Последняя Мона Лиза - Сантлоуфер Джонатан. Страница 58

Моя комната осталась в неприкосновенности, как музей, только не совсем понятно, чего именно. У меня на стенах не было тех спортивных плакатов или призов, которые висят в спальнях «хороших» старшеклассников. До сих пор висели постеры альбома «Painkiller» группы Judas Priest, один Iron Maiden и листовка с последнего выступления GG Allin вместе с The Murder Junkies, которую я вставил в рамочку. Лавовая лампа, которая в тринадцать лет казалась мне такой классной, все еще стояла на тумбочке вместе с тремя книгами: «Европейские художники», «Бойцовский клуб» и «Колледжи в Америке». Последнюю я перелистал, посмотрев загнутые двадцать лет назад страницы и обведенные абзацы: все художественные училища.

Какое-то время я листал «Европейских художников», затем прочел несколько электронных писем. Попытался заснуть, но не смог: моя старая кровать казалась мне слишком узкой и чересчур мягкой. Потом я посмотрел видео на YouTube о проекте из области виртуальной реальности, который Лувр собирался представить на своей предстоящей выставке, посвященной Леонардо: семиминутное путешествие внутрь картины «Мона Лиза». Зритель получал краткий урок по истории искусства, некоторое представление о технике Леонардо и основные факты из жизни Лизы дель Джиокондо. Заканчивалось это действо виртуальной поездкой на одном из летательных аппаратов Леонардо, как если бы он действительно был построен: зритель парил в романтическом пейзаже картины.

Мне отчасти хотелось совершить эту «поездку» – главным образом, чтобы проверить, смогу ли я хоть мельком увидеть инициалы Шодрона. Хотя, если бы они были на картине, Лувр их вряд ли показал бы. Можно не сомневаться, что это веселое и легкое развлечение; сидите сложа руки, ничего не делайте, получайте удовольствие. В этом нет ничего плохого. Или все-таки есть?

Нужно ли людям совершать воображаемый полет внутри нарисованного пейзажа? Разве они не могут просто посмотреть на произведение искусства? Неужели этого недостаточно? Что меня действительно зацепило, так это тот факт, что вам при этом не нужно идти в музей и приближаться к картине, просто зайдите на платформу виртуальной реальности – и вуаля!

Не хватает только самой картины. Я выключил видео на YouTube и стал думать о других вещах, но эта мысль не давала мне покоя. Или я видел в этом угрозу себе, своим устаревшим представлениям о живописи? Неужели я стал старомодным? Вспомнилось, как Винченцо насмехался над кубистами, как он бежал прочь от студии Пикассо, убегая из будущего в безопасное прошлое. Было неприятно чувствовать себя ностальгирующим консерватором. Возможно, с этим приходилось сталкиваться каждому художнику: вся проблема в том, много ли из прошлого мы хотим сохранить, двигаясь вперед.

Время было позднее, и я еще раз попытался уснуть, но никак не мог успокоиться: сознание словно застряло в прошлом, переселившись в голову Винченцо, меня не отпускало чувство гнева, уязвимости и грозящей опасности. Это уже началось – настоящее становится никому не нужным, искусство и художники устаревают.

Но я знал кое-что еще: на свете есть люди, готовые убить за реальную картину и, конечно, за «Мону Лизу», даже фальшивую.

Тут меня осенило. Я вскочил на ноги. Теперь мне уже точно не уснуть.

Чердак выглядел еще хуже, чем раньше. Пыль клубилась повсюду как перекати-поле, превращая паутину в некое подобие подвесных мостов. Вероятно, последним, кто здесь прибирался, был я в четырнадцать лет, и тогда я не очень хорошо поработал. Кофр стоял на своем месте, и с тех пор, как я открывал его в последний раз, на нем образовалось несколько новых слоев пыли. Из-под крышки также пахнуло пылью и плесенью. Я ожидал увидеть винтовку, забыв, что не только брал ее похвастаться перед дружками, но чуть позже продал на ярмарке антикварного оружия за тридцать долларов.

