Лепестки под каблуками (СИ) - "Awelina". Страница 32

— А где «Калина»? — вырвалось удивленное.

— Перегнал в гараж к отцу. Свое она отслужила. Да и привязанности, как выяснилось, нас губят.

Быстро взглянула на Романова, чтобы уловить выражение его лица: равнодушное, ни полуулыбки, ни обиды во взгляде. Камень не в мой огород?

— Садись, — он открыл переднюю пассажирскую дверь, приглашая в салон. Шоппер убрал в багажник, а после, когда смел нападавший на лобовое стекло снег, присоединился ко мне, завел мотор.

— Сумка и правда тяжелая, — проговорил ровно, разворачивая машину. — Что ты туда положила?

— Книги. Забрала сегодня два словаря, которыми давно мечтала обзавестись, и еще литературу по таргету. Вот не думала, что знания могут быть настолько неподъемными, — пошутила.

Он даже не улыбнулся.

— Ты все еще занимаешься переводами? — спросил через какое-то время, когда я уже и не ждала, что разговор продолжится.

— И не только ими. Теперь на мне копирайтинг — работаю и на Тёму, и на небольшую контору. И еще рекламные тексты для Артема. Он сказал, что может официально устроить меня менеджером по рекламе. Пока отказалась.

— Ну да. Зачем это тебе, — мрачно усмехнулся.

Я стиснула ремень безопасности, отвернулась к окну. Черт, похоже, он думает, что живу как у Христа за пазухой с Владом, а переводы и прочее — блажь зажравшейся содержанки. И как дать ему понять, что все не так?

Никак. Пусть так и думает.

— Ты где теперь живешь?

— На Темрюкской. Дом номер 71.

Лекс на мгновение, кажется, лишился дара речи. Стиснул руль, но так и не посмотрел на меня.

— Куда тебя занесло, однако, — едва слышно резюмировал.

— Ну да, — пожала плечами. — Район не айс, но зато квартирка недорогая, с евроремонтом, чистая и уютная. Хозяйка, конечно, тетка с прибамбасами, но если не портить мебель, поддерживать чистоту и даже на миллиметр ничего не менять, то она душка. Проверяет меня стабильно: четыре раза в неделю в три часа дня. Сильно расстраивается, если меня в тот момент нет дома. Тогда заходит без приглашения и так удачно раскладывает мои вещи, что потом их долго ищу.

— Она зверь, — пробормотал Романов изумленно. — И давно ты там обитаешь?

— С двадцатого сентября.

Лекс резко затормозил на красный. Проехал стоп-линию.

Что ж… Говорить ему о том, что несколько дней ютилась у Жука на родительской даче, заняла у него денег на первоначальный взнос за жилье, покупку подержанного ноутбука и продуктов на первую пору, не стану. Я расплатилась, до сих пор иногда подкармливаю Тёму, памятуя о его исключительной доброте и участии, а первоначальные трудности… О них теперь с улыбкой вспоминаю.

И о компоте из сухофруктов как единственном блюде ужина, и о еле-еле теплившейся жизни в старичке-ноутбуке, который все же скоро пришлось менять на новый (и впервые познакомиться с понятием рассрочки), и о том, что тонкий кардиган или свитшот плохо греют в октябрьскую сырость и все же надо тратиться на куртку.

Было нелегко, но весело. Зато прошла полный курс детокса от прежней жизни.

Самых главных вопросов Романов так и не задал. Я заметила, что спокойствие с парня слетело, как осенняя листва под первым сильным зимним ветром, он был напряжен, но в то же время будто потерял концентрацию, ушел в свои мысли. Вел осторожно, неторопливо и больше не произнес ни слова.

Я подсказала, где лучше повернуть, чтобы заехать к дому, назвала подъезд. Снегопад усилился, стал еще гуще, и, хотя едва перевалило за два часа дня, город погрузился в настоящие декадентские серебристые сумерки.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я, оглянулась назад, вспомнив о том, что надо бы забрать шоппер. — Откроешь багажник?

— Что? — Лекс будто очнулся, пристально посмотрел на меня. — Я донесу до квартиры, нечего тебе тяжести таскать.

И вышел. А я взволнованно перевела дыхание.

В молчании мы поднялись по лестнице на третий этаж. В молчании я отперла замок, впустила Романова внутрь.

— Эммм. — Забрала у него шоппер, поставила у обувной полки. Наблюдала, как цепко и сосредоточенно он оглядывает чужую обстановку, вешалку в прихожей, где и вещей-то не было почти. — Пройдешь, может?

