, и каждая прорастающая шишка на конце каждой ветви дрожала в ожидании. Земля неловко ворочалась, освобождаясь от остатков ледяных оков. Одним весна принесла жизнь, а другим – смерть.