Давай прогуляем пары (СИ) - Манич Мария. Страница 42

Но Громова не смущает мое простое белье. Я отчетливо чувствую его горячий возбужденный член, прижимающийся к моему бедру.

Мы продолжаем целоваться.

Склоняю голову вбок, разрешая углубить поцелуй, и обнимаю его шею двумя руками. Пытаюсь согреть и вложить в свой ответный поцелуй все, что чувствую.

Я влюблена в тебя. Ты мне нравишься таким, какой есть. Я тебе доверяю. Ты больше не одинок.

— М-м-м-м… малышка, тебе стоило надеть пижаму, — бормочет Матвей, уткнувшись носом мне в шею, и шумно дышит. — Я себя не контролирую. Хочу тебя сожрать или трахнуть. И понятия не имею, как приструнить эти желания. Блять… Лера… ты просто космос. Я дрочу на тебя уже целую вечность.

Касается языком нежной кожи шеи и неосторожно втягивает в себя, явно собираясь оставить пару отметин.

— Ладони в кровь стер? — шепчу.

— Заработал пару огромных мозолей на члене, показать?

— Боюсь, меня хватит удар от этого зрелища, — смеюсь, смущенно прикусывая губы.

Глаза уже адаптировались к темноте, и я могу различить черты лица Матвея. Он серьезен. Смотрит пристально и без обычной бравады. Громов нависает надо мной, удерживая вес на локтях.

Мы в одной постели, под одним одеялом, и на нас чертовски мало одежды.

Еще никого и никогда я не подпускала так близко.

Никого. Никогда.

И я солгала бы, если бы сказала, что мне не страшно. Я ужасно боюсь того, что будет дальше. Боюсь откровенных прикосновений там, где только я могла себя трогать, боюсь болезненного вторжения в свое тело и боюсь по итогу остаться с разбитым сердцем, потому что в него вторжение уже произошло. Громов уже там.

— Ты нужна мне, Лер. У меня больше никого нет. Не отталкивай, ладно? — просит тихо.

Его слова, пропитанные такой тоской и болью, вспарывают мою душу.

Подняв руку, касаюсь его щеки. Пробивающаяся через кожу щетина царапает запястье. Матвей поворачивает голову вслед за моей рукой, целует ладонь.

— Я и не собиралась, глупенький… — бормочу с нежностью, но решаю что должна предупредить: — Я… у меня никого не было, никогда. Я девственница.

— Я в курсе, поэтому мы никуда не торопимся. Несмотря на то что я готов спустить в трусы от одного твоего присутствия рядом. Если ты не готова, то мы можем провести время по-другому.

— По-другому? — звучу разочарованно и пискляво. — И что мы будем делать? Беседовать? Тогда убери от меня свой вздыбленный член, у меня скоро ожог на коже от него будет!

Матвей смеется, сотрясаясь всем телом. Упирается в мой лоб своим и пытается поцеловать. Отворачиваюсь. Я обижена. И не пытаюсь это скрыть.

— Мы можем продолжить. Я хочу тебя. Я чертовски хочу в тебя. Но в любой момент могут вернуться твои предки, ты будешь об этом думать и зажиматься. А я хочу, чтобы ты думала только обо мне. Никого третьего в нашей постели не будет, Ясная. Только ты и я.

Его замечание справедливо, но это не отменяет моей внутренней обиды. Я подпустила его так близко…

— Слезь с меня! Немедленно, Громов! Король обломов!

— Ага. Сейчас. Только посмотрю на твои сиськи, ты их слишком долго от меня прятала, Ясная.

Мы начинаем бороться. Я пытаюсь выбраться из-под Матвея и ткнуть его пяткой в пах. Он смеясь уворачивается, перехватывает мои руки и придавливает меня всем телом к матрасу. Переплетает наши ноги, полностью обездвиживает.

— Это похоже на применение силы. Мне не нравится.

— Да ну? — скептически выгибает бровь. — А если так?

Он отпускает одну мою руку, гладит мой бок, пересчитывает пальцами ребра и достигает полушария груди. Медлит… дразнит… мое дыхание учащается, и его пальцы находят пику соска. Ласково касается его, трет и нежно выкручивает, даря мне новые ощущения, от которых низ живота сводит сладкой судорогой, с губ срывается хриплый стон, и мне приходится сжать бедра, чтобы попытаться унять напряжение между ног.

— Так нравится, Лера? — Матвей целует мой подбородок, щеку, смещается к уху и покусывает мочку. — Нравится?

Громов толкается бедрами вперед, упираясь своим возбужденным пахом прямо в мой лобок.

