Любовь в мире мертвых (СИ) - Зайцева Мария. Страница 46
Под кофтой обнаружился лифчик. Снимать или нет?
По идее, нахрен снимать, но вдруг без него будет легче дышать?
Конечно, только поэтому надо убрать его, только поэтому.
И вообще, хорошо бы отвернуться. Или, бля, зажмуриться.
Диксон честно попробовал и то и другое, но ощущения-то никуда не денешь.
Горячая, очень горячая, и невероятно нежная кожа. Такая нежная, что, кажется, будто его пальцы оставляют царапины, настолько они грубые на контрасте.
Подрагивает под его ладонями. Живот мягкий, с маленькой впадинкой пупка. Ремень от джинсов оставил красный след. Надо же, какая чувствительная кожа. Если взять пожестче, то сразу синяки будут. И потом можно будет отследить, как ее трогали. И где.
Диксон понял, что мысли в очередной раз умотали куда-то не туда, и с усилием отвел бесстыжие глаза, которые, оказывается, мозгу вообще не повиновались и продолжали разглядывать жадно, а он и не заметил сразу!
Так, раздел. Маленькая полоска трусов не в счет, пусть останется, хотя, бля, может, и они мешают дышать?
Поймав себя на очередной дебильной мысли, Диксон разозлился опять.
Не ко времени сейчас все это, не ко времени! Надо девку спасать, а не думать, как и в какую позу ее хорошо бы поставить, и какие бы его отметины на ней красиво смотрелись.
Дерил потрогал лоб. Бля, горяченный.
В этот момент Бет открыла глаза, уставилась в него испуганно и растерянно. Диксон так и застыл, не отнимая ладони от головы, суматошно думая, как будет сейчас объяснять внезапную наготу и свои лапы на ее лице.
Но Бет, кажется, не заметила, что лежит перед ним совершенно голая.
— Пить хочется… — прохрипела она и опять вырубилась.
И Дерил, наконец-то отмерев, рванул к бару, в котором нашлась вода.
Напоить девчонку было сложно. Она не приходила в себя, на уговоры не реагировала, только постанывала и отталкивала его руки.
В конце концов, Диксон, осатанев от борьбы, просто смочил ей губы водой и сунул мокрый палец в рот.
И она тут же начала его жадно сосать, родив в теле Дерила очередную волну нехилого такого болезненного возбуждения.
Вот же он скот! Еще хуже Мерла!
Девка при смерти, пить хочет, а ему осталось только член вытащить и подрочить на нее для полноты, бля, картины!
Слава богу, Бет вскоре отпустила его палец, выпила воды и утихла.
А Дерил, успокаиваясь, отошел к бару. Может, какие орешки завалялись или там снеки. Жрать хотелось зверски.
Орешков не нашлось, но полпалки сыровяленной колбасы, несколько банок консервов и хлебцы оказались очень приятным сюрпризом.
Интересно, Бет можно кормить сейчас? Чтоб, типа, силы появились.
Поразмыслив, Дерил решил, что лучше ее поить побольше. Все равно, жевать вряд ли сможет.
Минут через пятнадцать, закинувшись колбасой и снеками, Дерил проверил на всякий случай двери, и, прихватив из бара бутылку виски, вернулся к Бет. Опять проверил температуру. Горяченная. И трясет ее, словно замерзла. А сама, как печка.
Вот че делать, а?
Взгляд упал на бутылку.
Кажется, тот же Хершелл, чтоб ему в его ирландском раю хорошо было, говорил, что надо обтирать спиртом, если температура. И делал так, когда в тюрьме эпидемия началась. А потом греть, чтоб больной пропотел.
Виски, конечно, не спирт…
Дерил, решившись, откинул опять одеяло, немного подзависнув на ослепившей его невозможной белизне кожи, смочил ладонь в виски и несмело провел по голому плечику, спускаясь к кисти.
Кожу обожгло. И совсем не от спиртного.
Дерил посопел, посомневался, а затем, решительно выдохнув, сел сверху на ноги девушки и начал растирать ее плечи и грудь уже двумя руками, тяжко мучаясь от того, что, возможно, ей сейчас больно. Краем проходили мерзкие мысли о том, был ли у нее кто, трогал ли ее так, как он сейчас, сжимал ли эту грудь, мягкую, с острыми розовыми сосками, раздвигал ли крепкие красивые ноги, забрасывал ли их себе на плечи. Или, может, переворачивал, разминал тонкие острые позвонки, касался ямочек чуть ниже поясницы, проходился жадными пальцами по упругой коже ягодиц…
Так, все, закончили!
