На перепутье: Воительница (СИ) - Вин Милена. Страница 20

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— О, мы с Мэй сегодня заходили к Наари. Но нам сказали, что она еще не проснулась… В палату не пустили, поскольку у нас нет документов об опекунстве. Да и у нее вообще никаких документов нет. Как пройдешь?

— Как полицейского меня впустят, но о документах я уже позаботился.

— Поддельные что ль? — трубка четко передает мне удивление сестры, смешанное с неодобрением. — Ты серьезно, Джон?.. Ты полицейский и занимаешься незаконным изготовлением документов?

— Допустим...

Слова Валери смешны, но ситуация все же непростая. В разведке подделка документов была частью работы и заданий, но сейчас за подобное меня могут с легкостью упечь за решетку. Да и Дока вместе со мной, ведь именно его я и попросил заняться этим...

— Ты, главное, не болтай об этом, — говорю шепотом, остановившись чуть поодаль от стойки администратора, в широком холле с противно-бежевыми стенами. — Так было нужно.

— Ты, конечно, тот еще болван, Джон... Но как ты смеешь даже думать о том, что я могу тебя выдать? Уж поверь: прошлое я не забыла, и прикрывать твою спину буду так же хорошо, как и делала это в ЦРУ!

— Ладно-ладно... Не злись.

На губы невольно наползает улыбка. Кажется, служба в разведке оставила глубокий отпечаток не только в моем сердце, но и в сердце Валери. Она ушла гораздо раньше меня, но до этого довольно часто была моим напарником. Пожалуй, это были одни из самых сложных заданий за всю историю моей службы. Единственное, о чем я тогда думал, — это как обезопасить сестру и взять самую сложную часть работы на себя.

— Не забудь предупредить меня, если решишь остаться там на ночь.

— Я не собираюсь…

Не договариваю — на том конце быстро вешают трубку. Подавив недовольство, строчу сообщение Доку и сажусь на скамейку.

Этот медицинский центр не так уж и плох: новая мебель, широкий светлый холл с чистыми стенами, комфортные палаты. По крайней мере, пожаловаться на ту платную палату, в которой лежит Наари, я не могу. Но, даже несмотря на современный дизайн и комфорт, это место остается больницей, и каждый раз, оказываясь в подобных местах, я чувствую, как все внутренности в узелок скручиваются. Уж слишком часто мне приходилось бывать в госпиталях.

В памяти все еще хранятся моменты жуткой перестрелки, тот день, когда практически всю нашу команду агентов расстреляли участники организованной преступной группы. Преступники тогда скрылись, операция была провалена, а госпиталь базы был переполнен нашими людьми. Помнится, когда я вернулся на базу, первым делом позвонил Валери и сказал, что бесконечно рад, что она оставила службу до начала этой кровавой операции…

— Хэй, — сквозь мысли прорывается голос Дока, и я, наконец, прихожу в себя. — Вечно ты так, — усмехается он и садится рядом. — К вечеру начинаешь перерабатывать информацию, а порой так увлекаешься, что тебя практически невозможно разбудить.

— Кто бы говорил, — ухмыляюсь, но, заметив усталую улыбку на тусклом лице Дока, сразу прогоняю легкость и невольно становлюсь серьезным. — Как Линда?

Из широкой груди Дока вырывается тяжелый вздох, он отводит взгляд, крепче сжимая в руках папку с документами.

— Улучшений почти нет. Врачи говорят, что это острое отравление, но когда Линде было полегче, я спрашивал… Сказала, что за весь день успела съесть только салат, который собрала утром перед работой. Черт его знает, где она эту заразу подцепила.

Он протирает ладонью лицо, будто в отчаянной попытке смахнуть усталость и напряжение. Не часто приходится видеть его таким разбитым. Обычно Уильям сдержан и не показывает своих эмоций и чувств, а особенно слабости. Но когда дело касается его жены — все его переживания оказываются раскрытыми, точно книги. Пожалуй, Линда первая, кто смогла смягчить его жесткую натуру и дать миру возможность намного чаще видеть его улыбку.

— Она сильная женщина, — говорю тихо, ободряюще сжав плечо друга. — Она ни за что не сдастся.

