Пути сообщения - Буржская Ксения. Страница 25

– Это не наши. За что тебя взяли?

– За пост.

– За пост, – довольно кивнул Лекс. – Ну, значит, ты террористка, которая писала посты, что я могу сказать.

– Вам виднее.

– Прояснилось.

Лекс аккуратно заполнял протокол на планшете.

– И о чем был твой пост?

– Я написала, что вы разрушаете все, к чему прикасаетесь.

– Кто это «вы»?

– Такие, как вы.

Она посмотрела на Данила, и ему захотелось скрыться под плинтусом.

– Интересное дело, – сказал Лекс и глотнул из банки. – Интересное дело, бро? – обратился он уже к Данилу. – Мы тут наукой занимаемся, а она говорит нам гадости.

Данил пожал плечами. Он не знал, как реагировать, на допросе он был впервые и всегда считал, что это формальность, что настоящие допросы проводят еще до суда, когда предъявляют повестку, а тут что-то совершенно необязательное и необременительное, так, пара вопросов…

– Ты знаешь, что… – Лекс подался вперед и сжал руку женщины. – … я ведь тебе и еще пару статей пришить смогу, раз такое дело.

– Погоди. – Данил дернул Лекса за руку, чтобы тот отцепился. – Погоди, я услышать хочу, кого она обвиняет.

– Говори, – разрешил Лекс, отстраняясь.

– Я имела в виду правительство, – сказала 13148. – Тех, у кого власть.

– И что же мы… Что они разрушают?

– Все. Я читала, как жили раньше. Была свобода.

– Но ведь мы свободны! – горячо сказал Данил. – Мы сами выбираем, как жить. И если живешь честно…

– Если живешь честно – остаешься свободным и с хеликсом, – поддакнул Лекс.

– Я не выбирала, как жить, – тихо сказала 13148, закрыв ладонями лицо. – И вы не выбирали.

– Я выбирал, – запротестовал Данил. – Я выбрал быть курьером, выбрал хорошо зарабатывать, выбрал…

– Да тебе даже бабу алгоритмы выбрали, – заржал Лекс и снова отпил из банки.

– Алгоритмы тут ни при чем, – вздохнула 13148. – Вы думаете, что свободны, но это совсем не так. Вы ничего не знаете ни о мире, ни о свободе. А я бы хотела знать.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – отрезал Лекс и протянул ей планшет. – Вот тут на экране пальцем подпиши, – указал пальцем Лекс. – Там, где «С моих слов записано верно». И еще. – Он листнул пальцем экран. – Вот тут согласие на медицинское вмешательство.

13148 замешкалась, на секунду зависла:

– Можно мне хоть прочитать?

– Да нечего тут читать, – злобно бросил Лекс. – Не парься, резать тебя не будут. Это формальность.

Она посмотрела на Данила, и тот кивнул.

– Это всегда было так, – вдруг горячо заговорила она, обращаясь больше к Данилу, чем к ним обоим. – Нас с детства учат, что кругом враги, мы хотим, чтобы было больше денег, хотим быть счастливыми, не прикладывая усилий, чтобы нам дали все, что мы хотим. Мы хотим всего, но никто не хочет ничего делать, кроме как хотеть. И никто не свободен. Никто никому не верит, никто никому не нужен, все друг друга обманывают. И все боятся.

– Кончай, блядь! – ударил Лекс кулаком по столу. – Тут тебе не трибуна для высказываний. Подписывай, и все.

Она опустила глаза, подписала и без сил откинулась на спинку стула. Белые волосы россыпью упали вниз.

«А вдруг, – подумал Данил, – есть еще какие-нибудь способы жить, кроме тех, которые я знаю, а я никогда не думал о том, чтобы стать кем-то другим?» Эта мысль была новой, но не совсем. В его снах в последнее время тоже постоянно звучали навязчивые слова: ты заложник, ты жертва, все вокруг – иллюзия. Но он просыпался, ощупывал себя – и все еще был собой: руки, ноги, голова. Выходил в город, и город тоже оставался таким же, каким был и всегда – огромным, ярким, богатым. У Данила дух захватывало от масштаба, когда он забирался на колесо обозрения. Ежегодное посещение колеса обозрения входило в профилактику счастья – простые, в общем, действия, привыкаешь к этому, как к диспансеризации. Колесо обозрения, караоке-гимн, экскурсия в судоприемник, посещение сада земных наслаждений – там психологи проводят диагностику, назначают бесплатные процедуры: кому массаж, кому бассейн, кому камеди-клаб. Словом, все на местах, но что-то его волновало, даже думал пойти к психологу внеурочно, до ежегодной проверки, но не успел. Грубый голос Лекса выгнал Данила из собственных мыслей.

