Шлак 2.0 (СИ) - Велесов Олег. Страница 12

А почему бы и не убить? Сейчас он абсолютно беззащитен. Достаточно обхватить ладонями череп и чуть довернуть…

В голове снова щёлкнуло, и я растерянно отступил.

— Андрес…

— Всё нормально, — прохрипел приор. — Нормально. Да. Так и… должно быть.

Он встряхнулся, вдохнул глубоко. Я помог ему подняться. Желание убить по-прежнему присутствовало, но уже не было столь ярким. Моё сознание без моей команды взяло его под контроль. Странное ощущение, словно я в одном лице и дрессировщик, и тигр.

— Ну ты… — в голосе приора послышалась зависть. — Великолепная реакция. И сила. И… Не зря примас почувствовал в тебе проводника.

— Кого?

Андрес смутился, как будто сболтнул лишнего, и попытался объяснить:

— Истинного миссионера, в смысле, своего. Во мне сейчас тоже сила Великого Невидимого, но реагировать так, как ты, не могу. Не успел. Надо же… Какая реакция.

Он заглянул мне в глаза.

— Что чувствуешь?

Чувства разнились; одно отодвигало другое, из глубин сознания выплывало новое, потом опять пряталось, уступая место третьему, четвёртому, пятому. Сколько их всего? Но основное… Основным оставалось убийство. И не абы кого — я хотел убить Андреса. И примаса. Примаса сильнее. А ещё чего-то…

— Чего-то не хватает, — я оглянулся, словно надеялся обнаружить это рядом с собой. — Не знаю чего именно, но не хватает. Или может кого-то.

— А страх, гнев?

— Это было вначале, — я сосредоточился на себе. — Они и сейчас есть, но где-то… дальше. А это как будто неподалёку. Я ищу. Только не знаю что.

Андрес кивнул несколько раз:

— Ты разберёшься. Со временем. Во всем разберёшься. В первый раз многое непонятно, но потом встаёт на места. Ладно, пока оставим это. Дон, завтра начнётся твоё посвящение.

— Ещё только начнётся? Это долгий процесс?

— Три дня. Два этапа. Первый день — оскопление. Потом сутки, чтобы зажила рана, и на третий — поединок с изменённым. Послушников, которые должны будут принять неизбежное, четверо. Начнут с тебя. Запомни…

Кровь прилила к голове, запульсировала, в душу снова закралась злоба.

— Погоди. Ты сказал «оскопление»?

— Да.

— То есть, кастрируют⁈

— Это не должно тебя беспокоить. За сутки рана заживёт, для того ты и получил силу Великого Невидимого. Если боишься боли, то перед началом тебе дадут нюхача, щепотки хватит, чтобы заглушить боль, а утром встать свежим. Поэтому сосредоточься на поединке. Все мысли только о нём. Тебе ещё не доводилось биться с изменённым, так что внимательно слушай, что я скажу. Многое будет зависеть от того, кто станет противником. Его выберет примас. Проще всего язычник…

Андрес продолжал говорить, но я не слушал его. Кастрировать? Завтра меня должны кастрировать? Он о чём вообще?

Руки опустились и прикрыли пах. Бёдра сжались. Получается, их всех… всех миссионеров… Чтобы стать миссионером… Вот почему никто не отреагировал на голые тела женщин, когда мы переправлялись через реку. У них нечему реагировать!

— Андрес, ты тоже?

Взглядом я указал на промежность.

Приор кивнул:

— Миссионер должен быть чист перед братьями и сёстрами, но в первую очередь перед Великим Невидимым. Любой блуд, даже в мыслях — грязь. От неё необходимо избавиться любым способом. И мы избавляемся. Мы очищаем себя, и тем приближаемся к Великому Невидимому.

Чист? Он сказал «чист»? А примас об этом знает? У него полная келья девок, и по ночам оттуда доносятся далеко не молитвенные песнопения. Вся миссия их слышит.

— А как же гарем примаса?

— Это его крест. Ввергаясь в блуд, примас за всех нас отбывает епитимью[1]. Он сознательно выставляет себя перед Великим Невидимым в столь тяжком грехе, защищая нас от его гнева. Хвала отцу нашему земному примасу!

Ох, как же им запудрили мозги. Кастрируя своих сыновей, примас самым простейшим образом решает вопрос конкуренции. Старый, страшный. В иной ситуации на него ни одна баба не взглянет, а так — все его. Он точно маньяк.

