Ноктикадия (ЛП) - Лейк Кери. Страница 7

— Мне жаль. Это была напряженная неделя, я уберу.

— Нет, все в порядке. Она хочет, чтобы я проверил и ее кухонную раковину, наверное. — Помимо работы в автомастерской на соседней улице, Коннор был назначен неофициальным ремонтёром жилого комплекса, за что мы получили стодолларовую скидку на аренду. — Сейчас вернусь, — сказал он и поставил свое пиво на стойку, а затем проскользнул мимо меня.

Похоже, вдова Каллахан часто звонила ему в последнее время, и я должна была быть в невменяемом состоянии, чтобы не понять, что между ними что-то происходит. Не то чтобы меня это волновало, но я ненавидела оставаться наедине с Анджело.

Оставшись один, Анджело закурил, аромат дешевых сигарет наполнил комнату.

— Здесь не курят.

Уголок его губ изогнулся вверх в тошнотворно лукавой ухмылке.

— Иди и потуши. Я не против.

Закатив глаза, я прошла мимо него к раковине, за стаканом воды, так как в горле внезапно пересохло. Я бы пошла прямо в свою комнату, но я боялась, что он последует за мной туда. Лучше было находиться поближе к кухонным ножам.

— Почему ты здесь в такое позднее время? — Я оглянулась и, поймав его взгляд на моей заднице, почувствовала, как к горлу подступила волна кислоты. Я опрокинула в себя стакан воды, подавляя желание отчитать его за это.

— Маленькая кошечка Лили, — сказал он, игнорируя мой вопрос. — Ты уже не такая маленькая, правда, котенок?

— Не называй меня так.

— Почему это тебя беспокоит? У тебя есть парень, или что-то в этом роде? — Звук его смешка, когда я не ответила ему, действовал мне на нервы. — Нет. Конечно, у тебя нет парня. Мужчины — мудаки, верно?

— В значительной степени.

— Ты когда-нибудь прикасалась к ним раньше? К члену, то есть.

Покачав головой, я поставила стакан на раковину. Я официально превысила уровень своего терпения. Но когда я повернулась, чтобы уйти, он уже стоял позади меня, прижав меня к стойке.

— Такая хорошенькая девушка, как ты. Похоже, ты уже перетрогала кучу членов.

Я оттолкнулась от раковины, чтобы пройти мимо него, но он прижался ко мне всем телом, посылая сигналы тревоги в мою голову.

— Отпусти меня, ты, гребаный урод, — прошипела я сквозь стиснутые зубы и высвободила руку из его хватки.

Пальцы с острыми ногтями впились мне в горло, и я застыла, стиснув зубы от гнева, когда он наклонился ко мне, как будто собираясь поцеловать меня.

Пристально глядя на мои губы, он улыбнулся, от его дыхания веяло пивом и сигаретами.

— Иногда я представляю, как твоя кровь покрывает мой член, и это возбуждает. — Холодные черные глаза переместились с моих губ на глаза, улыбка на его лице померкла. — Тебя беспокоит, когда я так говорю?

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы унять дрожь в челюсти. Этот парень пугал меня до смерти, но я отказывалась признаться ему в этом. Что-то подсказывало мне, что его заводит страх.

Нож. Нож лежал у меня в кармане, но поскольку я так сильно тряслась, то, скорее всего, уронила бы эту чертову штуку еще до того, как смогла бы порезать его.

— Если ты меня не отпустишь, прямо сейчас, я, блять, закричу.

— Я закричу, — передразнил он. — Так кричи. Думаешь, кому-то в этом районе есть до этого дело? — Он затянулся сигаретой и выдохнул дым мне в лицо.

Поджав губы, я вывернулась настолько, насколько позволяла его хватка, отказываясь вдыхать его.

— Если бы не я, твой старик сейчас тонул бы в счетах. Это я держу твою сестру в этой гребаной шарлатанской школе. А тебе не приходится продавать свою хорошенькую киску на улицах, чтобы заплатить за колледж.

После смерти моей матери психическое здоровье Би быстро ухудшилось. Она погрузилась в такую депрессию, что я проверяла ее по ночам и звонила в школу днем. Мой терапевт посоветовал школу-интернат «Брайт Хорайзонс», ориентированную на психическое здоровье, и предложил оценить ее состояние для поступления. Би блестяще сдала экзамен и даже смогла получить небольшую финансовую помощь, чтобы покрыть часть расходов на обучение. Остальное мы с Коннором разделили — невольный вклад с его стороны, поскольку он считал психические заболевания чушью собачьей. У этого засранца хватило наглости однажды сказать мне такое, и я готова поклясться, что мне потребовалась огромная сила воли, чтобы не сорваться с места и не ударить его.

