Винки - Чейз Клиффорд. Страница 35

Это прощание с лодки было лишь началом воспоминаний о других детях, которых он знал. В своей новой жизни, где была Малышка Винки, ему ни разу не захотелось оглянуться назад, в прошлое — не было нужды думать о тех годах, что он прожил в качестве игрушки, но теперь он понимал, что долгое прошлое тоже было наполнено любовью и болью и что, следовательно, те годы также были частью его. Даже несмотря на, то что они безвозвратно и давно ушли.

Продолжая вспоминать о времени, когда еще не было Малышки Винки, старый медведь внезапно осознал, насколько маленьким он был под этим огромным сводом деревьев. Он посмотрел на свою округлую тень на ушедших в спячку ветках, и ему снова захотелось плакать. Не нашлось утешения в том, чтобы вспоминать забытые ступени, что привели его к этому одинокому месту. Но было очевидно, что воскрешать воспоминания — его долг, и он продолжил. Он отложил это занятие до заката и потом ночью предался воспоминаниям — лихорадочно, сначала вспоминая лишь обрывками, а затем остановившись на том грустном, счастливом, полном недовольства времени, когда его называли Мари.

Тюремное заключение, безусловно, прервало этот процесс, но воспоминания продолжали одолевать его и по пути в тюрьму. Так что Винки находился примерно в середине детства Рут, когда его посадили. Прошли месяцы, прежде чем Винки снова стал вспоминать, и это случилось накануне суда. Поэтому когда начался суд, он как раз вспоминал детство Клиффа.

Часть 3

Государство против Винки

1

Армейский генерал указал лазерной ручкой на фотографию размером с плакат.

— Этот снимок сделан со спутника, и мы полагаем, что это лаборатория по изготовлению усовершенствованного биологического оружия, где, по отдельным сообщениям разведки, создают этих «медведей-убийц». — Генерал обвел светом ручки один расплывчатый треугольник, затем другой. — Здесь. Здесь. И здесь, — сказал он повелительным голосом.

— Понимаю, — сказал прокурор взволнованным тоном, едва слышно. — Под «медведями-убийцами» вы подразумеваете не совсем обычных медведей, я правильно вас понимаю?

Генерал захихикал с серьезным видом.

— Нет. Мы называем их так из-за внешнего сходства с медведями.

— И они совсем не мягкие и пушистые, да?

— Нет, конечно, нет. Совсем наоборот, они представляют собою не меньше, чем армию супервоинов, обученных калечить и убивать. — Генерал показал следующую схему. — Мы полагаем, что они создаются методом, который нам пока неизвестен, однако есть вероятность, что в нем принимают участие похищенные дети, чья ДНК объединяется с генами местных животных, таких как змеи или грызуны, или, вполне возможно, микроорганизмами, устойчивыми к медицинским препаратам, — возбудителями оспы или сибирской язвы.

На схеме можно было увидеть штриховой рисунок маленькой девочки в розовом платьице слева, посередине — жирную черную стрелу с подписью «ДНК», указывающую на голое существо, похожее на Винки, что было справа. Зал открыл рот от удивления.

— Спасибо, все ясно, — сказал прокурор. — Больше нет вопросов.

— Пока, так, гм, хорошо, — прошептал Неудалый медведю, быстро перелистывая кипу раздутых папок из оберточной бумаги. — Присяжные просмотрели, просмотрели, просмотрели все это. Незачем волноваться, мистер Винки.

На самом же деле реакцию присяжных было невозможно оценить, потому что восемь мужчин и шесть женщин сидели за занавесом. На основном совещании суда с адвокатами сторон обвинению успешно удалось доказать, что ввиду крайней опасности, которую представляет собой террористическая сеть подзащитного, личности присяжных заседателей должны остаться тайной. Винки с опасением посмотрел на высоко подвешенный кусок голубой ткани, слегка колышущийся от сквозняка. Казалось, что сам занавес выносил приговор, испытывая к нему ненависть за все то, в чем его обвиняли, игнорируя его, наказывая его тишиной своих складок.

