Борьба за Рейн - Истон Биби. Страница 15

Гул двигателей мотоциклов вдалеке подгоняет меня, когда я просматриваю названия, напечатанные непонятным латинским языком на одинаковых белых пузырьках, стоящих рядами.

Чтоб их черти драли!

Я не могу прочесть ни одну. Никто никогда не водил меня к врачу, когда я был ребенком. Мне знакомы только те препараты, которые имеют ценность на улицах, и, конечно, их уже давно нет.

Рейн знала бы, что искать.

Рейн.

Я расстегиваю внешнюю сумочку-карман на ее рюкзаке и читаю этикетку на таблетках, которые она стащила из дома Картера для меня: «Кефлекс (цефалексин) в капсулах, 250 мг».

Целу́ю этикетку и бросаю почти пустую бутылочку обратно в рюкзак. Рев двигателей становится громче, когда я просматриваю полки в поисках чего-либо, начинающегося на букву «К».

Забудь о лекарствах! Беги, придурок!

«Эпинефрин»… «Флуразепам»... Давай! Сейчас же!

«Глюкофаж»… «Гидралазин»…

Что ты делаешь? Как ты думаешь, этот мальчишка Квинт был бы сейчас здесь и искал бы для тебя лекарства? Беги, мать твою!

«Кеппра» – нет. Дерьмо. Слишком... «Кефлекс»!

В тот момент, когда мои пальцы касаются бутылочки с антибиотиками на пятьсот миллиграммов, хруст битого стекла под каблуками пригвождает меня к месту.

Я слышу ругань, как раз перед тем, как звук чего-то разбитого эхом отражается от высокого потолка.

– Они забрали все чертовы сигареты! – произносит чей-то низкий голос.

Я присаживаюсь на корточки между двумя аптечными полками, когда вторая пара ног с хрустом входит в магазин.

– Вот блин, – говорит более молодой голос так тихо, что я едва слышу его. – Они забрали все шоколадные батончики «Мистер Гудбар».

– К черту батончики! – орет старший мудила, и слышится звук падающих на пол пустых коробок. – Если ты не найдешь мне сигарету, чашку кофе и что-нибудь от этой чертовой мигрени в ближайшие пять минут, я надеру тебе задницу, малец.

– Я…

– Четыре минуты!

– Ладно, хорошо.

Я расстегиваю молнию рюкзака медленно, сантиметр за сантиметром, и, как можно тише засовываю туда пузырек с «Кефлексом».

– Я проверю, нет ли кофейника в комнате отдыха, – недовольно бормочет старший урод. – Если кто-нибудь попытается войти в эту дверь… пристрели их.

Дерьмо.

Я оглядываюсь вокруг, отчаянно пытаясь найти лучшее место, чтобы спрятаться. Полки с лекарствами расположены перпендикулярно аптечному прилавку, так что, даже сидя на корточках, я буду заметен. Единственное безопасное место было бы под прилавком, но со всем дерьмом в этом рюкзаке я никак не смог бы добраться туда без шума.

Поэтому, я делаю единственное, что могу – обхватываю обеими руками гладкую деревянную рукоятку Магнума 44-го калибра, принадлежавшего отцу Рейн, и молча молюсь своему новому другу, Богу.

– Эй, Вайп, я нашел коробку Вирджинии Слимс! (Virginia Slims)

– Я не курю вагинальную слизь (Vagina Slimes)! – голос мудака звучит намного громче, чем раньше.

Ближе.

Каждый мускул в моем теле напрягается, как и палец на спусковом крючке, когда старая мразь появляется в поле зрения. Его редеющие седые волосы собраны сзади в низкий хвост. На огрубевшей, загорелой коже заметны следы от оспин. Его пивной живот выступает перед ним на целый фут. На черной байкерской куртке заметны, нанесенные краской из баллончика, неоново-оранжевые полоски, похожие на кости скелета.

Он останавливается прямо перед прилавком, и мой палец сжимает спусковой крючок. Но он меня не видит. Вместо этого урод поворачивается спиной и достает бутылку «Экседрина» с полки напротив кассы.

– Может, пока я здесь, стоит прихватить немного Вагисила для твоей киски? – он закашливается от смеха и прислоняет кулак ко рту, пока я смотрю на ствол своего пистолета, целясь прямо в его лысину.

