Последняя из древних - Кэмерон Клэр. Страница 41

Затем эксперт по украшениям из моллюсков доктор Синкода сообщила, что проверила образец раковины на следы карбоната кальция, которые могли бы помочь в его датировке. Но материала было мало, и ее результаты были неубедительны.

– Трудно датировать раковину другими способами, поскольку она никак не связана с костями человека или животного, – сказала она.

– Связана, – быстро возразила я, – с костями неандертальца. В том же слое раскопок – B-7. Вы видели фотографии, которые я отправила?

– Я не считаю, что слой раскопок доказывает связь, – сказала она.

– Под позвонками может оказаться след ремешка или ожерелья. В грунте есть отпечаток.

– Я видела эту завитушку, – кивнула она. – Не убеждает. Отпечаток мог оставить червяк или что-то появившееся намного позже. Ракушка могла быть положена рядом с телом после смерти. Конечно же, нет повода думать, что неандерталка могла носить ожерелье.

Я прокашлялась.

– Я не согласна, так как исхожу из того, что вижу в слоях отложений. Вы со своей позиции не можете увидеть контекста, поэтому я понимаю ваше нежелание подтвердить, что это похоже на украшение. – Я понимала, что должна быть очень осторожной и не выказывать никаких эмоций.

– Не знаю, что именно я должна увидеть, чтобы эти свидетельства убедили меня. Ваше утверждение иллюзорно.

– Про ожерелье? – В моей груди забурлил гнев. – Я показала в своем исследовании, что неандертальцы обладали способностями к символической интеллектуальной жизни, и использование бусин демонстрирует это.

– По-вашему, обломок ракушки рядом с костями объясняет, как функционирует мозг? – Доктор Синкода говорила почти оскорбленно.

– Связь между украшениями, в том числе амулетами, и когнитивными способностями была четко показана в антропологических исследованиях. Люди носят украшения, чтобы передать, кем или чем они являются. Чем больше группа, тем больше потребность в украшениях.

– Конечно, я знаю об этой дискуссии, – сказала доктор Синкода. – Меня попросили исследовать моллюска. Я это сделала. Я не могу установить связь с телами с помощью дат или вещественных доказательств. – Она посмотрела на Тима и Ги.

– Роуз? – Голова Ги приблизилась к экрану. – По-видимому, сейчас самое время поднять этот вопрос. Я не хочу ставить под сомнение ваше исследование. – Он сделал движение вниз обеими руками, как бы призывая меня успокоиться. – Мы слышали это, Роуз, от довольно многих специалистов, которые участвовали в рассмотрении находок. Вы знаете, что ваши идеи вызывают неприятие. Многие считают, что неандертальцы уступают нам. Как вы объясните, что их культура оставалась, по сути, статичной в течение двухсот тысяч лет? Это показывает явное отсутствие инноваций.

– Инновации приходят, когда один человек передает идею другому, – сказала я. – У неандертальцев была очень низкая плотность населения. Скорее всего, новые идеи приходили и уходили раньше, чем появлялась возможность ими поделиться. Но они были способны на новые идеи.

– Но в грунте мы не находим блестящих идей? – спросил Ги.

Я приняла такой же издевательский тон.

– Мы находим, что неандертальцы и современные люди пользовались одними и теми же методами в одно и то же время, например, использовали охру для украшения.

– Мне нужно, чтобы у музея были четкие и достоверные доказательства.

С таким же успехом Ги мог высунуть из экрана клыки и укусить меня. Кейтлин чувствовала мое напряжение. Под столом она положила руку мне на колено. Она наклонилась вперед, и ее бедренная кость впилась в мою.

– Теория ожерелья неокончательна, и так будет, пока мы не узнаем больше, но сейчас не стоит заострять на ней внимание.

– Что ты хочешь сказать, Кейтлин? – спросил Тим. – Если мы откроем большую выставку и будем делать широковещательные, но не подтвержденные заявления, нас закидают тухлыми яйцами, – сказал он. – Тут уж СМИ постараются.

– Если честно, – сказала Кейтлин, – мы топчемся на месте. Я не эксперт по этой теме, но, возможно, это и хорошо. Это дает мне необходимую дистанцию.

Я опустила глаза, пытаясь слушать.

– У меня недавно был здесь журналист. Фред Лонг.

