Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна. Страница 74

Тонкие перипетии ветров. Мы поднимались на горы, видели, как солнце легонько прикасается, клонясь к закатам, к воде и верхушкам деревьев. Солнце еще не нашло переводчика в озерах. Вокруг были тонкие звуки прогоркших птиц и чистые глаза озерных уток.

Мы гуляли по заповеднику «Твин Пикс», но все, что теперь окунуло браслеты, кольца и локти в мраморный омут современности, дышит «Твин Пиксом». Тотальная неопределенность, потерянный край, заброшенный.

Есть ли грусть в «Твин Пиксе»? Есть ли в этом городе то, что может дать лишь намек на приближение к…

Ответ отрицательный. Тут выжжено все.

Dasein has refused [499]…

О, обреченные, как вы несетесь к бездне, отрицая законы Абсолюта. О, обреченные! Как тянете вы меня в ваш водопад проодоса [500]. Вертикальные воды отныне текут только вниз.

DASEIN HAS REFUSED.

Сбокалом в руке.

Прожила еще год, неожиданно. Внутри еще я гуляю по Парижу, где мне было всегда одиноко, и я понимала Францию лишь через политику и одиночество.

Я обрела определенную степень героизма перед неизбежным приговором человека. Теперь я его воспринимаю со внутренним покоем. Внутренние воды еле двигаются.

Я не потерялась в этом году, хоть и потеряла вечера. Я стала учиться быть взрослой, безответственно-взрослой и, наверное, могло получиться.

Моя зима. Январь прошел во влюбленности – в ожиданании того, кто позднее оказался соткан лишь из моих чаяний.

Февраль привел к Франции – черным платьям и бордовой помаде.

Март – к вечерам без сна и слезам.

В апреле я стала понимать волокна музыки. Мы стали говорить с Федей [501], и то темное существование моей улицы Бегль 89 было освещено надеждами.

Потом политический май и мой первый вечер в Москве, когда рассветы были по-весеннему мягкими, и стало подступать тепло.

Come on влюбленности, стильные тусовки, сломанная нога, восстановление в институте.

И в сентябре я была на Родине. Я ходила с портфелем в болотной парке и подводила глаза хвостами ласточек. Я говорила и иногда прогуливала.

Я видела дым и перестала проносить дионисийство в каждый день.

Потом были концерты. И встречи. Их было мало.

А потом мне стало 21, и я плакала мою 21-ю первую ночь.

Потом сессионные декады, прошедшие изматывающие.

И сейчас я сижу снова на балконах моего темного города, исчерченного родинками фонарей и внутри чувствую возведенные крепости.

Главное чувство этого года: одиночество.

Музыка: постижение ее сущностей, космос и пещеры закрытых глаз.

Дружба: Урсула – Натан и Вилли, с которыми у меня снова конфликт.

Вечора года: сломанная нога после свадьбы Юли [502].

Учеба: сданный Никонов [503] и зачеты и лекции Мигунова [504]. Знакомство с Историей Русской Философии: сложнее.

Dasein отказался

(2014)

Рецензия на DMR [505].

От легкого бриза, утопленного в солнце, фанка, из которого кораблями выходит голос Эзра Паунда, заканчивая утопающим в темных водах дрон-дум металлом. Легкое электро, ненавязчивое техно, «польский минимал».

На просторах интернета появился новый музыкальный проект Dasein May Refuse.

Проект основан в первую очередь как интеллектуальное электро. Название отсылает к Мартину Хайдеггеру. Чтобы пройти путь обретения бытия, мы неизбежно проходим Dasein – «вот-бытие». В талую эпоху пост-модерна это вот-бытие становится неизбежно ускользающим. Неучтожимые языки пламени, охватывающего наш мир, мерами возгарающиеся и мерами потухающие.

Минималистичные аранжировки, несколько нот, брошенные вскользь с эффектом замедления, строгий текст Хайдеггера или же легкий напев на слова Ги Дебора разрушают представление современности о скольжении, вечном побеге от смысла.

Эта музыка не позволяет растворяться в ассиметричном забытьи карнавального танца, она приковывает в куб, выхода из которого не существует. Слушатель невольно становится узником смысла.

Флейта, блуждающая по ритмичному техно, строгий голос, малые выкрики из белый прозы французских сюрреалистов, загадочные напевы на французском из Рэмбо, следующий трек – тревожный призыв входа в композиции Das Geviert [506]…

Это вызов пост-модерну, проект – оседлать тигра, польским минималом, ненавязчивой мелодией обойти законы нашего времени.

Внутреннее королевство. Почему мы всегда молчим?

(2015)

Тишины.

Мне было столь туманно одиноко. Я редко писала, сохраняя осколочные ранения воспоминаний в памяти, думая таким образом сохранить самое внутреннее, нетленное. Редко писать было сложнее. Темпами в голове вбивались книги и образы, кадры проходили, исчезали в вихре не начавшейся тоски.

Меланхолия. Претерпевание. Мне было безоблачно грустно. Снова и снова. Сильней и сильней. Накаты.

Меня не могли спасти другие, меня не могла спасти внутренность. Внутреннее королевство, что иногда так тонко подхватывает, когда находишься на черте последнего времени. Проходили месяца. Прошла осень, которой не было, и мой дух был так слаб. Ничто не сменилось – ни кадры, ни улыбки, ни плоскости, ни холода. Я была столь потеряна. Я была столь далека.

Потери. Может быть мой январь даст мне крейсер. Я приеду в город, сочащийся снегом, ботинками буду его проступать, видеть сотни одиночеств.

Дым, дым – везде от луж, от отоплений. Дым греет города. Я буду в большом городе, запинающейся от мостовых улиц и вечной печали.

Люди, несущие смыслы. А я буду в людском потоке, как всегда. Миллионы одиночеств. Сотни галактик. И все об одном. Таинственные ключи. Снова в чистилище.

Мое одиночество ранит меня. Я не могу любить. Я снова не могу любить.

France.

Все оказалось просто. Просто я живая. Я умею страдать, умею улыбаться, быть счастливой, быть несчастной. Я жива, единственная среди мертвых.

Я видела Эдуарда К. [507]. Болезненное отношение к нему – русское отношение.

Я пересекаю французские поля. В этой стране я иду и слушаю «Я шагаю по Москве». Я сделаю многое в этой войне. Я сыграю важную роль в нашей борьбе. Умру на фронте, став национальным героем. Я сделала свой экзистенциальный выбор. – Нет (охи! [508]) современному миру!

В поезде в сторону Анжера. О каком страдании я говорю? Я счастлива ныне. Париж передо мной. Моя воля! Мои силы! Моя вера, которая крепнет! От Эдуарда я возьму самое святое. Я вижу в людях святость. Я стану святой.

Темпоральное – объятие вечностью. Против вечности, объятой темпоральным – две геополитических доктрины. Фронт один и фронт два.

Пюй де Фу [509] – культурная революция.

Я чувствовала кристальные родники внутри себя. Ощущение своей предельной внутренней чистоты. Французская современность сковывает. Вечный порочный круг праздника, который убивает. Общество потребления, где наслаждение комерсиализировано.

Я шла шатко по улицам убиенного либерализмом Парижа. Я шла без сил и без слез, разговаривая сама с собой по-русски, имея внутри опустошенность.