Мое сердце колотится так сильно, что я чувствую, как пульсирует и набухает каждая вена, как кровь нагнетается в мышцы. Мне знакомо это чувство. Именно так я чувствовал себя каждую ночь, лежа в незнакомой постели, сжимая в руках какое-нибудь оружие, которое я прятал под подушкой, и ожидая, что какой-нибудь другой лысеющий кусок дерьма c пивным животом придет ко мне.

Этот пузатый бони открывает крышку бутылочки «Экседрина» и бросает несколько таблеток в рот, прежде чем повернуть голову куда-то вне моего поля зрения.

– Что ты делаешь, пацан?

– Я просто хочу взять лекарства от аллергии. Эта пыльца убивает меня.

– Пыльца убивает тебя?

Старый хрен качает головой, и я знаю, что будет дальше еще до того, как это происходит. Он обзовет пацана маленькой сучкой и швырнет в него бутылочку «Экседрина».

Ублюдок поворачивает голову в сторону, поэтому я целюсь ему в висок.

– Пыльца убивает тебя? – он повышает голос, делает замах и пускает в полет обезболивающие.

Я слышу, как они отскакивают от чего-то, перед тем как с грохотом упасть на пол.

– Как, черт возьми, вместо сына у меня оказалась киска? Я должен был положить подушку тебе на лицо в тот день, когда твоя мать высрала тебя!

Мои пальцы сжимают пистолет. Я бы хотел попасть в шею этому ублюдку.

– Извините, сэр, – бормочет мальчишка.

– Убирайся нахуй с глаз моих! – кричит придурок, махнув рукой в сторону аптеки.

Дерьмо.

Между дверью аптеки и мной примерно три прохода с лекарствами, но стеллажи открытого типа, поэтому я могу видеть всё. Дверная ручка медленно поворачивается вниз. Дверь со скрипом распахивается. Вижу рваные джинсы и оранжево-черный худи, с изображенным на нем скелетом; взлохмаченные волосы – ребенку не может быть больше четырнадцати.

Он весь сгорбился, будто хочет стать меньше и сжиматься до тех пор, пока не исчезнет, и мальчик слишком занят рассматриванием пола, чтобы заметить мужчину, прячущегося на виду, в десяти футах (3м.) от него.

Что-то на полке перед ним привлекает его внимание, и он наклоняется ниже, чтобы взять маленькую фиолетовую коробочку.

«Зиртек». Спасибо, черт возьми.

Возьми это и уходи. Возьми это... и…

Глаза парня внезапно поднимаются, как будто я произнес это вслух, и останавливаются прямо на мне.

Ну, один из них.

Другой – распух, закрылся и почернел.

Его здоровый глаз увеличивается, когда он замечает мой пистолет, поэтому я быстро опускаю ствол и подношу палец к губам.

Пожалуйста, не заставляй меня стрелять в тебя, малыш. Ради всего святого…

Мальчик напрягается, но не из-за меня. Из-за звука шагов в проходе позади него.

– Эй, ты, маленький членосос... – В проходе появляется Дражайший Папочка, и я даже отсюда ощущаю запах перегара. – Найдешь кофейник на…

Его налитые кровью глаза-бусинки перемещаются по направлению взгляда сына и в ту секунду, когда они останавливаются на мне, я поднимаюсь.

С рюкзаком в одной руке и пистолетом – в другой, я бегу к прилавку, надеясь перелететь через него до того, как ублюдок успеет прицелиться, но звук удара по человеческому телу останавливает меня.

Мужчина выкрикивает несколько отборных ругательств в адрес ребенка, но я не слушаю. Всё, что слышу – удар. Я и на своей челюсти ощущаю его, точно так же, как в первый раз, когда меня ударили по рту. Резкая боль, а за ней чувство унижения.

Фразы подобные «Пристрели его, тупица» и «Дай мне этот гребаный пистолет. Я сделаю это сам» – скатываются с моей спины и опускаются на пол бессмысленной грудой слогов, когда я поворачиваюсь и смотрю в лицо каждому ублюдку, который когда-либо поднимал на меня руку.

Ярость, которая копилась во мне весь день, теперь похожа на крошечную спичку… которую только что бросили в канистру с бензином.

Я перестаю контролировать свое тело – делаю это добровольно – и наблюдаю, подобно зрителю, как сам бросаюсь прямо на этот кусок дерьма.

Крысиные глазки расширяются от шока как раз перед тем, как мое плечо врезается в его раздутый живот, заставляя эту мразь отшатнуться назад и упереться в стену.