"Орлы Наполеона" - Домовец Александр. Страница 16

В это время он в одной рубашке и брюках брился у открытого окна. Быстро стёр полотенцем мыльную пену со щёк. Обернулся.

В комнату вошла худенькая девушка в чепце и застиранном фартуке поверх кофты и широкой серой юбки в оборках.

— Доброе утро, мсье, — сказала она, слегка приседая. Голосок был приятный, звонкий.

— Доброе утро, мадемуазель, — машинально ответил Сергей, бросая полотенце на подоконник и снимая пиджак со спинки стула. — Проходите, присаживайтесь. Чему обязан?

Девушка сделала шаг вперёд.

— А вы меня не узнаёте? — спросила смущённо.

Сергей присмотрелся. Совсем молоденькая, лет никак не больше восемнадцати. Лицо миловидное, незнакомое.

— А мы где-то уже встречались? — в свою очередь спросил с улыбкой.

Девушка помедлила.

— Ну да. Вчера вечером. Только я была в плаще, и стемнело уже…

Чёрт возьми!

— Так это были вы?! Та самая Жаннет?

— Я, мсье. И это вы меня вчера спасли, просто спасли. Если бы эти негодяи добились своего, я бы не пережила такого позора. Я утопилась бы, богом клянусь…

Она молитвенно сложила руки на груди и посмотрела на Сергея полными слёз глазами с такой благодарностью, что у него неожиданно защемило сердце.

— Ну, полно, полно, — заговорил он с наигранной бодростью. — Вы спасены, мерзавцы получили своё, всё хорошо… Вы присядьте, а я вам сейчас воды налью, — добавил поспешно, видя, что Жаннет никак не успокоится.

Девушка робко присела на краешек придвинутого стула, и Сергей только теперь увидел то, чего сначала не заметил во время разговора лицом к лицу.

Жаннет была горбунья.

Не красавица, нет. И рот великоват, и нос отягощён внушительной горбинкой, и щёки впалые… Но большие карие глаза под плавными дугами бровей лучились добротой и кротостью. А густые каштановые волосы, выбиваясь из-под чепца, очаровательно обрамляли бледные щёки, не знавшие румян. В облике девушки ощущалась прелесть юности и чистоты, которую Сергей как художник, да и как мужчина, всегда ценил в женщине выше всего.

Но этот горб…

Рука Сергея со стаканом воды невольно дрогнула. Должно быть, на лице обозначилось некое замешательство, потому что Жаннет произнесла с грустной улыбкой:

— Да, мсье, что есть, то есть. Уж такой уродилась. И если эти канальи вчера мной не побрезговали, то только потому, что им с пьяных глаз всё равно, кому юбку задирать, была бы женщина… — Помолчав, добавила с оттенком вызова: — А вы, небось, уже и не рады, что в драку полезли, — из-за горбуньи?

Сергею стало нестерпимо стыдно. Неужто на его лице ей померещилось отвращение к своему физическому уродству? Но ведь это не так. Жалость, сострадание, сочувствие — всё, что угодно, но только не отвращение. Какие же подонки эти вчерашние насильники, решившие обидеть девушку, и без того на всю жизнь обиженную судьбой и природой… А она, бедная, привыкла, должно быть, что окружающие сторонятся её, спешат мимо, разговаривают неохотно. Ведь как ни крути, телесные изъяны сплошь и рядом делают человека изгоем. В сущности, приговаривают к одиночеству.

— Что за глупость вы сейчас сказали, Жанна, — с чувством произнёс Сергей, хмурясь. — Как вам вообще такое пришло в голову? Я очень рад, что вчера смог вам помочь. Довелись опять, — заступлюсь точно так же.

— Правда? — спросила девушка несмело.

— Чистая правда… Хотя вчера у вас нашлась защитница посильней меня.

— Вы про мадам Арно?

— Ну да. По-моему, её тут побаиваются.

Девушка кивнула.

— Вот вы шутите, мсье, а почти так оно и есть. Мадам Арно в деревне уважают. Рука у неё тяжёлая. А вообще женщина она душевная, добрая очень, и ко мне относится хорошо. Работать к себе взяла. А то кому я нужна, калека…

— Так вы работаете в гостинице?

— Конечно, мсье. Зал убираю, комнаты. Вашу вот тоже. Ну, и всякое другое, что понадобится. Так-то я проворная и работы не боюсь. Хозяйка мной довольна.

— Ну, и слава богу, — пробормотал Сергей.

В комнату с коротким стуком бодро ворвался Фалалеев.

