Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир. Страница 78

— Зия превратил Пакистан в государство, управляемое террором. На насилие следует отвечать насилием, — уверенно заявлял Мир.

— Насилие порождает ответное насилие, — возражала я. — Такого рода противодействие режиму не даст народу четких ориентиров. Любое изменение, если ты хочешь, чтобы оно стало долгосрочным, должно производиться мирным путем, политическими средствами, при помощи демократических выборов, чтобы ты обладал мандатом народа.

— Выборы? Какие выборы даст тебе провести Зия? Его надо выгнать силой. Вооруженная борьба! — настаивал Мир.

— У армии в любом случае больше оружия, чем у партизан. Возможности государства больше, чем возможности любой группы энтузиастов-диссидентов. Вооруженная борьба не просто непрактична, она приносит непоправимый вред.

Мы спорили до хрипоты, ругались, Шах ускользал купаться или в кафе — куда угодно, чтобы спастись от наших споров.

— Не могу выносить ваших склок, ребята, — улыбался он. К облегчению Шаха, в этом году мы с Миром заранее договорились вести себя смирно, не задирать друг друга, просто признать, что мы не согласны друг с другом, и на этом успокоиться.

Политические интересы Шаха перешагнули границы Пакистана. Покинув нашу страну, он жил в нескольких других на Ближнем и Среднем Востоке, вникал в сложности политики Ливии, Ливана, Сирии.

— У тебя слабость к госпоже Тэтчер, — частенько поддразнивал он меня.

— Неправда, Шах! — горячилась я. — Она правая, меня ни в коем случае правой не назовешь. У нее в Британии высокая безработица, — обличала я британских консерваторов во главе с пресловутой «железной леди».

— Правда, правда, — лукаво улыбался Шах и грозил мне пальцем. — У тебя слабость к ней, потому что она женщина.

В опасный теневой мир аль-Зульфикар Шаха толкнуло не внутреннее убеждение, а обстоятельства. В Кабуле он занялся обучением добровольцев-боевиков группы. Как и все, чем занимался Шах, эту работу он вел с увлечением и не без озорства. Однажды, пренебрегая установленным советскими оккупационными властями комендантским часом, он в ночные часы отправился по улицам Кабула, чтобы к утру добраться до лагеря и присоединиться к своим «войскам» за завтраком. Утром, обнаружив, что брат исчез, Мир всполошился.

— Сам посуди, — оправдывался Шах, с улыбкой глядя на разозленного брата, — как я смогу учить своих людей тактике скрытности, если не покажу личного примера?

Жизнь Шаха, как и жизнь всей семьи, резко изменилась после убийства отца. Связь его с красавицей турчанкой прервалась по инициативе ее родителей, узнавших, что Шах связался с группой аль-Зульфикар. Пришлось ему отложить и свои мечты о предпринимательской активности. Он планировал сколотить капитал и заняться строительством многоквартирных домов во Франции.

— Вы с Миром занимайтесь политикой, а я буду зарабатывать деньги для семьи, — сказал он во время одной из наших встреч.

Интересовался он и деятельностью разведки, изучал соответствующую литературу.

— Когда вы с Миром вернетесь в Пакистан, вспомните о своем младшем братике, который разбирается в разведке, — говорил он нам. — Большие бонзы не могут, не в состоянии вникнуть во все аспекты жизни общества, современное общество для этого слишком сложно и громоздко. Вам нужен кто-то, на кого вы сможете положиться, кто сможет просветить вас о тенденциях, настроениях, чаяниях, о том, в какой кухне что заварилось. Так что, когда придет время, я вам пригожусь.

Сейчас, в автомобиле, Шах спросил меня:

— Долго у нас пробудешь?

— До тридцатого июля.

— Ну нет! Так не пойдет. Останься подольше. Мир тридцатого уезжает, и ты тоже. Ты просто должна остаться еще на недельку.

— Но меня ждут в Австралии.

— Подождут. Останешься со мной.

— Хорошо, хорошо, — согласилась я.