Но я не могла рисковать его гневом. Мне нужно было, чтобы он покрыл часть ее расходов на обучение, поэтому злить его было нельзя. Именно поэтому я оставалась в тесной квартирке над театром, работая на дерьмовой ночной работе и посещая лишь несколько занятий в муниципальном колледже каждый семестр.

И, конечно же, имела дело с Анджело.

— Тебе лучше не втягивать нас в дела картеля. — Смелые слова с моей стороны, и я пожалела о них, как только произнесла.

Оскалив зубы, он сильнее сжал мое горло, давление усилило учащенный пульс в моей шее. Этого было недостаточно, чтобы полностью перекрыть мне доступ к кислороду, но достаточно, чтобы напугать меня до смерти, что он и сделал.

— Ты думаешь, что ты такая чертовски умная, не так ли? Какой многообещающий маленький ученый оттирает пятна дерьма в туалетах? А? А?

Я вцепилась в его пальцы, не желая, чтобы на моем лице отразился страх. Одна ладонь все еще сжимала мое горло, а его рука с сигаретой обхватила мое запястье, и он посмотрел вниз.

— Memento mori, — прочитал он по татуировке на моем предплечье. — Ты одна из тех мрачных сучек, которые постоянно фантазируют о смерти, так? (Прим. Memento mori на латыни — помни о смерти).

Дело было совсем не в этом. На самом деле, татуировка была напоминанием о человеческом смирении, но что этот тупица знал об этом?

— Отпусти. Меня.

Анджело хихикнул и отпустил мою челюсть.

Наконец освободившись от его хватки, я отскочила от него так далеко, как только могла, мое тело все еще дрожало от столкновения.

Он вдавил свою сигарету в мой испорченный кусок пиццы. Не то чтобы я все равно стал бы его есть, когда у меня крутит желудок и кислота обжигает горло. Усмехнувшись мне в ответ, он вышел из комнаты. Не прошло и минуты, как дверь щелкнула, оповещая о его уходе, и я выдохнула.

Держи себя в руках.

Выбросив пиццу в мусорное ведро, я направилась в свою спальню. Оказавшись внутри, я захлопнула дверь и прижалась лбом к поверхности, позволяя адреналину от той гребаной встречи с Анджело улечься, пока я боролась со слезами.

Я ненавидела его. Ненавидела, что Коннор приводил его сюда. Ненавидела, насколько слабой я чувствовала себя в его присутствии. Какой уязвимой.

Глубоко вдохнув, я успокоила стук своего сердца. Его больше нет. Все в порядке.

На этой ноте я направилась в свою комнату — мое святилище, наполненное книгами, свечами, маленькими баночками из аптеки, наполненными моими любимыми сушеными травами и тканевыми солями, которые мне подарила Глинда, женщина, владевшая гомеопатическим магазином в одном из кварталов. Это место я часто посещала, когда болела моя мама.

Я бросила свою сумку рядом с кроватью и направилась к шкафу, где достала с верхней полки небольшую шкатулку с безделушками. Открыв ее, я обнаружила несколько не связанных между собой предметов — маленькие сокровища, которые я собрала за последние пару лет. Кости давно умершего воробья, ярко-красное перо кардинала, о котором моя мама всегда говорила, что это подарок ангелов, ребро белки и шесть моих молочных зубов в маленькой бутылочке с пробкой. Под всем этим лежала наша с мамой фотография, сделанная еще до того, как она заболела, одна из заколок Би с желто-белыми камнями в виде шмеля, странные монеты и камни, которые я собирала, и кристалл, который Глинда дала мне в качестве оберега.

Я положила в шкатулку четки, закрыла ее и убрала обратно на верхнюю полку. Сняв туфли, я в изнеможении опустилась на кровать. Мне нужно было поспать. В конце концов, утром у меня была встреча с профессором.

Две недели назад я написала статью для своего курса микробиологии. Тематическое исследование. Хотя это должна была быть художественная статья, задание заключалось в том, чтобы придумать вымышленную болезнь, и я воспользовалась возможностью написать о болезни моей матери. На самом деле, это было избавлением от чувства вины, поскольку запись событий помогла мне осознать, насколько испорченным было то, что я была ее главной сиделкой в те недели перед смертью. Она отказывалась обращаться к врачам и была категорически против того, чтобы я отвезла ее в больницу, как бы плохо ей ни было.