— А кто будет отбывать епитимью, когда примас уйдёт на Вершину?

— Примас заберёт все грехи с собой, нам останется лишь соблюдать заветы Великого Невидимого.

Соблюдать заветы, мля… Очень хочется сказать вслух, что приор — дебил. Но, во-первых, Андрес не поверит. Ни один дебил не поверит в то, что он дебил. Во-вторых, зачем обижать убогого? Не знаю, как на счёт Великого Невидимого, но нормальный бог за это не похвалит, ибо убогих надо жалеть.

Я сказал другое:

— А если я не хочу, чтобы меня кастрировали?

— Твои желания не имеют значения. Вопрос в том, добровольно ты примешь свою участь или придётся применить силу. Братья!

Четверо с вилами вошли в келью. Вот для чего они понадобились приору. Получив дозу, я стал слишком сильным, теперь Андрес со мной в одиночку не справится. А впятером, пожалуй…

— Покорись, — Андрес сделал шаг ко мне, четверо братьев перекрыли выход, — всё уже решено. Ты говорил мне неправильные вещи. Богохульствовал! Примас предупреждал, что ты так поступишь. Я не верил, но примас никогда не ошибается. А ты ошибаешься. Изменение — это не наказание, это благо. Все мы рано или поздно станем изменёнными и навсегда примем в себя частицу силы Великого Невидимого, чтобы потом отдать её примасу. И он распорядится этой силой по своему разумению и во благо остальным. Дон, ты решил, что сможешь внести в мою душу сомнения своими разговорами о Великом Невидимом, но ты даже не попытался постичь нашу веру. Мы потому называем нашего бога невидимым, что он действительно невидим. Он не принимает ничей образ, он вообще чужд земному. Он ждёт нас на Вершине, где нет ни горя, ни радости, а только чистая молитва истекает из уст верующих. Вот в чём наша цель — в моленье на пользу страждущих. И чем больше нас на Вершине, тем меньше горя и лживой радости у подножья Вершины. И в этом проявляется наша вторая цель — привести как можно больше людей к истиной вере. Миссионеры — это истинная вера. Изменённые — это истинная вера. Чем больше нас, тем меньше грязи. Примас увидел в тебе проводника. Однако у проводника два лица, и твоё обращено против. Это неправильно. Мы спасём тебя. Примас спасёт тебя. Ты пройдёшь очищение и станешь одним из нас. Мысли твои изменятся, мы навсегда останемся братьями.

Говоря это, он плавно скользнул в сторону, и уже впятером миссионеры начали давить на меня, прижимая к стене. Все движения неспешны, выверены. Они не злят. А мне нужна агрессия. Я попробовал высвободить её из себя, но сделать это оказалось не так просто. Вроде бы вот она, клокочет в груди, только выплёскивай. Но показушная плавность братьев сдерживала её. Я не видел угрозы, не от чего оттолкнуться.

Продолжая двигаться плавно, миссионеры связали мне руки, потом ноги и усадили на нары. Я подчинялся как малый ребёнок, хотя чувствовал в себе силу, способную если не раскидать их, то убежать. Впрочем, куда бежать? Дальше блокпоста не убежишь. Стоит мне выбраться на тропу, и пулемёт превратит меня в кашу.

— Это главная особенность силы, — тихо, почти ласково проговорил Андрес. — Она не действует, если носителю ничего не угрожает. Только опытный боец в состоянии вызвать в себе неподдельное чувство опасности. Ты стоишь в начале пути и ничего не можешь. Но я тебя научу. Пройдёт совсем немного времени, и ты по-настоящему станешь всем нам братом.

Он погладил меня по плечу. Не похлопал, а именно погладил. Значит, это тоже на что-то влияет. Может попробовать ущипнуть себя? Но руки связаны, так что максимум, на что я способен, это ногтями поцарапать подушечки пальцев.

Поцарапал. Ничего. Прикусить губу? Прикусил. Но это всего лишь боль и лёгкий привкус крови. Они взволновали, но не более того. Где-то в глубине по-прежнему оставалось понимание, что это не настоящее, и в реальности мне ничто не угрожает.

— Не мучь себя, брат, — сказал Андрес. — Поспи, утром тебе понадобятся силы.

— Воды, — прохрипел я.

— Конечно, я пришлю кого-нибудь.

Они вышли из кельи, а я привалился спиной к холодной стене… Завтра меня кастрируют.