Голос Древних (СИ) - Карелин Антон. Страница 28

— Человек, — пророкотал он, поднимая лапу-бластер. — Я вызываю тебя.

Одиссей улыбнулся, но в этот момент нашёл того, кого искал, и улыбка поблёкла. Сияние окутало его, и в синем свете растворилась личность игрока, но проявилась личность героя: могучая фигура в доспехах и с оружием в руках.

— Попался, — хрякнул технозавр с насмешкой, слишком напоминавшей профессора Свийса. — Выбрал вояку для битвы с бронемонстром. Я так и знал, что ты не хитрец, а простак.

Личина технозавра потекла, как пустая вода, сбегая вниз и открывая одинокого человека в белом одеянии, властно скроенного и седовласого. Безоружного.

Мир молчал, когда воитель в адаптивной лехтовой броне, с фазовым копьём в руках шагнул на арену из небытия. Человек-гора, не переставший расти всю свою жизнь, старомодный защитник мимолётной и утраченной эпохи, когда для выжившего человечества была важнее прямая сила и броня, отвага и воля, бесхитростные и честные, не изощрённые танцем технологий.

— Уран, сын Хаоса, — сказал воитель бесстрастно. — Мой звёздный брат.

— Я думал, что убил тебя, Оберон, — с затаённой ненавистью ответил седовласый.

— Ещё нет.

— Я уничтожил твою планету, твой род, всё, что вы пытались спасти.

— Да. Но не всё.

Одиссей и Оберон смотрели на врага, и взгляд человека-горы сливался со взглядом сына… а значит, и со взглядом чёрного глаза сайн.

— Наследие чудовищ? — черты Урана обострились, властное лицо сделалось непрощающим, исполненным гнева. — Ложные вершители, они пронзили судьбу каждого из живых, а ты выбрал защищать их… Ценой жизни всех, кого любил.

— Меня называют предателем, — кивнул Оберон. — Но наш союз предал ты.

Они замолчали в мучительной тишине, полной раздирающих противоречий, но лишь с одной стороны. Оберон и Одиссей мыслили в полном согласии, и только Свийс с Ураном пребывали в смятении. Владыка Хаоса, вырванный из небытия, не знал, как его поверженный враг восстал. Встретив любого из тысяч воинов, он бы просто исполнил боевой зов, не осознав своего мимолётного бытия. Но при встрече с Обероном в темпоральной проекции Урана пробудились личностные черты.

Свийс не понимал, что вообще происходит. Он, всю академическую карьеру изучавший памятники разрушенной планеты Ольхайм, реликты андарской архитектуры и культуры — выбрал себе в воины несравненного стратега, обуздавшего космический Хаос и вошедшего в историю! Владыка Уран победил всех на своём пути и основал одну из важных сил современной галактики, империю Олимпиаров! Разве он не достойный кандидат, не правильный выбор?

Используя способности Урана к манипуляции внешним видом, змей притворился чудищем. Он рассчитывал, что незадачливый враг клюнет и выберет такого же примитивного бойца для битвы орудий и кулаков — а Уран уничтожит его силой разума. Утончённая ирония, победить человека-читера в образе его великого сородича. Так думал Свийс, а ещё он думал, что будет управлять своим бойцом!

Но всё пошло не так, всё оказалось не тем, чем было. Уран мыслил и действовал отдельно от змея, и с холодеющей ясностью Свийс понял, что владыка Хаоса презирает мелкий разум носителя, который призвал его из небытия. Уран говорит свои собственные слова и действует, как сочтёт нужным — а змею остаётся верить, что его герой победит. Ещё сильнее профессора напугало, что враг разгадал стратегическую хитрость и выбрал не случайного воина, а личного противника Владыки! Впрочем, человек допустил странную ошибку…

— Мой воин уже побеждал твоего! — вырвалось из уст седовласого, и суетливость возгласа выдала Свийса. — Он поверг Ривендаля, это зафиксировано во множестве хроник и материалов… Зачем же ты выбрал проигравшего⁈

Оберон двинулся вперёд, пересекая арену.

— Ты забыл, что историю пишут победители, — сказал он. — Ты поверил хроникам и свидетельствам, но они лгут. Хочешь узнать правду?

— Нет, — отшатнулся Уран, отступая назад и закрываясь гневом, как щитом. — Нет иной правды, чем мои слова. Мы победили тебя и низвергли, мы прервали наследие предателей человечества!