— Доброе утро, Сергей Васильевич, завтрак уже остывает…

Увидев девушку, осёкся. Вопросительно взглянул на Белозёрова.

— Вот, Жанна, хочу вам представить своего товарища и помощника мсье Фалалеева, — несколько церемонно сказал Сергей.

Фалалеев сдержанно поклонился. Девушка, привстав, вежливо кивнула.

— А это, Семён Давыдович, мадемуазель…

— Биньо, — подсказала девушка.

— Мадемуазель Биньо. Та самая, которую мы вчера защитили.

— Замечательно! — воскликнул импресарио, широко улыбаясь и окидывая девушку быстрым цепким взглядом. Конечно, увидел проклятый горб. Однако, умница, и бронью не повёл. — Рад видеть, что вы в добром здравии, мадемуазель, — добавил галантно.

Не привыкшая к любезному обхождению девушка раскраснелась и поспешно встала.

— Пойду я, а то хозяйка хватится. Ещё раз хочу сказать спасибо вам от всей души. Вы вчера прямо как рыцари за даму сражались. Только вот дама не прекрасная…

Чувствовалось, что грустные слова вырвались помимо воли. Махнув рукой, Жанна выскользнула из комнаты. Мужчины озадаченно смотрели ей вслед.

— Бедняжка, — негромко сказал Сергей.

Фалалеев пожал плечами.

— Увы и ещё тридцать раз увы… Но тут ничего не поделаешь. Пойдёмте завтракать, Сергей Васильевич. Марешаль сказал, что надо кое-что обсудить.

К завтраку, как и накануне, кроме Сергея с Фалалеевым и Долгова с Марешалем, вышли мадам и мсье Лавилье. Муж выглядел не выспавшимся и вялым, зато жена, поглощая омлет с сыром, оживлённо щебетала за двоих.

— Без всякого преувеличения, господа, вы были вчера великолепны! — заявила она, глядя на Белозёрова. — Я всё видела в окно. И мерзкое мужичьё проучили, и за женщину заступились, — браво! Вот не знала, что художники так умеют драться… Р-раз — в челюсть, два — под дых!..

— Мсье Белозёров — бывший офицер. Он ещё и не так умеет, — чуть ревниво пояснил Долгов, и сам внесший лепту во вчерашний разгром противника.

— Проучили, заступились — это всё, конечно, хорошо, — строго сказал Марешаль. — Но, говоря официальным языком, вчера имело место нарушение общественного порядка в общественном же месте. И формальным зачинщиком, увы, является не кто иной как мсье Белозёров.

— И что с того? — буркнул Сергей. О формальной стороне дела он как-то не задумывался.

— Как что? Утром принесли повестку из мэрии. Пострадавшие вчера крестьяне нынче ни свет ни заря пришли жаловаться на действия мсье Белозёрова. Этого я, кстати, и боялся, но что-то уж очень быстро… Короче, нас ждёт местный мэр мсье Бернар.

— Вот мерзавцы! А ведь вчера мировую пили, — заметил Долгов. — Эти трое больше всех вылакали.

— Местный мэр… Слова-то какие, — проворчал Фалалеев. — Вся деревушка меньше воробьиного клюва. Скажи уж — сельский староста.

Марешаль недовольно посмотрел на него.

— У нас это называется по-другому. Впрочем, — хоть так, хоть этак, — мсье Бернар представляет в коммуне муниципальную власть. И он хочет слышать наши объяснения по поводу вчерашнего инцидента.

— Хочет — услышит, — отрезал Сергей, невольно представляя кроткое личико и нелепый горб Жанны Биньо. Вспомнил, как она вчера с жалобным криком билась в сильных руках пьяного Жака. "Надо было ему ногой добавить, скотине. И другому тоже…"

Мадам Лавилье взволнованно прижала руки к груди.

— Держитесь, мсье Белозёров! Если понадобится, я готова свидетельствовать в вашу пользу, — пообещала она.

Что ж, поддержка красивой женщины всегда приятна.

Коммуна Сен-При-Ла-Рош была невелика, это верно. И всё в ней было маленькое. Хотя и настоящее.

Узкие улочки-ручейки между аккуратными двухэтажными домиками из серого камня в зелёных разводах винограда и жимолости. Небольшая приходская церковь, чей шпиль вознёсся над деревней. Крохотная площадь, украшенная круглым строением под черепичной крышей, — местный рынок. Ещё одна площадь, тоже карликовая, гордо именуемая ратушной. Именно здесь находился самый большой дом в деревне — трёхэтажный. Ратуша.