Последняя из древних - Кэмерон Клэр. Страница 23

Я оглядела квартирку, стараясь не расчесывать кожу ногтями от волнения и внезапно нагрянувшей аллергии. В углу крошечная кухня. В задней части квартиры – единственная спальня размером со шкаф, а в гостиной ничего не помещается, кроме небольшого обеденного стола и кушетки. Квартира находилась на втором этаже бывшей конюшни, над гаражом, где пылился допотопный «Пежо». Я все же пошла закрыть дверь на тесное крыльцо, надеясь, что мне станет чуточку легче.

Саймон положил свою дорожную сумку с одной стороны от дверей, а кроссовки с другой. Чтобы закрыть двойные створки, мне пришлось сдвинуть и то и другое, а для этого нагнуться, уткнувшись носом прямо в эту кошмарную лаванду. Мой пояс с инструментами свалился с крючка на стене и волочился по полу. Из кармана выпала моя драгоценная лопатка. Я стала искать, куда бы повесить ремень, но на одном крючке висела моя каска, а на другом кто-то из предыдущих временных жильцов оставил ветровку. Это было уже чересчур. Ничего нельзя положить! Места катастрофически не хватало. Во Франции это вечная проблема – нет места для хранения вещей. И не только во Франции – на всем этом континенте, с его узкими зданиями и нежеланием что-то менять и начинать заново. Я сделала ошибку, приехав сюда. Нужно было остаться в Канаде или переехать в США. Что-что, а просторный шкаф у меня бы был. Когда-то риск, связанный с переездами и изучением нового, казался захватывающим, но сейчас мне было не до веселья. И чертова лаванда продолжала вонять. Мне снова не хватало воздуха, легкие боролись с ребенком за пространство. Схватившись рукой за грудь, я поняла: нужно что-то делать.

– Саймон!

– Да?

– Я не могу так жить!

– «Так» – это как?

Я внимательно оглядела разгром в комнате.

– Я должна сегодня ехать на раскопки, но мне нужно разгрести весь этот бардак здесь. Я не могу оставить это так.

– Но тебе придется оставить. Мы едем домой.

– Ты поможешь мне разобраться в воскресенье, прежде чем мы уедем?

Саймон посмотрел на свои кроссовки на полу, а затем снова на меня. Было ясно, что он не видел того, что видела я, но предпочел не спорить.

– Хорошо… Что ты надумала?

– Съездить в «ИКЕА».

12

По краю территории семьи шла граница. Она не была помечена ничем видимым, но не была и воображаемой. Она обозначала землю на расстоянии, равном примерно одному дню в пути во всех направлениях от лагеря. Чтобы понять, что она существует, нужно было иметь нюх, достаточно острый, чтобы учуять запах барсучьей струи и волчьей мочи вокруг. Но Дочь точно знала, где она проходит. Для нее это была граница семьи.

Дочь не могла оставаться на этой земле, но также не могла себе представить, что будет делать без семьи. Когда они были вместе, то просыпались голодными, и смыслом каждого дня было утоление голода. Она не думала о том, куда идти, ею двигал не выбор, а инстинкт. Большая Мать могла задать направление, но обычно их передвижениями управляли времена года, путь указывали звериные следы, а погода диктовала скорость, с которой можно идти. Сейчас ничего этого не было. Без семьи ей не за кем было следовать.

Дочь присела на корточки у реки и стала ждать рассвета. Когда серая полоска зари разошлась по всему небу, Дочь полностью осознала, насколько безвыходно ее положение. По земле разлилось утро; ярко-зеленые побеги начали пробиваться сквозь лесную подстилку, но краски выглядели тусклыми, а облака – плоскими. Грязь холодными комьями налипла на ее ногах. К туману прибавился мелкий дождь, который капал ей на лоб и увлажнял кожу. Дочь вжалась в камни рядом с бродом. Спрятаться было негде.

Когда окончательно рассвело, она двинулась в путь. Дождь прекратился; семья могла выйти из хижины, и было рискованно оставаться так близко к лагерю. Большая Мать воспримет это как угрозу. Дочь пошла вниз по течению реки и спустилась к воде. Этой дорогой они ходили на рыбалку, поэтому решила именно так дойти до границы семейной земли. Как только она пересечет ее, там и останется. На самом близком расстоянии от семьи, чтобы не бросить вызов Большой Матери. На самом далеком расстоянии, на какое она когда-либо ходила одна.

