Ноктикадия (ЛП) - Лейк Кери. Страница 75

— Верно. И в это время вы сбежали к себе в общежитие?

Как бы мне ни хотелось на этом закончить рассказ, я не могла ему этого сказать. У каждого общежития стояли камеры. Он бы точно уличил меня во лжи.

— Нет. Когда я уходила с вечеринки, мне было нехорошо. В итоге я потеряла сознание. Профессор Брамвелл отнес меня в свою машину, намереваясь отвезти обратно в общежитие.

— Но...

— Меня вырвало. В его машине. И я была унижена. Я попросила его остановиться, и тогда я выскочила и побежала.

— Куда?

— В часовню. — После разговора с профессором Брамвеллом я узнала, что в часовне нет камер, установленных снаружи. Видимо, Иисус не любил шпионов, и это меня вполне устраивало. Кроме того, это было единственное здание, оставленное незапертым в столь поздний час. — После случившегося я была ужасно потрясена и напугана. Я всю ночь пряталась на скамьях часовни и молилась.

— Ага... — Неверящий тон его голоса совпал со взглядом, которым он посмотрел на меня в этот момент. — Но вы не сообщили об этом в полицию кампуса?

— Нет. Я знаю, что это было неправильно, и мне следовало бы. — Опустив взгляд на колени, я судорожно сжимала руки, размышляя о том, насколько правдоподобно звучит моя ложь. Разрешалось ли оспаривать показания жертв, или это было просто негласное правило? — Но я рассказала вам об этом сейчас.

— Я разговаривал со Спенсером. Он сказал, что вам было нехорошо, когда вы уходили, и что вы действительно видели человека в саду. В чем ваши рассказы расходятся, так это в том, что он убежал. Он говорит, что что-то или кто-то напал на него. — Конечно, напал. То, как Спенсер манипулировал историями, было почти искусством. Если у меня и были хоть малейшие сомнения в том, что произошло между ним и Мел, то моя ситуация окончательно убедила меня в мысли, что этот парень был весьма подозрительным.

— Как я уже сказала, я не могу вспомнить, куда убежал Спенсер.

— Он утверждает, что это профессор Брамвелл напал на него и вырубил.

В горле заклокотало от желания подавить смех. На ум приходили лишь те несколько раз за ночь, когда я разговаривала с профессором Брамвеллом и замечала неодобрительный взгляд Спенсера.

— Это абсурд. Я видела, как профессор Брамвелл отбивался от человека в маске. Спенсер убежал.

— У Спенсера есть увечья, которые подтверждают его утверждение. Довольно неприятно выглядящий синяк под глазом.

— И что? Из-за того, что у меня их нет, мои показания ставиться под сомнения?

— Я этого не говорил. — Лэнгмор вскинул руки и покачал головой, явно испытывая дискомфорт от моего опровержения. — Эти слова не сходили с моих уст, мисс Веспертин.

— У меня есть основания полагать, что меня накачали наркотиками, сэр. — Как только я произнесла эти слова, его рот захлопнулся.

— Возможно, вам стоит подумать о проверке...

— Мне дали ноксберри. Известный галлюциноген. Я подозреваю, что Спенсер дал мне наркотик.

До этого момента я избегала обвинений, потому что если бы я обвинила Спенсера, это, несомненно, усложнило бы мою жизнь. Он был сыном Липпинкотта, а Липпинкотт был хранителем моей стипендии. Как проректор, он принимал окончательное решение о том, разрешат ли мне продолжить учебу в Дракадии, и, учитывая, что у меня наконец-то появилась возможность узнать, что же на самом деле произошло с моей матерью, я не хотела все испортить, разозлив его. Да, правильнее всего было бы донести на Спенсера, но мне не хватало доказательств, а вылететь из Дракадии из-за домыслов — было бы просто ужасно.

— Я приняла от него напиток в начале вечера — уверена, что есть несколько свидетелей с гала-вечера, на котором я присутствовала, которые могут это подтвердить. К сожалению, анализ мочи не выявляет ноксберри.

— Вы уверены, что вам дали ноксберри?

— Конечно, нет. Единственный, кто может подтвердить это, — профессор Брамвелл, но в данный момент вы можете счесть это конфликтом интересов, исходя из обвинений Спенсера. Так почему бы нам не сделать это, ведь в данной ситуации я являюсь жертвой...