— Да…

— А если так? — Оставляет мою грудь в покое и спускается ниже, плавно обводя каждый изгиб моего тела.

Матвей дышит часто, облизывает губы и смотрит мне в глаза, когда его рука пробирается ко мне в трусики. Под мое тихое сопротивление касается гладкой кожи и разводит ноги в стороны, аккуратно, нежно и дразняще накрывая мою влажную плоть.

— Нравится? — допытывается, продолжая ласкать меня там.

— М-м-м… — я не могу говорить, мысли путаются, сознание уплывает, и все, чего мне хочется, — чтобы его рука двигалась чуть быстрее.

— Не слышу, малышка. Тебе нравится, когда я делаю вот так? — Толкается внутрь пальцем, и меня выгибает дугой от остроты ощущений.

Я знаю, что такое оргазм. Но то, что испытываю сейчас, и на тридцать процентов не похоже на все, что у меня было до. Тело потряхивает мелкой дрожью, в уголках глаз собираются слезы, низ живота раз за разом сводит сладкой судорогой. Сердце бешено колотится в груди. Я слышу и чувствую так много всего… на пределе эмоций. И мне мало… очень мало…

— Матвей… поцелуй меня…

Громов набрасывается на мой рот, словно только и ждал этого приглашения. Касается моего языка своим, и… я разлетаюсь на атомы.

Если бы не губы Матвея, впечатавшиеся в мои, то вся округа была бы в курсе, насколько мне сейчас хорошо.

Все еще плавая в теплой и мягкой неге после огразма, я как в замедленной съемке наблюдаю за тем, как Матвей перекатывается на спину.

Отбрасывает в сторону одеяло и приспускает боксеры. Поймав мой взгляд, приоткрывает губы. Берет член в кулак и делает несколько резких движений, смотря мне прямо в глаза.

— Блть… — шипит сквозь зубы.

Откидывается на подушке и кончает себе на живот.

Мы оба тяжело дышим и вновь смотрим друг на друга. Первой отвожу глаза, кутаюсь в одеяло, сажусь и подгибаю колени.

— Все в порядке? — Матвей, приподнимается на локтях, пытаясь заглянуть мне в лицо. — Я не перегнул? Блин, Лера, не молчи, иначе я думаю, что облажался по полной, и тариф “Все включено” мне уже не светит. Демоверсия была говно?

Высунув руку, нащупываю на тумбочке пачку бумажных салфеток и кидаю в него.

— Все хорошо, придурок. Я просто в шоке. И устала… и я не знаю, как завтра с утра смотреть тебе в глаза, — признаюсь, пряча подбородок в одеяле.

— Дерзко и бесстрашно. Так же, как и раньше. Меня это заводит.

— Что теперь, Матвей?

— Теперь мы будем спать. Иди сюда.

Он вытерся и сбросил салфетки на пол. Смотрю на него, не двигаясь.

— Что? Пробежаться до мусорного ведра в одних трусах? Я слышал, кто-то уже вернулся в дом.

Я ему не верю, но позволяю притянуть себя ближе. Делюсь одеялом, укладывая голову на его плечо, и выдыхаю:

— Это ничего не значит, Громов.

— Спи уже, а то опять иголки выпустила.

— Что я сделала?

Пытаюсь приподняться, но мою голову прижимают обратно.

— Ничего.

Я получаю невесомый поцелуй в лоб и тяжелые уютные объятия. Не замечаю, как постепенно проваливаюсь в крепкий сон.

Когда просыпаюсь, за окном уже светло, в доме стоит оглушающая тишина, только снаружи еле слышно завывает ветер.

Перекатываюсь на другой бок и замираю. Оставшаяся половина постели пуста. Тревога сковывает сердце, а внутренности жрет холодная пустота.

Громов уехал?

Что-то случилось? Я так и не спросила у него, как прошел разговор с его отцом.

Вскакиваю с кровати, оглядывая комнату. Рюкзак и бомбер Матвея на месте.

Чувствую себя идиоткой.

Из коридора доносятся быстрые шаги. Громов останавливается около двери, но не спешит входить.

— Это точно? Сейчас приеду. Спасибо, Кам. На связи.

Я понятия не имею, с кем он говорит и о чем. Но это что-то вынудило его выбраться из теплой постели и заставляет уехать.

— Ты куда? — спрашиваю, как только он появляется в комнате.

Полностью одетый и серьезный. На его лице еще заметен след от подушки, а на шее виднеются красные метки, оставленные моим ртом. Матвей засовывает телефон в карман, поднимает с пола рюкзак и бомбер.