— Мистер Неудалый? — с нетерпением сказал судья.

Неудалый продолжал копаться в кипах бумаг, папок и компьютерных дисках. В то утро обвинение удостоило его чести удовлетворить его давнишний запрос на доступ к уликам, передав ему примерно 10 тысяч машинописных листов и 213 компакт-дисков. В интересах скорейшего правосудия в деле национальной значимости прошение защиты об отсрочке было отклонено, и масса доказательств, результатов лабораторных исследований и других документов окружала теперь адвоката и его подзащитного, словно они сидели в запущенном гнезде. Словно птица, Неудалый порхал от кипы к кипе, его жидкие волосы падали ему на глаза.

— Сэр, намереваетесь ли вы устраивать перекрестный допрос или нет? — спросил судья.

Было слышно лишь, как адвокат роется в бумагах.

— Так, — сказал прокурор, закатывая глаза.

— Ах! — пробормотал Неудалый и принялся деловито, внимательно просматривать отчет, который только что нашел, что-то ворча, целиком погрузившись в чтение.

Судья начал покачивать молоточком двумя пальцами.

— Советник… Советник…

Не обращая внимания ни на что, кроме листа, который он держал перед своим носом, Неудалый поднял руку над головой, желая сказать этим: «Не отвлекайте меня», и продолжил читать.

У судьи был настолько рассерженный вид, что Винки потянул своего адвоката за рукав, однако тот не обращал никакого внимания. Его глаза бегали по странице.

— Ха, ха, угу… Что? Ой. Гм, угу… О Боже! Ха. Ах… а…

Перед тем как Неудалый просто оторвал свои маленькие глаза от стола, спрятанного под грудой бумаг, успели выступить несколько свидетелей. Свидетельские показания проплывали перед брошенным медведем, как во сне, где можно лишь наблюдать и нельзя ничего сделать. Однако, когда вызвали главного следователя, тот посмотрел на медведя таким пристальным взглядом, полным ненависти, что Винки снова настойчиво потянул адвоката за рукав.

— Господи, что? — вырвалось у Неудалого.

Винки напуганно указал на следователя, но убийственный взгляд того уже исчез. Теперь он выглядел особенно спокойным и милым, стоя на возвышении у флага, давая клятву говорить только правду, произнося слова все тем же жужжащим голосом, который медведь впервые услышал из вертолета.

Даже Неудалый обратил на него внимание. Отвечая на вопросы прокурора, следователь в подробностях рассказывал о тех годах, что он провел, выслеживая подзащитного, и об обстоятельствах его долгожданного задержания.

— Здесь. Здесь. И здесь, — сказал он повелительным голосом

— Я понял сразу, когда смотрел в бинокль, что он был «нашим».

Неудалый вмешался:

— Ваша честь, гм, что бы, что бы этот агент там ни думал, это, это, это, это беспочвенно, совершенно беспочвенно…

— Протест отклоняется. — Бум.

— Спасибо, судья, — сказал прокурор, закрывая глаза и наклоняя голову так, будто без вмешательства судьи он бы покорно смирился с любым нападением со стороны защиты. Он снова повернулся к следователю. — Сэр, и почему же? Как вы узнали, что это «ваш», как вы изволили ярко выразиться?

— Потому что он полностью подходил под описание.

— И каким же было это описание?

Следователь вытянул ладонь своей огромной руки и принялся похлопывать по ней сначала одним пальцем, затем двумя, потом тремя, отмечая неопровержимые отличительные черты.

— Низкорослый мужчина с наполеоновским комплексом, как называют его эксперты, изуродованный, возможно, до неузнаваемости, социально опасный, бродяга, параноик, напрочь изолированный от семьи и друзей, неженатый, конечно же, неспособный на нормальные, здоровые интимные отношения с противоположным полом, отношения, которые могут привести к рождению нормального ребенка, неспособный любить и создать семью.