Обладать и ненавидеть (ЛП) - Грей Р. С.. Страница 59

Она верит мне на слово и садится обратно. Я отпускаю малышку, как только понимаю, что она твердо стоит на ногах.

Маленькая девочка указывает на мой альбом для рисования и говорит что-то по-французски.

— Dessine une image (прим. фран. рисуете картинки)?

Я хмурюсь, не понимая.

Она указывает сильнее, повторяя снова:

— Image. Image.

Поняв намек, я открываю альбом, чтобы показать ей свои рисунки, и ее большие карие глаза расширяются. Не спрашивая, она начинает перелистывать страницы. Я поднимаю взгляд и вижу, что ее мама наблюдает за нами, одаривая меня благодарной улыбкой.

— Хочешь, я тебя нарисую? — я спрашиваю.

Маленькая девочка выглядит смущенной, поэтому я открываю чистую страницу и машу карандашом. Она сразу же понимает намек.

— Dessin! Dessin (прим. фран. рисунок)!

Я пытаюсь нарисовать ее, хотя это дается ей нелегко. Вместо того, чтобы позировать, она танцует передо мной по саду, устраивая шоу. Я быстро рисую, мой карандаш летает по странице, запечатлевая вихрь ее движений, взмах ее юбки, когда она радостно кружится.

Ради потомков я подписываю внизу и вырываю страницу из альбома для рисования, чтобы передать его девочке. Она бросается показывать его своей матери, и женщина смотрит на меня, говоря на ломаном английском.

— Возможно… вы… однажды станете знаменитым художником, — говорит она с улыбкой.

Я улыбаюсь в ответ, надеясь, что она права.

Я едва могу заснуть в ночь перед моим выступлением. Я лежу в постели, просматривая свое расписание и пытаясь вспомнить какие-нибудь детали, которые я могла забыть в последнюю минуту. Мое платье уже висит на обратной стороне двери в ванную. Я решила надеть то же платье с леопардовым принтом, которое носила, когда выходила замуж за Уолта. Я подумывала о том, чтобы пойти и купить что-нибудь новое для выставки, но я не хотела создавать у кого-либо ложное впечатление о том, кто я на самом деле, не говоря уже о том, что я предпочла бы не тратить те небольшие деньги, которые у меня есть, на какой-нибудь безвкусный блейзер и брюки. Кроме того, мне нравится это платье, и мне особенно нравится, когда оно сочетается с моими ботинками «Док Мартенс».

Я надеваю его на следующий день, когда готовлюсь, и начинаю подбирать к нему свои украшения. Я бережно отношусь к бабушкиным часам и своему крошечному медальону. Мне неприятно, что я замечаю, каким «голым» теперь кажется мой левый безымянный палец.

В Париже я придерживалась своего оружия, в основном избегая социальных сетей и Google, чтобы не сводить себя с ума новостями об Уолте. Я уже несколько раз чуть не написала ему эсэмэску. Трудно не думать о нем в городе, столь известном своим искусством. Я вижу за каждым углом что-то, что ему понравилось бы, картину или скульптуру, которые, я знаю, он хотел бы увидеть.

Я бы хотела, чтобы он был здесь, со мной.

Я бы хотела, чтобы он был рядом со мной сегодня вечером, но я горжусь собой за то, что справилась сама.

Я смотрю на себя в зеркало в отеле и встряхиваю руками.

— Вот оно, — говорю я своему отражению.

Это единственный в жизни шанс сделать себе имя как начинающему молодому художнику. Не облажайся. Я смеюсь про себя и качаю головой, хватая сумочку и телефон, прежде чем спуститься в вестибюль отеля. Надежда уже ждет меня, к ней присоединилась Аньес, глава отдела по связям с общественностью парижской галереи Штейна. Они обе аплодируют моему наряду.

— Это идеально. Очень по-американски, — говорит Аньес с усмешкой.

Я понятия не имею, что она имеет в виду, но я воспринимаю это как комплимент.

Мы садимся в машину у отеля и едем до галереи. Заходящее солнце заливает каменные фасады парижских зданий Османа золотистым светом. Вдоль Сены мы проезжаем мимо торговцев с сувенирами. Туристы толпятся вокруг них, обменивая евро на маленькие безделушки. Мотоцикл проносится перед нами, отвлекая мое внимание от реки, когда мы замедляем ход и останавливаемся перед галереей.

