Чернильные души (СИ) - Заугольная Оксана. Страница 4

– Если бы всё было так просто, – со вздохом ответил он, и Соня чуть было не остановилась. Просто? Это он про убийство человека? – Полностью вылечиться нельзя. Помнишь, пару лет назад был в городе вилькинский маньяк?

Соня кивнула. Она помнила. Тогда тоже запрещали выходить на улицу вечером, а еще очень не советовали ходить короткой дорогой через Вилькинский парк, где находили большинство жертв. Искали его долго, ведь не было никаких зацепок – маньяк не выбирал конкретный тип людей, одинаково легко убивал стариков и детей, мужчин и женщин. И никогда ничего с места преступления не пропадало. Почерк убийств тоже был разным, так что подозревали даже заезжую банду. Чем всё закончилось, Соня не интересовалась. Просто однажды ей перестали запрещать ходить через парк, да и вечерами можно стало гулять, пока в школе не стало слишком много пятнистых, и кто-то не объявил, будто все пострадавшие перед этим были на улице в темное время суток. Как будто это так легко отследить! Но людям нравилось думать, что при свете дня и в доме им ничего не грозит. Очень удобно!

– Так вот, – прервал её размышления Эдик. – Это был один из первых наших. Он вел дневник, ты его потом увидишь. И вот он как раз и обнаружил, что убийство немного осветляет кожу. Он думал полностью вылечиться так, но ни количество, ни качество убийств не повлияло. Как будто организм не принимает больше определенного количество отбеливателя, понимаешь?

– Да, – одними губами произнесла Соня, чувствуя, что ей холодно. Зубы начали мелко стучать, пришлось сжать челюсти, чтобы этого не было слышно. Странно, на улице было довольно тепло, да и этот прилипчивый Эдик прижимался совсем не по-дружески, а её всё равно морозило.

Соня изо всех сил гнала прочь мысли о том, как вилькинский маньяк проводил свои опыты по количественным и качественным убийствам, но память услужливо подбрасывала воспоминания рассказов очевидцев, и тошнота горькой волной всё сильнее подкатывала к горлу. Она с силой сжала кулаки, длинными ногтями больно вонзаясь в мякоть ладони, и эта короткая боль ненадолго отрезвила её.

– Зато он определил, что чем разумнее существо, тем дольше и лучше его смерть помогает продержаться, – Эдик то ли не замечал её состояния, то ли не желал замечать. – В одиночку немногие способны убить, я вот не могу. Я трус.

Он так спокойно это сказал, что Соня догадалась – раньше его это долго мучило, и он просто заставил себя принять это. Наверное, ему было проще считать себя трусом, чем убийцей, но Соня не обманывалась этим. Всё-таки он был с Субботой, а не с теми же пятнашками, а значит, вряд ли ни в чем не был замечен.

– И как определяется эта разумность? – наконец спросила Соня просто чтобы не молчать. Кто знает, может, это просто затянувшаяся проверка.

– Я рад, что не ошибся в тебе, – Суббота неожиданно оказался не впереди, а рядом, и предложил ей свой локоть с противоположной от Эдика стороны. Соня без раздумий уцепилась за него. Пусть Влад пугал её куда больше, в то же самое время он был понятнее. Честнее, что ли. – Как видишь, у нас девчонок немного. Большинство сразу сбегает с криками. А ты вон, еще и вопросы задаешь.

– Ну да, – промямлила Соня, не в силах признаться, что она просто-напросто слишком боится, чтобы взять и убежать. Для этого тоже нужна смелость.

Наверное, она как Эдик – труслива настолько, что может зайти очень далеко. Неприятная мысль.

– Эд не совсем прав, когда говорит о разумности жертвы, – мягко произнес Влад, волоча её вперед, тогда как Эдик отстал, затерявшись в группе идущих. – Ни вилькинский пионер, ни другие не смогли точно определить, что становится мерой ценности. Может, и разумность, а может, ценность конкретно этой жизни для других. Я предполагаю, только предполагаю, заметь! – что жизнь любимого котенка милой доброй девочки оценится едва ли не выше, чем жизнь какого-то вонючего бомжа, у которого нет семьи. Но, в отличие от пионера, у меня нет ни усидчивости, ни аналитических способностей, чтобы проводить такие опыты.

– Пионера? – повторила Соня, искоса поглядывая на спутника. Он её пугал. Красивое, пусть и темно-фиолетовое лицо Влада исказилось в какой-то гримасе, серые глаза алчно блестели. Ей вовсе не хотелось знать, о чем он думает.