Ну, однокомнатная даже с хорошим ремонтом — это не дворец, но жить можно. Особенно если правильно расставлять приоритеты. Этому искусству научилась быстро.

— Хорошо, — кивнул Лекс, снял пальто, повесил на вешалку, начал разуваться.

Тоже скинула свои куртку и берцы, прошла на кухню, помыла руки. Романов появился через минуту (видимо, инспекция единственной комнаты завершилась за короткий срок), замер, изучающе глядя на меня, опираясь на спинку стула.

Так… И что нам теперь делать? Приглашать его в квартиру не планировала, о чем говорить, не имею представления, как избавиться от волнения, неловкости и стыда — тем более.

Крайне сложный и тяжелый момент, в который почему-то влипла, будто в суперклей.

— Будешь кофе с кардамоном? — улыбнулась, вспомнив, что все-таки какая-никакая хозяйка в этом доме и должна проявить гостеприимство.

— Да.

Кивнув, отвернулась и, достав из подвесного шкафчика турку, занялась приготовлением. Рецепт требовал внимания, а еще — времени. Как раз 15 минут, и прибавим 15 — на то, чтобы кофе выпить. Стандартные полчаса визита. Вот и все. Романов согреется, насытится не общением со мной и уйдет.

А я останусь одна. Зализывать раны и заниматься самопознанием.

— Рина, — заговорил Романов, когда пена появилась в первый раз и сняла турку с огня. Смотрела, когда она спадет, чтобы вернуться к приготовлению.

— Да?

— Я все пытаюсь понять… Твой мужчина… С которым ты… Он не согласился во всем обеспечивать тебя? Или…

— У меня нет мужчины, — ответила, снова поставив турку на огонь.

— И… когда вы расстались? Что произошло?

— Мы не расставались.

— То есть? Я не понимаю…

Пена вновь появилась, и я убрала турку на подставку у плиты, повернулась к Лексу.

— После тебя у меня никого не было. Я изменила решение, отказала Владу и ушла. — Смотрела в его глаза, из них наконец ушли холод, настороженность и отстраненность. Они поглощали меня, прогоняли тоску. — Сказала ему, что на самом деле люблю другого и не могу быть с ним.

Лекс не шелохнулся, молчал, продолжал испытующе смотреть на меня. Испугавшись собственных слов и такой реакции, я отвернулась от него, снова поставила турку на огонь.

И что дальше? Сердце глухо, с болью стучало.

А ведь не сказала Романову, что его люблю, его… Вот ведь дура.

Застыла, ощутив его ладони на своих плечах, и сердце оборвало свой бег. Развернулась в его руках, а он нежно обхватил мое лицо дрожавшими пальцами, большим мягко коснулся губ.

— Риша…

Шепот, проникновенный взгляд, секунда, другая, а после наши губы столкнулись в поцелуе. Жадно, жарко, судорожно, опаляюще, глубоко. А еще безумно желанно, полно, счастливо — до слез.

Прервало нас громкое шипение на плите и тяжелый запах сгоревшего кофе и кардамона. Черт побери, а ведь напиток был почти готов. И идеально бы получился наконец-то… А теперь еще и плиту очищать.

Повернувшись, я выключила газ.

— Кофе с кардамоном не будет, — констатировала, вздохнув. — Но есть растворимый.

Лекс, так и не отпустивший меня, крепко обнимающий за талию, уткнулся в мою макушку и рассмеялся. Не удержалась — рассмеялась тоже. Потом, повернувшись к нему, обвела пальцами лоб, брови, скулы, наслаждаясь, блаженствуя, заключила в ладони родное лицо, произнесла в губы:

— Люблю тебя. Очень. Люблю… — Зажмурилась от подступивших слез. — И прости. Прости, пожалуйста. Я такой кретинкой слепой была. Прости. Я так сожалею обо всем. Обо всем, что делала с шестнадцати лет. Глупая девчонка.

Спрятала лицо у его шеи, глотала слезы и вдыхала аромат его одеколона. Простой, но возбуждающий, ассоциирующийся только с ним, моим Лексом.

— Перестань, — он целовал меня в висок. — Прости уже сама себя, я давно тебя простил.

— Но почему не написала? Не позвонила? Не пришла? — разозлился, встряхнул меня за плечо. — Наказывала себя так, да? И меня заодно. Думала, не поверю, не приму обратно, лучше, чтобы вычеркнул тебя из своей жизни. И правда глупая.