«Крокодил» - Коллектив авторов. Страница 5

Эдуард Багрицкий

ПЕСНЯ О СОЛДАТЕ

С Карпат на Украину
Пришел солдат небритый.
Его шинель в лохмотьях
И сапоги разбиты.
Он встал перед простором
На брошенном погосте.
Четыре ветра кличут
К себе солдата в гости.
Взывает первый ветер:
— В моем краю хоромы,
Еда в стеклянных бочках.
В больших машинах громы.
Горит вино в стаканах,
Клубится пар над блюдом.
Иди — ты будешь главным
Над подневольным людом.
Второй взывает ветер:
— В моем краю широком
Взлетели кверху сабли.
Рванулась кровь потоком.
Там рубят и гуляют,
Ночуют под курганом,
Иди ко мне — ты будешь
Свободным атаманом.
Взывает третий ветер:
— Мой тихий край спокоен.
Пропахший мглой ночлегов
И горечью махорки,
С георгьевской медалью
На рваной гимнастерке.
Моя пшеница зреет.
Мой тучный скот удоен.
Когда закроешь веки,
Жена пойдет за гробом.
Иди ко мне — ты будешь
Достойным хлеборобом.
Кричит четвертый ветер:
— В моем краю пустынном
Одни лишь пули свищут
Над брошенным овином,
Копытом хлеб потоптан.
Нет крова и нет пищи.
Иди ко мне — здесь братья
Освобождают нищих.
Солдат берет винтовку
И разминает плечи…
Вперед, за ветром братьев —
Победа недалече!

Вера Инбер

У НАС ВО ДВОРЕ

Красавицей и модницей
В жакетке шерстяной —
Домашнею работницей
Пленился я одной.
Пойду в распределитель.
Скажу, что я влюблен.
Мне счастья отпустите
На розовый талон.
Товарищи, скажу я,
Чтоб без очередей
Десяток поцелуев
Мне был, как у людей.
Скажу я так сурово
Об этом потому.
Что сорта никакого
Второго не возьму.
Что, как угодно, драться.
Товарищи, готов
За в корне ликвидацию
Пониженных сортов…
Сиреневою веткой
Махая на меня.
Сидит в цветной жакетке
Красавица моя.
Но все же кто же именно —
Об этом ни гугу.
Назвать ее по имени.
Простите, не могу.
А может, и не надо
(Я тем и знаменит).
Вечерняя прохлада
Мне струны серебрит.
А дальше, разумеется,
Мечтай кому не лень.
У каждой ведь имеется
Жакетка и сирень.
И каждой пусть представится
В домашней тишине:
«Ведь это я красавица.
Ведь это обо мне».

Илья Ильф

Евгений Петров

ИХ БИН С ГОЛОВЫ ДО НОГ

Была совершена глупость, граничащая с головотяпством и еще чем-то.

Для цирковой программы выписали немецкий аттракцион — неустрашимого капитана Мазуччио с его говорящей собакой Брунгильдой (заметьте, цирковые капитаны всегда бывают неустрашимы).

Собаку выписал коммерческий директор, грубая, нечуткая натура, чуждая веяниям современности. А цирковая общественность проспала этот вопиющий факт.

Опомнилась только тогда, когда капитан Мазуччио высадился на Белорусско-Балтийском вокзале.

Носильщик повез в тележке клетку с черным пуделем, стриженным под Людовика XIV. и чемодан, в котором хранились капитанская пелерина на белой подкладке из сатина-либерти и сияющий цилиндр.

В тот же день художественный совет смотрел собаку на репетиции.

Неустрашимый капитан часто снимал цилиндр и кланялся. Он задавал Брунгильде вопросы.

— Вифиль? — спрашивал он.

— Таузенд. — неустрашимо отвечала собака.

Капитан гладил пуделя по черной каракулевой шерсти и одобрительно вздыхал: «О моя добрая собака!»

Потом собака с большими перерывами произнесла слова: абер. унзер и брудер. Затем она повалилась боком на песок, долго думала и наконец сказала:

— Их штербе.

Необходимо заметить, что в этом месте обычно раздавались аплодисменты. Собака к ним привыкла и вместе с хозяином отвешивала поклоны. Но художественный совет сурово молчал.

И капитан Мазуччио, беспокойно оглянувшись, приступил к последнему, самому ответственному номеру программы. Он взял в руки скрипку. Брунгильда присела на задние лапы и. выдержав несколько титров, трусливо, громко и невнятно запела:

— Их бин фон копф бис фусс ауф либе айгенштельт…

— Что, что их бин? — спросил председатель худсовета.

— Их бин фон копф бис фусс. — пробормотал коммерческий директор.

— Переведите.

— С головы до ног я создана для любви.

— Для любви? — переспросил председатель, бледнея. — Такой собаке надо дать по рукам. Этот номер не может быть допущен.

Туг пришла очередь бледнеть коммерческому директору.

— Почему? За что же по рукам? Знаменитая говорящая собака в своем репертуаре. Европейский успех. Что тут плохого?

— Плохо то, что именно в своем репертуаре, в архибуржуазном, мещанском, лишенном воспитательного значения.

— Да, но мы уже затратили средства. И потом эта собака со своим… как его… Боккаччио живет в «Метрополе» и жрет кавьяр. Капитан говорит, что без икры он не может играть. Это государству тоже стоит денег.

— Одним словом, — раздельно сказал председатель, — в таком виде номер пройти не может. Собаке нужно дать наш, созвучный, куда-то зовущий репертуар, а не этот… демобилизующий. Вы только вдумайтесь! «Их штербе». «Их либе». Да ведь это же проблема любви и смерти! Искусство для искусства! Отсюда один шаг до некритического освоения наследия классиков. Нет, нет, номер нужно коренным образом переработать.