Уильям кивает, но в ответ ничего не говорит. Какое-то время мы сидим молча. Мимо проходят пациенты, возвращаются в палаты, родные провожают их, а медсестры спешно бегают по коридорам, залетая то в одну палату, то в другую.

Хоть мне и не терпится навестить Наари, я не решаюсь поторопить Уильяма, зная, что ему сейчас нужна поддержка, пусть и незримая, тихая и едва уловимая.

— Ладно… — наконец выдыхает он и выпрямляется. — У меня еще найдется минутка, чтобы послушать, как ты объяснишь вот это, — он протягивает мне папку, и на его губах появляется легкая улыбка, прогоняя на какое-то мгновение усталость.

— Это обязательно? — беру папку и быстро просматриваю листы. Справка об опекунстве, страховка, удостоверение личности с обработанной фотографией Наари… Да уж, это единственное фото Наари, которое у нас вообще есть. До обработки фон был не белым, а линейчатым, а лицо скрывал размазанный грим. Похоже, Доку пришлось попотеть, чтобы превратить фотографию дикарки в фотографию обычной молодой женщины.

— Ну-у… — Док вытягивает ноги и прячет руки в карман толстовки. — Настаивать не буду. Да и желания ворошить чужие тайны нет… Просто интересная ситуация получается. Когда вы только успели спеться?

— Этой истории точно не хватит одной минуты.

Док усмехается, хотя я вижу, что он не очень-то доволен тем, как я уворачиваюсь от его вопросов.

— Я хочу ей помочь, — говорю почти шепотом. Док вскидывает бровь, но я сохраняю невозмутимое выражение лица. Самое главное — что сейчас я не лгу, пусть и слегка не договариваю. — Ей нужна помощь, и так уж получилось, что я оказался первым, кто это понял.

— Вечно ты из себя героя строишь, — не переставая улыбаться, тонко подмечает Док и поднимается со скамьи. — Впрочем… За этой личиной и так скрывается герой.

Решаю не отвечать на этот странный комплимент и, встав напротив мужчины, пожимаю ему руку.

— Если что-то понадобится — звони. И спасибо за помощь.

Мы прощаемся, и Док возвращается к жене. Оформив все необходимые документы у администратора, я, уже официально (хоть и по фальшивым документам) являясь опекуном девушки, следую за медсестрой в палату.

Дверь за мной закрывается, и я вдыхаю полной грудью запах лекарств, который здесь ощущается острее, чем в коридорах. Жалюзи закрыты, небольшую палату тускло освещает лишь светильник над больничной койкой. На тумбочке сидит маленький белоснежный мишка — подарок Мэй для Наари. В том же положении, что я его и оставил вчера вечером.

Девушка лежит под капельницей, укрытая теплым светло-голубого цвета одеялом. Если бы не попискивающий кардиограф, решил бы, что она мертва… Уж больно безмятежно выглядит.

Врачи сказали, что она быстро поправится; рана глубокая, но лезвие не задело жизненно важных органов. Больше меня поразили их слова, что до ранения Наари была сильно утомлена, чем и объяснили ее обморочное состояние, которое стало глубже из-за потери крови и легкого сотрясения. До сих пор не могу поверить в это, ведь до случившегося девушка выглядела вполне здоровой. По крайней мере, внешне…

Сняв пальто и бросив его на диванчик, сажусь на стул рядом с койкой и невольно задерживаю взгляд на смуглом лице. Очень спокойная… Такая, какой я ее еще не видел. Закрытые веки чуть подрагивают, будто она видит плохой сон, а длинные ресницы отбрасывают едва заметные тени на смуглые скулы. Румянец, наконец, появился на ее щеках, и лишь неглубокие царапины все еще напоминают о том, что произошло. О том, что я не успел предотвратить.

Чувство вины грызет меня со вчерашнего дня, внутри неспокойно — что-то давит, терзает. Валери успокаивала, говорила, что я не мог предвидеть подобное. Но не это продолжает тревожить меня, а то, что я позволил себе расслабиться и забыть, что Наари потеряна. То, как она смотрит на все удивленными глазами, как ведет себя, разговаривает, — все это говорит о том, что это не ее мир, что она чужачка, забредшая сюда совершенно случайно. А я предпочел забыть об этом и представить, что она такая же, как и все. Обычная.