Дерил резко встал, опять укутал Бет в одеяло, отметив с удовлетворением, что дрожать она перестала и, вроде как, задышала ровнее.
Значит, можно свалить на две минуты.
Что он собирался сделать в эти две минуты — выпить или подрочить, а, вполне возможно, и то и другое, лишь бы нервы успокоить, Дерил еще не решил. Но, однозначно, надо какое-то время для того, чтоб выдохнуть.
Диксон уселся в сторонке, по привычке на корточки у стены, закурил.
Поболтал остатком спиртного в бутылке, глотнул.
Понемногу тело отпускало, стояк, по крайней мере, уже не впивался болезненно в ширинку, и то хорошо. Потому что трахать беспомощную, больную девку, это, бля, днище даже для такого, как он.
Дерил откинул голову назад, прикрыл глаза, вспоминая, сколько раз он дрочил на нее в тюрьме. Молоденькая, хорошенькая, беленькая. Куколка.
Не, там он особо за собой вины не чувствовал. Он же мужик, здоровый, и свои потребности тоже имеет. Несмотря на окружающую его задницу, секса иногда хотелось. А вот проблем, связанных с появлением в своей жизни бабы, не хотелось вообще.
А просто так, чтоб перепихнуться и забыть, кто ж ему даст?
А по-другому, ну его нахер. Дерил вообще не хотел ни к кому привязываться и не хотел, чтоб привязывались к нему. По крайней мере, так. То, что происходило до того, как Губернатор напал на них, было, в принципе, приятно, и ему даже нравилось такое внимание к себе. И какое-то время казалось, что жизнь для разнообразия повернулась к нему если не лицом, то уж по крайней мере, не жопой.
Но это, само собой, было временное явление.
И вот теперь он закономерно оказался там, где ему самое место — в говне. А после смерти попадет туда, куда попадают все братоубийцы. Дерил напрягся, вспоминая, о каком круге ада идет речь, Мерл чего-то такое ему говорил… Типа, в тюряге прочитал. Но так и не вспомнил, расстроился, глотнул еще виски и встал, чтоб проверить, как там девка.
Бет лежала, скукожившись под одеялом, и буквально тряслась от холода.
Дерил поспешно пощупал лоб. Так и есть, горячая опять. Вот че делать? Опять обтирать? Так нельзя же так часто.
Надо согреть и расслабить. А как? Еще одно одеяло? Так не помогает совсем.
Дерил вспомнил, как мать в его далеком детстве один раз легла с ним в кровать, грея своим телом. Он тогда болел. Наверно, единственный раз в жизни. Температурил. А она легла, укрылась с ним под одеялом и рассказывала что-то хриплым прокуренным шепотом. Он не запомнил, что. Зато помнил, как было клево ему, как расслабилось тело, как уснул. А утром проснулся совершенно мокрый от пота и здоровый.
Дерил откинул одеяло, быстро снял рубашку и лег рядом с Бет.
Осторожно прижал к себе, разворачивая. Погладил, забормотал что-то, сам не понимая, что.
Бет сначала недовольно ерзнула, пытаясь вырваться, но затем вздохнула и прижалась к его груди, потерлась, как котенок, лбом, находя удобное положение.
Дерил осторожно подвинул ее ближе, неловко повернулся, радуясь, что не снял джинсы, и хоть как-то унимает стояк. Вот ведь проклятие! Похоже, он маньяк. Ну не может нормальный человек, обнимая больную девушку, представлять в красках, как он ее трахает! Это, бля, болезнь! Может, надо было хоть разок трахнуть кого-нибудь из вешающихся на него баб из Вудберри?
Понятное дело, что лезли они к нему с прицелом на более-менее безбедное и сытое будущее, не просто так, и оно вроде как нахер не надо. Зато сейчас было бы легче.
Бет, горячая и сухая, дышала тяжело, с присвистом, обнимала его за шею тонкими руками, прижималась мягкой грудью, с каждой секундой все больше превращая эту нереально длинную ночь в адскую сковородку.
Дерил неосознанно гладил узкую спину, прогибал поясницу, придавливая сильнее, вдыхал запах кожи, дурея, сходя с ума, до боли кусая губы, чтоб хоть так отрезвить башку.