На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич. Страница 53

Как известно, еще в конце февраля 1952 года ЦК СЕПГ принял решение созвать в Берлине И партконференцию, правда пока без указания главного лозунга данного форума, поскольку многое зависело от результатов «нотных переговоров» Москвы с западными державами по германской проблеме, которые инициировал И. В. Сталин своей знаменитой «нотой» от 10 марта 1952 года. Этот документ, также известный как «мартовская нота», который готовила группа мидовских сотрудников во главе с ближайшим сотрудником А. Я. Вышинского, зам. главы 3-го Европейского отдела МИД М. Г. Грибановым, предлагал правительствам США, Великобритании, Франции и других «государств, участвовавших своими вооруженными силами в войне против Германии, незамедлительно и при участии германского правительства начать разработку мирного договора с Германией». Причем в самой «ноте» уже содержался проект такого договора, состоящий из политических, экономических, военных и территориальных «положений», которые предусматривали восстановление единства Германии, ее независимости, вывод всех оккупационных вооруженных сил и ликвидацию «всех иностранных военных баз», обязательства Германии «не вступать в какие-либо коалиции или военные союзы, направленные против любой державы», право на собственные «национальные вооруженные силы необходимые для обороны страны» и принятие Германии в Организацию Объединенных Наций [322].

Надо сказать, что в историографии до сих пор нет единства мнений о причинах и целях появления этой «ноты». Так, одни авторы (В. Лот, В. М. Фалин, В. С. Семенов [323]) рассматривают ее как свидетельство реального курса советского руководства на создание единой, демократической и нейтральной Германии. Другие (Г. А. Якобсен, Дж. Рихтер, Г. Киссинджер, Д. А. Волкогонов [324]) убеждены в том, что она стала лишь тактическим маневром, призванным вбить клин между западными державами и ФРГ, а значит, помешать ее милитаризации. Более того, тот же Г. Киссинджер прямо заявил, что западные лидеры, неоднократно убеждавшиеся в наличии у И. В. Сталина «заведомо дурных намерений», были уверены в том, что «компромисс со Сталиным стал неактуален». Третья группа авторов (Ю. В. Родович [325]) говорят, что анализ источников позволяет прийти к выводу: «главной целью «нотной дипломатии» было стремление высшего советского руководства оживить на Западе дискуссию по германской проблеме, мобилизовать общественное мнение, прежде всего на самой немецкой земле, чтобы не допустить ремилитаризацию Западной Германии или по крайней мере замедлить процесс вовлечения ФРГ в систему западных военно-политических блоков». Наконец, еще ряд авторов (А. М. Филитов, С. Бьернстад [326]) так и не смогли окончательно определиться по этой проблеме.

Между тем уже в конце марта целый ряд влиятельных западных политиков, в том числе канцлер ФРГ Конрад Аденауэр, председатель и влиятельный член сенатского Комитета США по международным отношениям Томас Конналли и Джеймс Варбург, усмотрели в таких действиях Москвы «блеф», «агрессию» и попытку затормозить процесс интеграции Западной Германии в общеевропейские структуры и ее «втягивания в советскую орбиту». Поэтому после получения в Москве первой ответной ноты западных держав вожди СЕПГ решили ехать в советскую столицу, чтобы на месте выяснить дальнейшие намерения самого И. В. Сталина относительно судьбы ГДР и получить его добро на строительство социализма на немецкой земле. В начале апреля 1952 года президент Вильгельм Пик, глава Совета Министров Отто Гротеволь и Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт негласно прибыли в Москву, где встретились с И. В. Сталиным, В. М. Молотовым, Г. М. Маленковым, Н. А. Булганиным и А. И. Микояном [327]. По итогам разговора руководству ГДР было рекомендовано: 1) срочно укрепить демаркационную линию с ФРГ, превратив ее в полноценную границу, 2) «начать продвижение к реальному социализму», но без «криков об этом на каждом углу», а путем «политики свершившихся фактов» и 3) как можно скорее, но «без лишнего шума» приступить к укреплению казарменной народной полиции, чтобы в любой момент быть готовыми развернуть на ее базе 30 полнокровных дивизий «народной армии» ГДР [328]. Кстати, последняя рекомендация, по мнению Д. А. Волкогонова и Ю. В. Родовича, якобы говорила о том, «что интересы сохранения ГДР как потенциального союзника СССР» ставились И. В. Сталиным уже «выше интересов достижения германского единства». Хотя из контекста разговора этого как раз не следовало.

Чуть позже, в начале июля 1952 года Политбюро ЦК СЕПГ обратилось с письмом к советскому вождю, в котором попросило его утвердить проект отчетного доклада ЦК на II партконференции, где говорилось о том, что СЕПГ «окончательно и прочно встала на позиции марксизма-ленинизма», а в самой ГДР созданы все необходимые условия для строительства основ социализма на немецкой земле. Конечно, сам И. В. Сталин, будучи прагматиком до мозга костей, вряд ли разделял эти весьма оптимистические настроения гэдээровских вождей, однако после отказа западных держав от содержательных переговоров по германскому вопросу он, видимо, был не прочь попугать их «строительством социализма на немецкой земле». Поэтому 8 июля 1952 года Политбюро ЦК ВКП(б) поддержало основные положения письма «германских товарищей». Таким образом, как справедливо подчеркнули целый ряд российских и зарубежных авторов, «решение Советского Союза усилить хватку и превратить ГДР в полного сателлита… стало реакцией на отторжение советского предложения («ноты Сталина»), если вообще решение II партийной конференции СЕПГ о «строительстве социализма» можно приписать советскому давлению» [329]. Более того, как пишет профессор Н. Н. Платошкин, привычные утверждения о том, что якобы Москва насаждала в Восточной Германии «жесткие формы социализма, абсолютно не соответствуют действительности». Напротив, Советская контрольная комиссия (СКК), которую с октября 1949 года возглавлял генерал армии Василий Иванович Чуйков, «служила своего рода высшей инстанцией по защите населения против произвола и самодурства местных чиновников» и партократов СЕПГ.

Надо сказать, что в отечественной историографии уже давно существует расхожее мнение, что II конференция СЕПГ провозгласила курс на строительство социализма в ГДР по «сталинской модели», то есть на рельсах ускоренной индустриализации и массовой коллективизации мелких хуторских хозяйств [330]. Однако, как утверждает тот же Н. Н. Платошкин, это очередной миф. На самом деле на этой конференции не было принято каких-то неверных стратегических решений, поскольку взятый курс на строительство социализма все еще вполне вписывался в рамки самой социал-демократической доктрины и не являлся непреодолимым препятствием на пути объединения Германии. Однако способы преодоления экономических проблем, возникших еще летом 1951 года, оказались фатально ошибочными, поскольку было решено проводить их крайне «жесткими монетаристскими методами», в частности резким сокращением субсидий государственного сектора, порочной политикой ценообразования и повышения норм выработки для рабочих. Это была грубейшая ошибка, ответственность за которую в равной мере несли и Советская контрольная комиссия, и руководство ГДР, прежде всего Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт. Достаточно сказать, что еще в начале января 1953 года глава СКК генерал армии В. И. Чуйков и его политический советник Владимир Семенович Семенов вызвали к себе все руководство ГДР и, подвергнув его довольно резкой критике за прошлогодний дефицит бюджета, потребовали срочно прибегнуть к мерам жесткой экономии и не допустить аналогичной ситуации в новом году.