– Ну в том смысле, что он был первопроходец, – отмахнулся Влад, лицо его ненадолго стало спокойнее и человечнее. – Однако, судя по твоему выражению лица, ты уже решила, что мы совсем звери. Это не так. В отличие от вилькинского, мы практически никогда не убиваем детей.

– Дай угадаю, – мысленно Соня продолжала убеждать себя, что весь этот абсурдный разговор происходит не с ней. Она просто пересмотрела странных сериалов и ужастиков, а теперь ей снится мешанина из них. Такое ведь бывает, верно? – Дело не в доброте, да? Дети гораздо беззащитнее взрослых. Это было бы на руку.

– Ну да, хотя дети детям рознь, – недовольно скривился Влад. – Но с ними не угадаешь. То отбелит всех по максимуму, как со взрослыми не получится, то…

Он словно размышлял, говорить, или нет, и наконец решился. Они все как раз вышли из города на набережную, и компания разбрелась, рассаживаясь на свободные скамейки. Впрочем, немногие горожане, в это время гулявшие тут же, поспешили перебраться подальше от пятнистых. Словно те были заразными.

– В общем, я тогда только заполучил пятно, – произнес Влад, глядя в свинцовую мутную от надвигающегося шторма воду. – Убили одного… школьника. И всех так приложило – мое пятно было всего-то сантиметров пять, а стало с ладонь! Выросло, а не уменьшилось!

Влад врал, Соня это чувствовала. Но скорее привирал по поводу мелочей вроде изначального размера пятна, чем по существу.

Она тоже посмотрела на волнующееся море и посильнее запахнула куртку. На набережной было прохладно и её зазнобило. Хотелось убраться с открытого пространства.

– Наверное, всё дело в том, что эти существа потенциально значат для кого-то конкретного или мира в целом, – рассеянно произнесла она. Глаза у неё слезились, но можно было теперь свалить это на пронизывающий ветер, а не свою восприимчивость. – А с детьми это лотерея. Поди узнай, кто из него вырастет, второй Моцарт или второй Гитлер.

Когда молчание показалось ей уж слишком нарочитым, она скосила взгляд на Влада. Тот стоял прямо с открытым ртом, словно собрался говорить и забыл что. Надо же, она и не думала, что так в реальной жизни бывает.

– Ты гений, – прошептал наконец он. – Как ты это делаешь, а? Мы кумекали столько времени, а ты только пришла – и сразу сообразила!

Слышать это было приятно. Соне порой отвешивали комплименты за её внешность или характер – не особо заслуженно, правда, а вот её ум обычно оставался забытым. Но она справедливости ради всё-таки уточнила:

– Взгляд просто не замыленный. Это на поверхности лежала, а вы сразу копали вглубь. К тому же правильно сказать «предположила», а не «сообразила». Всё может быть совсем не так. Да и убийства… может, дело в эмоциях, а не в самом убийстве.

Влад прищурился.

– Поверь, это давно проверили, – сухо произнес он. Словно не радовался только что как ребенок. – Ты напрасно думаешь, что мы получаем от этого удовольствие.

Если бы Соня смотрела на него, она заметила бы, что он отвел взгляд. Но и без этого она понимала, что он снова кривит душой.

Она внимательнее присмотрелась к мутной воде. Странно, ей показалось, будто она была сегодня какой-то другой. В холодном море с каменистым неровным дном и без того купались только ребятишки, да пьяницы, но вряд ли оно кого-то при этом пугало. Не нравится – просто не лезь в воду и всё. Но Соне не просто не нравилось – она ощущала тревогу, когда смотрела на эти волны. Словно мало ей других проблем.

Влад, похоже, даже не видел того, что мысленно она не здесь.

– Однажды нам повезло, и убили надежду современного искусства, нового Моцарта практически. Так в газетах говорили, – произнес он и пошлепал губами, с восторгом вспоминая тот момент. Соня с трудом удержалась от брезгливой гримасы, до того гадко выглядел Влад в этот момент. Память услужливо подкинула черно-белое фото мальчишки лет семнадцати, тонкая шея, светлые зачесанные волосы, открытый взгляд. Похоже, дело вовсе не в том, что убийств в городе было мало или много, она не интересовалась этим и не запоминала. Как и другие её ровесники. Да что там, даже её мать не тратила на сплетни об убитых больше пары часов. Среди не было их знакомых, чего обсуждать?