Вынужденная необходимость признать это, произнести слово на букву «Ж», жгла мне язык, как кислота. В своем собственном тихом пространстве я бы справилась с гневом от того, что меня накачали наркотиками, а поскольку мои подозрения привели меня к мысли, что это был Спенсер, я постараюсь держаться от него на расстоянии.

— Чтобы не раздувать скандал, я не буду выдвигать обвинения против Спенсера. Я буду избегать его, как и следовало с самого начала. У вас есть мои показания о человеке в маске. Может быть, вы направите свои усилия на него, раз уж я говорю вам, что это он напал на меня.

К сожалению, он не отстанет, и, хотя я чувствовала себя немного неловко из-за того, что вела его за собой в этой заведомо бесполезной затее, мне не нужно было, чтобы Спенсер обвинил во всем Брамвелла — особенно после того, как я договорилась с профессором о довольно выгодной сделке. Не говоря уже о том, что Спенсер прекрасно знал, что Брамвелл на него не нападал. Вся эта ситуация выглядела несколько как акт мести, особенно если учесть, что Спенсер все еще питал неприязнь из-за того, что его друга выгнали. Я бы не удивилась, если бы он сам поставил себе фингал, как в «Бойцовском клубе».

— Вы уверены в этом, мисс Веспертин? Мы не относимся к таким нападениям легкомысленно. Я хочу, чтобы вы чувствовали поддержку в своем рассказе о случившемся.

— Я уверена. Будем считать, что мы все выяснили. Я буду более осторожна и не стану выходить на улицу по ночам. — Фу. Это полностью противоречило моей женской сущности, но я держалась за то, что это было благое дело. У меня появилась возможность узнать больше о болезни моей матери, и я не собиралась втягивать Спенсера в свою мстительную паутину, чтобы отвлечься.

— Очень хорошо. Мы займемся поиском человека в маске в целях безопасности кампуса. И я бы попросил вас сообщать обо всех возникающих проблемах непосредственно мне.

— Конечно.



ГЛАВА 42

ЛИЛИЯ

Помещение для трупов представлял собой старый кирпичный туннель с двумя входами. Первая дверь за университетскими воротами, из-за которой мне пришлось бы разбираться с деспотичным сторожем, что сводило к нулю смысл того, чтобы оставаться незамеченной. Или вторая дверь, ведущая в комнату для сжигания, которая была соединена с туннелем для трупов. Ни на одном из входов не было камер. Оба выглядели чертовски жуткими, особенно ночью.

По телу пробежал холодок, когда я шла по открытому пространству, не имея при себе ничего, кроме фонарика телефона. Слева стояли шесть стальных дверей, похожих на старые печи, а под ними — раздвижные двери поменьше, в которых, как я догадалась, хранилось пламя, используемое для сжигания тел. Запах обугленного пепла в воздухе подсказал мне, что одной из них недавно пользовались.

Отбросив эту мысль, я поспешила через комнату к полноразмерной двери, которая вывела меня на полпути к туннелю с трупами — дугообразному кирпичному туннелю, концы которого были окутаны мраком, как в фильме ужасов. Температура внутри туннеля была, наверное, градусов на десять ниже, хрустящий холод пронизывал до костей. Еще несколько метров вперед, и туннель вышел в комнату для вскрытий с кроватями из нержавеющей стали, раковинами, весами, белым кафельным полом и стальной дверью слева, которая вела в холодильник, где хранились трупы студентов медицинского института. По возможности, в комнате было еще холоднее, чем в туннеле, а стерильный запах отбеливателя обжигал мне нос и пересиливал слабый запах формалина.

Я лишь смутно помнила дорогу, основываясь на беглом знакомстве с ней, когда профессор Брамвелл вывел меня оттуда утром. Камера, где я очнулась, находилась в каком-то другом непонятном туннеле, который я, наверное, не смогла бы найти снова, даже если бы попыталась.

Я прошла через комнату для вскрытий к двери лаборатории, где набрала код, который он мне дал, на клавиатуре рядом с ней. Красная лампочка на клавиатуре загорелась зеленым светом, и дверь щелкнула, пропуская меня в открытое пространство с деревянными скамьями и микроскопами, стопками книг и стенами книжных полок. В фонарях и больших светильниках по всему помещению мерцали свечи, а аквариумы, как и в Полуночной лаборатории, излучали мягкое фиолетовое свечение. Я прошла мимо одного из них, в котором на дне корчились десятки червей — гораздо больше, чем в лаборатории наверху.