Отель Штейн Paris расположен в старом здании с видом на Сену. В нем есть старинные двойные двери, выкрашенные в темно-зеленый цвет, а окна украшены декоративными перилами из кованого железа. Здесь уже собрались люди, несколько журналистов с камерами, висящими на шее. Команда поставщиков провизии заканчивает установку бара на открытом воздухе.

Каждый раз, когда я приходила в галерею на этой неделе, чтобы помочь с настройкой и окончательным решением макета, это казалось таким же сюрреалистичным, как и в прошлый раз. Даже сейчас мне хочется ущипнуть себя. Почему я здесь? Как я вообще могу быть достойна такого шоу, как это?

Кофейня арт.

Верно.

Ладно, посмотрим, что произойдет дальше.

— Мы выходим. Не забудь улыбаться, — говорит мне Аньес, прежде чем открыть заднюю дверцу машины.

Я последняя, кто выходит на тротуар, и чувствую, что все взгляды устремлены на меня, когда я направляюсь ко входу в галерею. Я даже не на каблуках, и все равно я боюсь, что споткнусь и упаду.

— Элизабет. Можем мы перекинуться парой слов? — спрашивает журналист, останавливая меня прежде, чем я успеваю зайти внутрь. Я смотрю на Аньес, и она кивает в знак подтверждения.

Сразу же меня окружает небольшая группа из журналистов, атакующих миллионами разных вопросов. Они хотят знать, как я себя чувствую сегодня вечером, что значит для меня эта коллекция. Я понятия не имею, как мне ответить. Слова просто вырываются из меня, и когда я ухожу несколько минут спустя, я пытаюсь вспомнить, что, черт возьми, я говорила. Я вообще связывала воедино законченные предложения? Аньес уверяет меня, что все было хорошо.

— Я, кажется, нервничала?

— Совсем немного, — говорит она, подмигивая.

Верно.

Я делаю глубокий вдох и захожу в галерею, застыв в недоумении, когда впервые рассматриваю свою завершенную коллекцию. Мои холсты висят ровными рядами вдоль белых оштукатуренных стен, заключенные в декоративные рамы, изготовленные на заказ. Антикварные латунные светильники галереи освещают каждый из них, подчеркивая детали многослойной пастели и краски. Моя работа воплотилась в жизнь.

Слезы наворачиваются в уголках моих глаз. Надежда хватает меня за руку и сжимает. Кто-то делает снимок, и я осознаю, что за мной все еще наблюдают. На самом деле, весь вечер за мной будут следить.

— Двери официально откроются через десять минут, — говорит нам Аньес. — Прогуляйся по комнате, как только начнут прибывать люди. Не прячься в углу.

Я смотрю на Надежду, и она улыбается.

— Не волнуйся, я буду рядом с тобой.

Верная своему слову, она не покидает меня, как только двери открываются для публики. Я выжидающе смотрю на вход, но там нет толпы людей, пытающихся попасть внутрь. Большинство репортеров ушли теперь, когда они получили то, что им было нужно. Пара забредает внутрь, с любопытством оглядывается, как будто они не уверены, что именно происходит, а затем быстро уходит. Надежда ободряюще смотрит на меня.

Постепенно люди начинают прибывать, а затем в течение получаса полдюжины посетителей превращаются в дюжину, и так далее, пока не набирается столько народу, что я не остаюсь одна надолго.

Языковой барьер не так уж и велик. Надежда говорит по-французски, поэтому помогает переводить. Большинство посетителей говорят на отрывочном английском, что облегчает разговор о моем творчестве.

В первый раз, когда я вижу четкую черную надпись — продано, размещенную рядом с одним из моих полотен, я чувствую, как мое тело вибрирует. Это настоящий выброс адреналина. Этот холст был выставлен на продажу за 1400 долларов. После того, как галерея и Надежда получат свою долю, у меня все равно останется приличная сумма денег. Хотела бы я сказать, что это не имеет значения, что я создаю искусство для своей души и ничего больше, но правда в том, что если я хочу, чтобы искусство было моей работой, а не просто хобби, мне нужно зарабатывать деньги.

Я думаю, что Надежда была права насчет цен и размеров моей работы. Как только первое произведение продается, возникает эффект домино, как будто теперь, когда мое искусство признано — достойным, люди, не колеблясь, скупают его. В дальнейшем рядом с почти всеми холстами размещены таблички — продано. Покупатели просят меня попозировать для фотографий перед моими работами. Я улыбаюсь, хотя чувствую легкое оцепенение. Я сомневаюсь, что смогу по-настоящему понять все это, пока позже не вернусь в свой гостиничный номер одна.