– «National Geographic»? – Тим поднял брови.

– Несмотря на запрет на прессу, – прошептала я себе под нос.

– Он подписал соглашение о неразглашении. – Кейтлин услышала мой комментарий. – Но он высказал несколько свежих мыслей. Прошу прощения, что у меня не было возможности обсудить это с тобой, Роуз. Но он чувствовал, что мы слишком вовлечены в раскопки, чтобы увидеть то, что у нас под носом. Два скелета, смотрящие друг другу в глаза, сразят публику наповал. Нам остается только сообщить, что один из них современный человек, а другой неандерталец. И никаких великих теорий. Он думает, что редактор захочет поместить фото на обложку. Оно абсолютно знаковое.

– А как же наука? – Мой авторитет, казалось, уплывает у меня сквозь пальцы.

– С таким вступлением мы можем рассказать историю, которая оставляет место для интерпретации, – сказала Кейтлин.

– При всемерной поддержке такого издания, как «National Geographic»?

Тим сиял. Ги позволил своим губам сложиться в улыбку.

– Картинка значит больше, чем слова. – Выступление Кейтлин, казалось, сгладило прежние разногласия. Я могу выдвигать какие угодно теории, но эти два скелета намекают на тесные отношения, которые каждый волен в воображении толковать по-своему.

Через несколько минут конференция закончилась. Я чувствовала себя опустошенной. «Спасибо», – пробормотала я Кейтлин, не имея сил сказать что-то еще.

Она действовала за моей спиной, и все, чего ей удалось добиться, это дать попечителям музея возможность представить мою работу так, как им нравится. Буря эмоций и призыв к воображению мало чем помогут научному пониманию. Скорее всего, наоборот. Но мне не хотелось протестовать. Мне хотелось одного: встать со скамейки и вернуться в стены своей безопасной пещеры, чтобы продолжить работу.

Несколько часов спустя я плюхнулась за походный стол с кружкой мятного чая. Кейтлин сидела на скамейке напротив меня, низко и неплотно завязанный узел волос свалился набок. Она долго смотрела на меня, а потом протянула мне галету из пачки, которую всегда носила с собой.

– Будешь сегодня ночевать в деревне?

– Просто снова устроюсь на койке, – ответила я. – Если начну пораньше, может быть, найду больше доказательств, что ремешок все-таки был. Я уверена, что она носила раковину на шее.

– Думаешь, это решит их вопросы?

Я не ответила.

– Я знаю наверняка только одно, – сказала она. – В один прекрасный день тебе придется покинуть раскопки и родить ребенка. Максимум неделя? Может быть, две. Тебе нужно будет сосредоточиться на уходе за ребенком.

– Хм. – Я откусила от галеты.

– Не сомневайся, Роуз, я буду постоянно на связи. С удовольствием составлю график звонков. Как известно нам обеим, я не специалист. Моя задача – обеспечить выполнение работ.

– От рождения ребенка мир не остановится, – сказала я. – А вот моя жизнь – да.

– Если нужно, я смогу приехать в Лондон. Лететь недолго.

– Может быть, я буду здесь, – сказала я.

– Где?

– В поселке. Останусь в квартире.

– О, Роуз.

– Дети рождаются и во Франции. Причем многие.

– Да, но, Роуз… младенцы… Нельзя недооценивать трудности, – сказала Кейтлин. – Младенцы требуют постоянной заботы.

– В отличие от?..

Кейтлин неловко поежилась, прежде чем заговорить.

– Ну, если честно, от гиббонов, сама знаешь.

– Гиббоны, – повторила я. – Ты же видела сумки для переноски младенцев, которыми пользуются все мамаши? – пошутила я. – Заведу себе такую. И смогу добывать пропитание вместе с новорожденным.

Кейтлин не улыбнулась.

Я давно судила о людях по их готовности смеяться над нелепостью жизни. Кейтлин редко это делала. Наслаждение ироничностью момента, казалось, было ей недоступно. Она пила слабый чай, ела только пресное печенье, а ее представление о цвете одежды не выходило за пределы разных оттенков бежевого. На мои наблюдения она реагировала так же, как и на шутки: слегка поджатые губы и долгий взгляд. Кейтлин позволяла молчанию висеть в воздухе, пока я не замечала, что болтаю только для того, чтобы заполнить пустоту.