Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета. Страница 25

— Вы чего? — накинулся он с порога на Сашу. — Работать кто будет? Дело стоит! Пока есть время! Хоть семьи на первое время обеспечим! У меня будильник не сработал, вот гадство!!!

— Да погоди ты, — отмахнулся Саша, обтираясь полотенцем. Он встал в девять утра, и не стал никого будить, тем более что телефоны все равно не работали — даже мобильники.

— Пошли на кухню, — предложил он Сереге. Когда тот прошел, Александр включил газ — сразу все четыре конфорки, одну за другой. Привычного шипения не последовало. Потом открыл холодильник — трехкамерную гордость, купленную на деньги бывших «краеведов». Ни одна лампочка не горела. Сунул Шпакову в руки молчащую трубку радиотелефона.

— Шпак, ничего не работает, — сказал Саша рассудительно. — Не веришь мне — попробуй завести свою машину. Заодно и мою «ласточку» попробуй. Может, что и получится, — он сунул в потную ладонь Андрея ключи.

— Иди, — усмехнулся он, разглядывая возмущенное лицо друга. — Сегодня ручками, а в первую очередь головой придется поработать.

— Ну, гады, сговорились, — прорычал Шпаков, вылетая из квартиры.

Но, как не прискорбно, Саша оказался прав. Ни УАЗик, ни «ласточка» не завелись. Они даже не реагировали на ключ, не пытались верезжать стартерами. Стояли мертвыми кусками железа. От отчаяния Сергей полез в кабину собранного Гаврилой «урода». Два провода, болтающиеся под приборной стойкой, высекли друг из друга искру, мотор загудел, заработал, набирая обороты. Сергей выбрался из кабины, лицо горело, и он негодовал, рвал и метал от глупой шутки.

— Провода с аккумулятора скинули? — заревел он. — Кто в мой гараж лазал?

— Никто в твой гараж не залезал, — отозвался спокойно Саша.

Только теперь Шпаков заметил, что на улице слишком много народу для десяти утра. Поодаль стояли два мужика — Семен и Валера — соседи из общежития, нервно курили. На противоположной стороне дороги высыпали на скамейки старики. Носились ребятишки — но жена уже говорила с утра, что ребенка в садик брать отказались — не было воды и электричества. Около Наиля собралась чуть ли не вся татарская мафия их маленького городка. Шпак узнал Равиля, Ильдара, Ильяса — они часто приходили в гости к «восточному» соседу.

— Помнишь, что вчера говорил Гаврила? — спросил Александр, подавая Шпакову автомат с перевязанными изолентой магазинами. — С сегодняшнего дня власти не будет. Думаю, что никакой власти не будет. Не будет законов, не будет государства, не будет никого, кто может приказать. Помнишь, о чем вчера говорили мы? Возьми!

Шпаков привычным движением закинул оружие за плечо.

— Пошли, — сказал он.

Сначала они сели на скамейку вчетвером — Сергей, Андрей, Саша, Наиль. Шпак вглядывался в лица товарищей, и не мог понять, почему не видит обреченности, не видит готовности идти на заклание. А потом почувствовал, как налился тяжестью автомат за спиной. Как мрачная решимость заполняет все тело.

— Я не пойду в милицию, — тяжко обронил богатырь. — Сами пришли — пусть сами разбираются, — он почувствовал, что начинает накаляться, чувствовать силу, которой нипочем даже четверо молодчиков в переполненном дискоклубе. Тогда они пытались обидеть его будущую жену — и Андрей дал понять, кто прав и кто виноват. Разбегались все — даже охранники, только он и Аня остались, а в руках — изломанная в щепу скамья, да еще четыре недочеловека тихонько поскуливают на полу.

— Мне работать надо! — заводил Шпак сам себя. — Мне семью кормить! Они ее накормят? Защитят? Может, мля, кто еще в постель вместо меня ляжет!? Убью, сволочей, в кровь, в мясо… Пусть захлебнутся!

— Никто не придет, — тихо сказал Саша. — Сегодня ночью мы завалили четверых. И будем валить еще. Их оружие наверняка не стреляет, — при этих словах Наиль показал циркониевые зубы. — Будем нападать, прикончим всех. Гаврила один, но очень большая стая собак может завалить и льва. Тогда они придут за нами — мы ведь свидетели и соучастники. Я их опережу. Это война. Моя война.

— Это и моя война, — радостно отозвался Наиль.

Вторым был Андрей. Шпаков даже не поверил, что Павин на такое способен.

— Я тоже, — сказал маленький человек. — Я тоже… буду… хочу… на войну, чтоб её… Только… это… как же ячмень…?