В тот раз я не порылся в сундуке как следует – мне хватило винтовки и фотографии прадеда – и взялся за это дело теперь. Изъеденные молью рубашки и брюки, пара высохших и потрескавшихся коричневых кожаных ботинок, деревянная шкатулка. Внутренность шкатулки была обтянута бархатом, но если там когда-нибудь и были какие-то драгоценности, то они исчезли. Пара помятых картонных коробок, в одной – старомодные кальсоны, в другой – две пары изящных женских перчаток и маленькая фотография в тонах сепии: [84] торжественно одетые мужчина и женщина. Мой дедушка и его жена? Подкладка кофра с одной стороны лопнула и оторвалась, и там что-то виднелось. Это оказался конверт, без марки или почтового штемпеля, просто имя, написанное знакомым почерком: Симон Перуджа. В конверте находились сложенные пополам листки бумаги, тонкой и пожелтевшей, но хорошо сохранившейся. Я сразу попробовал начать их читать, но на чердаке было плохое освещение и душно.

В спальне хотя бы не было паутины, но кровать за это время не стала удобней. В конце концов, я растянулся на полу, используя кровать в качестве изголовья.

Дорогой Симон,

Когда-то я вел дневник, в котором рассказал о своем преступлении. Почему я это сделал, и как.

Этот дневник был утерян давным-давно. Кое-что я заново напишу здесь, потому что хочу, чтобы ты знал, что произошло. Хочу, чтобы ты знал правду о своем отце…

Там была дюжина страниц. Вначале описывались события, о которых я знал и читал раньше – смерть Симоны, встреча с Вальфьерно, кража «Моны Лизы», подделки Шодрона и визит к банкиру Фурнье – в основном, они пересказывались сокращенно, как будто Винченцо торопился все это записать. Далее он рассказывал, как собирался отправиться на юг Франции – это я тоже знал и быстро пробежал эти строки. Но последние страницы я читал внимательно.

81

Я шел пешком из города Лакост, полный решимости найти Вальфьерно и Шодрона. И я это сделал. Дом с голубыми ставнями стоял на пологом склоне холма, окруженный вечнозелеными растениями. В точности так, как описывала официантка Бриджит. Перед домом был припаркован «лоррен-дитрих». Шикарный автомобиль, купленный, несомненно, на деньги от продажи подделок. Я подкрался к дому через кусты и деревья. Низко пригнувшись, медленно двинулся к окну.

Осторожно заглянул внутрь. На деревянном столе – большая палитра. Тюбики с краской и кисти. На стенах висели картины. Студия Шодрона! Два мольберта стояли рядом. И на каждом – «Мона Лиза»! Один полностью закончен. Второй только наполовину. А они говорили мне, что все копии закончены и проданы. Но они продолжали делать новые!

Я прокрался вдоль дома к другому окну и заглянул в него. Увидел богато обставленную комнату: бархатные диваны, позолоченные зеркала, на полу персидский ковер. Все выгоды от недобросовестных сделок этой парочки были налицо. Слышался побрякивающий звук граммофона. Вальфьерно и Шодрон сидели за столиком в другом конце комнаты, каждый с бокалом вина. Вальфьерно попыхивал сигарой, как какой-нибудь южноамериканский магнат. Шодрон сидел в заляпанном краской халате и, казалось, подпевал музыке.

Я нащупал в кармане нож, щелкнул лезвием, открывая его. Я дал своему гневу разгореться. Затем побежал к входной двери. Распахнул ее и ворвался в комнату. Выбил ногой стул из-под Шодрона и увидел, как он падает на пол. Потом я обхватил Вальфьерно за плечи и приставил ему нож к горлу.

Шодрон попытался подняться на ноги, но я пнул его в живот. Вальфьерно назвал меня «милым мальчиком». Стал говорить, что они собирались связаться со мной.

Я назвал его лжецом. И, конечно, так оно и было. Он вел себя спокойно, хотя я чувствовал, как колотится его сердце. Он продолжал нести всякий вздор, постоянно повторяя «милый мальчик». Он сказал, что у них есть деньги для меня, и попросил Шодрона принести их.

Я прошел с ними в спальню. Держал Вальфьерно возле себя, с ножом у горла.

Шодрон начал открывать большой деревянный сундук. Я оттолкнул его с дороги. Придвинулся ближе. Попытался заглянуть в сундук.