– Подписала? – спросил Лекс, забирая планшет. – Океюшки. Вставай, вали.

– Хотите воды? – спросил Данил, протягивая ей бутылку.

Не глядя на него, она молча взяла ее и прошла к двери.

– Отведи ее в палату шестьсот один, – сказал Лекс Данилу. – А то что-то ты остался, а хуи пинаешь.

Данил отстранился, чтобы пропустить 13148 вперед, и пошел за ней следом, управляя: направо, налево, снова направо, на лифте вверх. Она так и шла в его толстовке, которая была ей практически до колен, а из-под толстовки длинная юбка. Из-под пятницы суббота, как говорили раньше. Потом вошла в палату – даже не обернулась. Он так и стоял в дверях. К 13148 подошли две медсестры, сняли с нее всю одежду – он успел рассмотреть ее тощие бедра и торчащие лопатки – и набросили халат, она как будто не обратила на это никакого внимания. «На санобработку», – спокойно велела одна из сестер. «Кофта моя», – растерянно сказал Данил, чтобы оправдать свое присутствие, и она протянула ему толстовку. Он взял и отступил за порог, дверь захлопнулась, оставив его снаружи.

В офисе было пустынно. Он сел на диван в коридоре и как-то легко уснул, откинув голову к стене.

Снилось, что он Ланселот и спасает 13148 из плена, снилась свадьба – гуляния, пиво, какие-то козы в бантиках, в довершение всего он увидел их брачную ночь, и может поклясться – ощутил, как входит в нее – жаркое липкое чувство, сменяющееся разочарованием, потому что лицо ее в этот момент выражало только бесконечное отвращение. Еще снился голос, все тот же, настойчивый, строгий – Анаис или нет? Похоже, она. Голос твердил: «Ты жертва. Ты узник. Ты должен выбраться. Нет никакой формулы счастья. Все это ложь. Города нет. Город – это обман. Твое счастье – эрзац. Посмотри наконец правде в глаза». И снова 13148, похожая на виденную им в Париже Марианну в горящем платье, и он пытается ее тушить, заливает водой, а она говорит: «А лисички взяли спички, море синее зажгли…»

Вздрогнул. Проснулся от яркого света: внезапно включили сразу все верхнее освещение. Данил вскочил от неожиданности и огляделся: неосмотрительно засыпать на работе, еще и у палаты, но теперь уже поздно – камеры все зафиксировали. Нужно было что-то придумать, какую-то причину, повод, чтобы не выглядело так, будто он дал слабину.

То, что все тайное становилось явным, Данил усвоил давно, еще в школе. Однажды они с пацанами решили прогулять еженедельные уроки верности, эти скучные разговоры о том, как важно любить свою Родину и молиться во славу ее. И вместо школы свернули в парк – там, за разросшейся липой, в самом дальнем углу прятался секретный бар, можно сказать, подвал – старое бомбоубежище. В подвале, поговаривали, не ловил хеликс, а значит, можно было спрятаться: если училка заметит отсутствие, не сможет пробить местоположение. Ну ок. Спустились в подвал, заказали пиво; сыро было внутри и воняло ссаными тряпками, но пиво ничего, вкусное, особенно если вместо уроков верности – вместо них заходило все. Выпили, поржали, все чин чинарем, ровно на сорок пять минут засели и вылезли как раз к перемене. На ступеньках школы их уже ждали комиссионники – члены комиссии по делам неверных несовершеннолетних с вопросами: где были, как отключили хеликс, почему пропустили уроки? Они пытались что-то соврать, кое-как, вразнобой, но ничего не вышло. Хеликс, как выяснилось, запоминает маршруты и может передать их в случае чего, так что комиссионники уже знали точку, в которой пропал сигнал. Так, обосравшись как следует, Данил получил урок: спрятаться не удастся. Родители тогда заплатили штраф и схлопотали выговор, отец за это знатных выдал ему люлей и еще месяц не переводил на расходы «говнарю и предателю». А подвал очень быстро прикрыли: дверь опечатали, а мужика, который пиво наливал, говорят, посадили; Данил, когда вырос, искал его в базе экспериментов, надеялся, что тому удалось спастись, но не нашел, досадно.