Шпак ничего не говорил. Он вспоминал — недели, месяцы, годы упорного труда, по колено в грязи, по двенадцать часов в смену на железе, сутками в поле, не разгибая спины, с песком на зубах. Саша прав — они все равно придут. Им нет дела, пока ты работаешь на них. Они озлобляются, когда ты начинаешь спрашивать за свой труд. Они выдумали правила, и негодуют, когда эти правила нарушают такие, как Андрей, как Саша, как Наиль. Они пришли только из-за того, что четыре мужика подняли брошенную землю, захотели работать на себя, а не на налоги и сборы. Сергей привык, что если что-то мешает работе — надо устранить, уничтожить это «что-то» — пусть валун, или поваленную на дороге сосну, разлившийся ручей, распоясавшийся овраг. И если начинает мешать не «что-то», а «кто-то», то их тоже надо уничтожить. Уничтожить государство, всех людей, которые на него работают — всех, под корень, детей, стариков, пусть это будут учителя и врачи, пусть хоть экономисты с тремя образованиями, армия, милиция, конторы, суды, загсы, банки, комиссии, пожарные, спасатели, пограничники, тетки в паспортном, в гребаных ОВИРах, таможенники, железнодорожники, связисты, бухгалтеры, чиновники, депутаты, секретарши, нотариусы, министры, помощники и воры, белоручки, любой в хорошем костюмчике, в хорошей машине без траурной каймы под стриженными ногтями, загорелый, холеная, с сумочкой через плечо в годовую зарплату трудяги на заводе, яхтсмены, в отутюженной форме — особенно в форме! — как их много!

Но нет, Сергей не пойдет на них войной. Не сегодня, не сейчас. Надо еще урожай собрать… Но он будет готов, с этого мгновения — всегда готов встретить их с оружием в руках. Только так можно разговаривать с машиной. Железным инструментом, огнем и умением — потому что это все-таки машина. Все эти люди — просто части машины, болтики и винтики, и всегда можно отвинтить, закрутить, сломать, наконец. Они должны были понимать — на что идут. Если ты надел форму — будь готов к тому, что ты стал потенциальной жертвой, и абсолютно каждый имеет право напасть на тебя. Если не понимаешь этого — значит не было мозгов и не будет… Пусть попробует хоть кто-то прийти — и Сергей устроит им капитальный ремонт, кровавую баню, все умоются.

— Я сегодня на поле пойду, — сказал Шпак глухо. — Кто-то ведь должен вас кормить…

Александр скривился, Наиль с досадой отвернулся, а Сергей подтянул автомат к груди.

— А как же мы… без тебя? — спросил Павин.

— А вы, — отозвался Шпак. — Вы меня прикроете. Пока воевать будете, я что-нибудь придумаю. А уж как придумаю…

Неуверенная улыбка заиграла на лице Александра. Наиль оскалился, блеснул на солнце циркониевыми зубами. Павин протер ладонью вспотевший лоб.

С нами богатырь! На нашей стороне сила. Если уж Шпак решил думу думать — то такое придумает, что никому мало не покажется. Ни в денежном отношении, ни в вещественном…

Шпак встал, и друзьям показалось, что солнце скрылось, загороженное его необъятной фигурой.

— Заправим кровью бензобаки танков, — тяжело произнес Шпак первую строчку.

— Из тел врагов мы выстроим мосты, — твердо подхватил Саша.

— Зальем огнем чужую землю.

— Пусть на своей живут лишь я и ты.

— Хорошая песня, — прищурясь сказал Наиль. — Почему вы ее так редко поете?

— Редко когда она нужна, — подал голос Павин. — Какой у нас план?

— Так, — сказал Александр, чувствуя, что внутри все сжимается. — Наша единственная надежда — грузовик. Похоже, это единственное, что работает. Кроме оружия, — уточнил он. — У нас девятнадцать автоматов и по два-три магазина к каждому. Грузовик мы не отдадим никому. Ясно? А на поле по любому идти надо. Шпак прав… Наиль?

— Эй, соседи, балалар! — позвал Наиль всех со двора. — Сегодня собираем картошку. Знаю, рано, но нужно, иначе нечего будет собирать, — быстро проговорил он, заметив негодование на лице Шпака. — Ячмень оставим, вряд ли кто в этом году пиво варить будет. Ездить будем по две смены. Берем всех — жен, родственников, вообще всех — сто гектар это много. Двое на поле с оружием. Копаем лопатами. Увозим так — один в кабине с напарником, трое — по бортам. Стрелять на поражение. Не останавливаться. Двое остаются в усадьбе и еще двое должны быть дома, здесь. Итого — одиннадцать стволов. Сколько нас? Семен, Валера, вы с нами? Балалар, вы с нами, или просто так?