Портрет Лукреции - О'. Страница 8

Отец подошел к вольеру в конце ряда. Невероятное зрелище предстало перед глазами детей: лев и львица обхаживали друг друга, и на каждом четвертом шаге, подсчитала Лукреция, лев склонял голову набок и издавал протяжный звук, похожий на вой. Золотисто-карие глаза львицы задержались на гостях, но она отвернулась.

Лукреция покосилась на отца. Выходит, вот она, его любимица? Ее он кормит мясом с железного наконечника?

Козимо следил глазами за движениями львицы и щелкнул языком. Уши зверя дернулись, но она не подошла к решетке.

— Хм-м, — протянул отец. — Мы сегодня не в духе.

— А почему, папа? — спросила Мария.

— Чуют тигра. Знают, что он здесь.

Наконец, Козимо пошел дальше. Вот он, долгожданный миг! После клетки львов стояла еще одна — совсем пустая; интересно, что случилось с ее обитателями?.. Отец остановился.

Последний вольер в ряду упирался в стену. Они достигли края здания. Снаружи была улица, потом еще одна и еще, а дальше вилась охряная лента реки.

Вольер защищали крепкие железные прутья. Факел на стене отбрасывал треугольный луч света на половину клетки, но не рассеивал темноту в глубине. Кусок мяса с мраморным узором жира лежал на полу нетронутый. Кроме него, ничто не говорило о присутствии тигрицы.

Лукреция не сводила с клетки взора. Всматривалась во тьму в надежде увидеть проблеск оранжевого, заметить блеск тигриных глаз, малейшее движение или знак, что зверь рядом. Напрасно.

— Папа? — нарушила молчание Изабелла. — А тигр точно здесь?

— Да, — ответил отец, вытянув шею. — Где-то тут.

И снова тишина. Лукреция прижала руки к груди. «Прошу, — взывала она к животному, которое провезли по городу в деревянном ящике. — Прошу, покажись! Я больше не смогу прийти. Пожалуйста, покажись!»

— Может, спит? — неуверенно предположил Джованни.

— Может, — ответил отец.

— Просыпайся! — крикнула Изабелла, подпрыгивая. — Просыпайся! Ну же, киса, вылезай!

Козимо улыбнулся и погладил дочь по голове.

— Киса у нас лентяйка! — наконец сказал он. — Даже не вышла с вами познакомиться.

— Папуля, — Изабелла взяла его за руку, — а можно еще раз посмотреть львов? Мне они больше всех нравятся.

— Конечно, — обрадовался отец. — Прекрасная мысль! Они куда интереснее засони-тигра! Идемте.

Он повел детей по коридору, а слуга с факелом следовал за ним.

Лукреция незаметно отстала от слуги, а потом и вовсе затаилась, скрытая пеленой тьмы. Развернулась и тихо пошла назад, назад, назад — до самой клетки с тигрицей.

И там села на корточки, притихла. Угол освещал только факел на стене. Родные торопились ко львам, которые до сих пор бродили друг за другом по вольеру. Изабелла спрашивала высоким голоском, будут ли у львов детки, и можно ли подарить одного ей, она мечтает о собственном львенке! «И я, и я! — вторили ей Джованни с Марией. — Папа, пожалуйста!»

Густая тьма в конце комнаты пульсировала и гудела. Лукреция вглядывалась в нее, силясь вообразить сидящее там животное. Каково это, когда тебя похищают из далекой-далекой страны, привозят на корабле в Тоскану и запирают в каменной темнице?

«Прошу!» — молила она так горячо, как никогда не молила на церковной скамье.

От жирного мяса исходил едкий железистый запах. Почему тигрица не съела угощение? Не захотела? Слишком ей было грустно? Боялась львов?

В бездонном мраке Лукреция высматривала движение, цвет, что угодно, но либо зрение ее подводило, либо она смотрела не в ту сторону: когда что-то мелькнуло у каменной стены и Лукреция обернулась, тигрица уже приближалась к ней.

Поступь ее напоминала капающий мед. Она явилась из полумрака клетки, как повелительница джунглей, и грязная глинистая земля Флоренции покорялась ее мощным лапам. О нет, то была не «киса»! Кипящая лава, бушующее пламя, сноп ярких искр — и поразительная симметрия зловещих черт. Лукреция в жизни не видела ничего столь красивого. Огненные спина и бока, светлый живот. Отметины на ее мехе оказались отнюдь не полосками — это простое слово совсем не подходило. Нет, это было дерзкое, черное кружево — и украшение, и маскировка, сама ее суть, ее спасение.

Шаг за шагом тигрица приближалась, высвеченная треугольником света. Взгляд ее не отрывался от Лукреции. Девочка подумала, что зверь пройдет мимо, как до того львица. Однако тигрица ее запомнила, подошла именно к ней. Им многое предстояло сказать друг другу. Лукреция это знала, и тигрица тоже.

Лукреция опустилась на колени рядом со зверем, любуясь черными полосками на янтаре меха. Будто резьба! Тело тигрицы вздымалось от дыхания, линия туловища плавно сужалась к животу, изящные лапы были чуть расставлены, сильные мышцы напряжены. Тигрица подняла глянцевитый нос и принюхалась: похоже, оценивала обстановку. От зверя исходили волны одиночества и печали, ужас похищения и бесконечно долгих недель в море. Лукреция как наяву ощущала жгучие удары плеткой, острую тоску по густым туманным джунглям, заманчивым тоннелям среди зарослей, где тигрица была единовластной королевой, а еще — горечь заточения. «Неужто нет надежды? — безмолвно спрашивала тигрица. — Я здесь навсегда? Уже не вернусь домой?»

Глаза Лукреции наполнились слезами. Остаться одной в таком месте! Нечестно, жестоко! Она попросит папу отослать тигрицу обратно. Пусть посадят ее на корабль и отвезут туда, откуда взяли, откроют клетку — и зверь скроется среди поросших мхом деревьев.

Затаив дыхание, Лукреция просунула ладонь между прутьями и потянулась изо всех сил, чуть не вывихнув плечо и прислонившись лицом к решетке.

Шерсть тигрицы была теплой и бархатистой. Лукреция мягко провела пальцами по спине зверя, почувствовала дрожь мышц, изгиб бусин-позвонков. На ощупь мех оказался гладким полотном; Лукреция думала, что черные полосы напоминают нашивки на рыжем меху, но нет: участки разных цветов плавно переходили из одного в другой.

Тигрица подняла морду — или скорее лицо, подвижное и многогранное — и принялась изучать девочку, силясь понять смысл ее прикосновения. Глаза зверя горели величием древнего божества.

Они с тигрицей долго рассматривали друг друга. Лукреция не отнимала пальцев от спины животного, окружающий мир для нее исчез. Ее жизнь, имя, семья и все вокруг померкло, растворилось в пустоте. Она лишь ощущала, как бились их с тигрицей сердца, как наполнялись алой кровью, вновь выталкивали ее и насыщали артерии. Затаив дыхание, Лукреция не моргала и не опускала глаз.

И вдруг — вопль!

— Папа, папа! — звала Мария. — Смотри!

Реальность волной нахлынула на Лукрецию: призрачно-бледная Мария грозила ей пальцем, топали ноги, звучали крики; ее схватили со спины и уволокли, оторвав от тигрицы. Отец раздавал приказы, кто-то из детей голосил, а сама она кричала:

— Нет, нет, отпустите!

Солдат отца нес ее по коридору, а Мария бежала рядом и совестила Лукрецию: дурочка, ты ведь и погибнуть могла, говорила же я вам, она слишком маленькая, а что скажет мама… Запястье Лукреции пульсировало болью, а с руки будто сняли перчатки — кожа еще помнила теплый мех и гладкие полосы.

О родных она не думала, не знала даже, где они: рядом с ней, впереди, за спиной или до сих пор у клетки со львами… Понимала только одно: ее утащили от того, что ей желаннее всего на свете, и с каждым шагом она все дальше от своей мечты. Она плакала навзрыд, умоляла отпустить ее, но никто не обращал внимания. Лукреция обернулась через плечо солдата и не отрывала глаз от клетки, пока та не растворилась вдалеке, однако перед этим (о, Лукреция могла поклясться!) тигрица напоследок посмотрела ей вслед и исчезла в темноте, сердито взмахнув полосатым хвостом.

Оленина в вине

— А завтра предлагаю покататься у реки. — Муж наклоняет к себе тарелку и вычерпывает остатки супа. — Ближе к западу открываются чудесные виды. Я распоряжусь, чтобы вам подогнали седло — по-моему, оно заваливается налево. Боюсь, когда вернемся, надо будет проверить копыта у вашей лошадки, и…