Конечно, я понимала, что не смогу остаться. Но не хотелось портить брату настроение отказом. Из всей семьи он наиболее настойчиво рвался меня увидеть. Весной 1984 года он без предупреждения прилетел в Париж, где я вовсю занималась своими политическими делами. «Редактор „Красной звезды" хочет взять у вас интервью», — прочитала я на одной из записок стола регистрации о телефонных звонках. «Красная звезда»? В жизни не слыхала о таком печатном органе, но это меня не удивило, ибо тогда я получала много звонков и виделась со многими, о ком раньше не имела представления. Когда редактор «Красной звезды» позвонил в третий раз, я взяла трубку.

— Легче пробиться к президенту, чем к тебе, — смеялся в наушнике трубки голос Шаха. — К Валиду Джумблатту в штаб-квартире друзов в Бейруте точно проще попасть, чем к мадемуазель Беназир Бхутто в Париже.

Каждое утро Шах будил меня в моем номере в 6 часов.

— Все еще спишь? — ужасался он. — Вставай, давай вместе позавтракаем.

Политические трапезы для Шаха не были проблемой.

— Когда ты от него отделаешься? — спросил он, когда я сказала, что обедаю с господином Назимом Ахмадом, бывшим министром информации. В упомянутый мною час я услышала рядом шаги и увидела подходящего к нам стройного молодого человека. Мой собеседник побледнел. Он знал, что Шах не только сын главы его правительства, но и прослыл опасным террористом. Шах раскурил сигару, и через несколько минут господин Ахмад уже хохотал над его анекдотами. Затем Шах водил меня и Ясмин по булыжным мостовым Парижа. До трех ночи мы болтали, пили кофе за выставленными на тротуары столиками.

— В семь утра за тобой заеду, — предупредил Шах, высаживая меня с матерью у снятой им на месяц квартиры С двумя спальнями на Круазетт. — Сначала покажу тебе свою квартиру, потом барбекю на пляже. У меня все уже налажено, тебе останется лишь наслаждаться.

— И Рехана будет?

— Да. — Выражение его лица не предполагало каких-то изменений в отношениях с молодой женой. И он отбыл, чтобы завершить последние приготовления к пикнику.

В одной квартирке с матерью и со мной разместились Санам с крошкой Азаде, мужем Насером и еще пятнадцатилетняя кузина из Лос-Анджелеса. Нехватка места нас, однако, не беспокоила, ибо восточные семьи по обычаю живут весьма плотно. Мир, со своей семьей остановившийся у Шаха, приехал к нам в гости с Фатхи. Я привезла для Фатхи вырезные аппликации и несколько книжек с картинками, которые и принялась ей читать. Кондиционер в квартире отсутствовал, жара выгнала нас на балкон, где мы прекрасно провели время до вечера. Афганских жен своих братьев я едва знала. Уже год прошел, как они женились в Кабуле.

Мир, кажется, прекрасно уживался со своей Фаузией, но у Шаха с Реханой дело обстояло сложнее.

— Я тебе хочу кое-что сказать, но обещай со мной не спорить, — обратился ко мне как-то Шах во время одной из наших встреч в Париже.

— Попытаюсь, — пообещала я.

— Я, кажется, разведусь. Я разинула рот.

— С ума сошел, Гоги? — Я назвала брата его детским семейным именем. — Ни в коем случае! В нашей семье никогда не было разводов. Твой брак к тому же не договорный, ты сам себе жену выбрал, так что не можешь сослаться на то, что тебе подсунули невесть что. Ты должен сохранить семью.

— Тебя больше заботят приличия, чем я, — вполне справедливо упрекнул меня Шах.

— Да что у тебя не ладится? — спросила я, воображая, что сейчас, не сходя с места, найду мудрое решение всех семейных проблем брата. То, что я услышала, однако, убавило у меня уверенности в благополучном разрешении семейного кризиса.

Рехана радикально изменилась после замужества, сказал брат. Сначала она пылала любовью, сама готовила пищу и напитки, терпеливо дожидалась, когда он вернется из лагеря после тренировок. Но вдруг она оказалась не в состоянии подать ему даже чашку чаю. Он возвращался домой и видел, как она красится, мажется, румянится и куда-то исчезает. И он остается один дома.

— Я почувствовал себя одиноким, как никогда. Как бездомный. Ни поговорить, ни даже телевизор вместе посмотреть… Я думал, ребенок исправит положение, но получилось еще хуже.