Дочь часто останавливалась передохнуть. Завидев подходящий круглый валун или удобное на вид бревно, она опускалась на них своим крупным телом и растирала ноги. Ее мышцы были лучше приспособлены для коротких перебежек, длинных прыжков и мощных толчков. Долгая ходьба утомляла ее. Сидя на камне, Дочь обхватила руками ногу и стала рассматривать свою лодыжку. Икра была круглой и изогнутой, жирная кожа натянута, как лучшая шкура. Дочь думала только о Большой Матери, о том, как старуха однажды одобрительно похлопала девушку по толстому бедру и сказала: «Сальце» – это означало: «Держи кости в этом славном мясе». А во время отдыха Большая Мать часто гладила Дочь по голове и бормотала: «Вар», что означает «держи голову приклеенной к телу».

Дочери казалось, что ее ноги похожи на стволы деревьев. Вниз от каждого громоздкого бедра шел толстый узел мышц, а затем твердое колено. Икры изгибались, и крепкий голеностопный сустав закреплял основание ее тела. Потирая ступни, Дочь тревожилась, что лодыжки могут похудеть. Ее организму требовалось огромное количество пищи для выживания. Без семьи она не сможет охотиться и есть мясо. Ее ноги скоро станут как самые тонкие веточки на деревьях. Их подломит любой ветерок.

Единственное, что могло спасти Дочь, это уверенность в себе. Только самые сильные и крупные девушки становились Большими Матерями. Другие оставались в своих семьях или переходили в другие, чтобы размножаться, но не обладали властью Большой Матери. А одним из главных знаков силы тела, а следовательно, его ценности, были мышцы ног.

Дочь понимала, что слишком много думает о будущем. Это было опасно. Чтобы выжить, ей нужно переключиться на то, что ее окружает. Она вытолкнула свои чувства из тела наружу. Приподняла губу – не идет ли откуда-нибудь тепло – и осторожно понюхала ветер. Леопард не шел за ней, как она боялась. Но некоторое время он выслеживал ее. Одинокое тело могло бы стать для него добычей, но не легкой, и он это понимал.

Понюхав ветер и не обнаружив следов леопарда, Дочь была почти разочарована тем, что он решил отступиться. Леопард наблюдает и выжидает. Он умеет читать следы добычи. Он предвидит, куда придет жертва, и ждет на дереве. Он может прыгать с высоты более двадцати футов. Он будет целиться ей в затылок, и его большие клыки глубоко вонзятся в плоть. Если леопард не убьет ее с первого броска, то ляжет сверху и сдавит ей горло мощными челюстями. Задушит тело, чтобы оно осталось неподвижным, а затем придавит и съест. Дочь знала: это быстрый и верный конец. В этом было даже некоторое утешение. В каком-то смысле девушка уже чувствовала себя полумертвой. Оторваться от семьи – все равно что лишиться руки или ноги.

К концу дня Дочь добралась до места, где долина реки стала круче и каменистее. Несколько сезонов назад Большая Мать показала им путь, который вел через провал в скалах к заходящему солнцу. Она тогда сложила ладони, чтобы показать, что в конце пути будет маленький прозрачный водоем. Теперь Дочь поднялась на скалу и увидела то, что описывала ее мать. Это было небольшое родниковое озеро, ярко-синее, как радужная оболочка ее глаза. Она опустилась на колени на узком галечном берегу и попила воды, зачерпнув ладонью. Это успокоило ее горло.

Местность здесь была скалистой. Оконечность гор расширялась в большое плато, и обзор был шире, чем на земле семьи. Она видела ее сквозь деревья и от этого чувствовала себя беззащитной, как будто лишилась темени. Ее глаза, как птицы, могли парить и озирать пространство, казавшееся бескрайним. А это означало, что птицы тоже могли ее видеть.

Но Дочь знала, что не сможет вернуться. Она уже улетела прочь. Присев у чистой воды, она посмотрела в лицо луны, повисшей над головой. Она уже начала свой путь по небу, хотя солнце еще висело над землей. Луна была большой, круглой и источала угрозу. Семья считала, что луна сделана из самого холодного льда. По ней нельзя было ходить – подошвы бы сразу замерзли. А через несколько мгновений замерзнет все тело. Луна – голое место, там нет лугов, и зубрам негде кормиться. Там нет ни реки, ни брода, ни грохочущих копыт, ни сладкого зловония зубриного навоза. На луне невозможно почувствовать тепло.