— Вас было трое, — согласился Оберон, с каждым шагом нарастая, как гора. — Воин-цедар, извергатель огня из батареи Ориона, и ты, бывший хранитель… избравший путь Хаоса. Мы схватились на последних рубежах моей планеты.

Седовласый отступал, словно не в силах принять реальность.

— В конце концов ты умер, — выплюнул он. — Как ни отказывался проиграть.

— Но не вы победили меня.

Наконечник копья сверкнул в воздухе, Уран широко раскинул руки — и силой разума изменил хаотичные движения элементарных частиц вокруг. Воздух искажённо взвыл, тело владыки вспучилось, словно в линзе околосветовых скоростей: лицо сплюснулось по краям, а рот расширился и превратился в выцветшую дыру, копьё ударило туда, не достигнув тела, не причинив хаоситу вреда. В животе и груди возникли линзы выпуклой пустоты — и оттуда рванулась череда многоруких проточеловеческих искажений, заполонивших всю арену, как будто оживший барельеф, в котором переплелись сражающиеся тела.

Разум привык к устойчивости реальности. Мы рождаемся в строгой колыбели макромира и живём, не зная, что он бережно хранит нас от безумия, заключённого в глубине каждой из вещей. Но в недрах материи, всегда рядом с нами, дышит первозданный Хаос, и, ради всего святого, его нельзя выпускать! Уран разинул врата в бесформие и оттуда вырвалась орда безногих, сторуких выродков с веерами жадно распахнутых ладоней. Они облепили хранителя, накрыли его тройным слоем.

То были не живые существа, но и не фантомы — а уродливые гибриды разума с хаосом, обезумевшие скопища атомов и электронов, заряженные ненавистью того, кто вселил в них «жизнь». Разреженные, они могли проходить сквозь преграды и оказывать дестабилизирующее воздействие в точках приложения сил. Но это звучало разумно лишь на словах — а выглядело как сошедший с ума ад хаотичных тел. Как Гойя, создания которого обрели бесплотную жизнь.

Адаптивная броня Ривендаля загудела, справляясь с бьющими со всех сторон волнами искажений. Они цеплялись и содрогались, зарывались вглубь, пытаясь пробраться внутрь Ривендаля, исказить и разрушить его самого. И они стенали. Всепроникающий хор голосов заполнял разум, и даже стоящие за пределами арены замерли, услышав его. Это был захлёбывающийся ментальный крик, от которого не закроешь уши, и в лавине неразборчивого отчаяния каждому пришли свои возгласы — хлещущие в душу, как удары плазменных кнутов.

Оберон слышал вой: «Ты допустил ошибку, не справился, подвёл всех, ты проиграл, ты сдался, твои люди падают замертво, и ты сейчас падёшь».

В саду было тихо и тепло, узоры разнопланетных соцветий клонились к земле, словно окружая её заботой. Хранитель лежал на простой каменной плите, подложив грубые ладони под голову, и спал, одновременно глубоко — и чутко. Его разум, расслоённый новой экспериментальной технологией на три потока, расслабленно отдыхал, купаясь в реке сновидений, но одним краем следил за тем, что творится в паутине гипер-станций и переходов, в окружении подзащитных планет. Лёгкий шорох привлёк внимание внешнего потока, внутренний глаз нашёл источник, а мембрана пространственной сенсорики очертила в зарослях цветов крадущийся силуэт. Неумело крадущийся. Неопасный.

Шорох, сопение, шелест, тихий, закрытый ладонью смех. Мальчик лет четырёх взобрался на грудь человека-горы, в сравнении с ним маленький, как котёнок. Приник ухом и слушал, как бьётся могучее сердце, пока не заметил полуоткрытые глаза. Мальчик испугался своей вольности.

— Папа, не обращай внимания, меня здесь нет, — сказал он тихо и убедительно. — Ты же с пишь, а значит, это я тебе снюсь. Спи дальше.

Оберон закрыл глаза.

Плечевой блок доспеха сорвало, он ударился о платформу и рассыпался на странно покоробленные куски. Хаос искажал структуру вещества. Сторукие исчадия дорвались до бугрящегося мускулами плеча и вторглись в живое тело, рука Оберона дрогнула, и следующий удар прошёл мимо цели. Пронзительный вой буравился глубже и глубже: