УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции - Фоменко Михаил. Страница 7

— Ведь ты же знаешь месторождения золота? Знаешь, где его можно намывать из песков какого-нибудь ручья, и знаешь, где можно разрабатывать настоящее жильное золото. Почему же ты не поделишься с нами этими тайнами? Все равно, когда-нибудь кто-нибудь наткнется на эти твои тайники и обогатится. Почему же тебе не помочь нам, твоим старым друзьям?

Банга долго отмалчивался, потом как-то вспылил:

— Потому не хочу сказать тебе своего секрета, что, когда белый видит золото, он сходит с ума. Он пьянеет, пьянеет от вида золота, как кафр пьянеет от рома. И на что нам золото? Ружья есть, порох и пули в изобилии, мы — свободные люди. А тогда вы все трое станете гнуть спины, разрывая грудь земли, оскверняя ее. Нет, я ничего не скажу.

— Идиот! — ругался Анри Кайо. — Существа низшей расы, полулюди! Погодите, черти: цивилизация нахлынет сюда потоком и сотрет вас с лица земли. Или… или заставит, наконец, работать!

Лицо кафра побледнело или, правильнее сказать, посерело.

— Да, белые придут, придут и сюда! — сказал он дрожащим голосом. — Когда-то здесь жили могучие племена черных воинов, вольные люди. Но пришли вы, белые, и где теперь те великие бойцы, кликами которых от сотворения мира оглашалась наша земля?

Пришли сначала голландцы. Они были людьми с каменными сердцами, они истребляли и порабощали черных. Потом пришли англичане, принялись истреблять голландцев, но скоро примирились с ними и вместе принялись истреблять моих братьев. Где были великие степи — там теперь стоят фермы буров и англичан. На берегах рек лагеря золотоискателей. Топор валит вековечные деревья, обнажая землю. Железным плугом рвете вы грудь земли, роетесь в ее недрах, словно черви. И вы порабощаете всех черных. Вы загоняете их в непроходимые дебри, где они умирают голодной смертью. Вы обращаете их в своих рабов.

Нет рыбы в реках: вы выловили или распугали ее. Нет дичи в степях: вы истребили ее. Где «господин леса» — слон? Вы скоро убьете последнего «господина леса», чтобы из его могучих клыков наделать детских побрякушек. Исчезает красавица-жирафа. Редок становится носорог. Сгинули стада диких буйволов. Редеют стаи птиц, оживлявших лес. Только обезьян вы еще не истребили. Почему? Почему вы сберегаете их? Я знаю!

— Почему? Скажи, это интересно! — улыбнулся Анри Кайо.

— Потому что вы рассчитываете и их, как кафров и готтентотов, обратить в рабство.

— Ха-ха-ха!

— Не смейся. Вы хотите и их заставить работать для вас, собирать плоды с дерев, спускаться в пропасти, в вырытые вами в земле ямы, где вы ищете золото и драгоценные камни!

— Хо-хо-хо! — уже положительно катался по земле Анри Кайо. — Блестящая идея! Собрать целую армию обезьян, вымуштровать их, обучить работать, и… Живи себе плантатором, заботясь только о том, чтобы четверорукие рабочие не слишком много воровали. Напиваться, как напиваются негры, обезьяны не будут. Одевать их нет надобности, по крайней мере, покуда не вмешаются миссионеры и во имя внедрения добронравия не потребуют, чтобы на самцов шимпанзе натянули панталоны по образцу зуавов, а их верных подруг одели бы в платьица. Ха-ха-ха!

— Не смейся, белый! — угрюмо сказал Банга, отошел в сторону и стал на небольшом пригорке, застыв в позе часового, напоминая своей неподвижностью великолепную бронзовую статую.

— He дразни его, Кайо! — вмешался Бернштейн. — Банга — верный, испытанный друг. И знаешь что? Ведь в самом деле, в его словах много правды. Разве не на наших глазах идет расхищение колоссальных природных богатств Африки? Разве действительно не белый человек обращает в пустыню все, все те земли, куда только ему удается проникнуть?

— Вздор, чистейший вздор! — запротестовал бельгиец. — На первых порах, понятно, идет хищническое истребление природных запасов. Но ведь с наплывом рабочего элемента картина меняется.

Здесь вырастут огромные города, куда будет приходить из переполненной уже населением Европы все молодое, сильное, смелое, работоспособное, чтобы строить свою жизнь на новых началах. Правда, идет лесоистребление. Но на месте непроходимых лесов, где ютились всякие ядовитые твари, вырастают пашни, продуктами которых будут кормиться сотни миллионов людей. Мы оскверняем природу? Мы насилуем ее? Что за дикий вздор?! Мы только берем у нее то, что она накопляла для человека. Правда, неграм приходится круто. Согласен. Но они заслужили эту участь. Африка могла бы тысячелетия назад стать раем земным, но негры знали только одно искусство: колотить друг друга дубинами по головам или перепиливать друг другу глотки.

Что делали еще двадцать лет назад корольки Дагомеи, обладатели знаменитой армии амазонок? На похоронах какого-нибудь Лулу или Пугу убивали сразу пять, десять тысяч пленных. Человеческие жертвоприношения, людоедство… Пфуй, позор! Да, белый скрутит черного. Но он даст в руки разбойнику лопату и скажет: «Работай! Или умирай с голоду!» Он научит миллионы тунеядцев и паразитов, влачащих жалкое существование пасынков природы, пользоваться ее благами, ткать, прясть, возделывать землю, строить гигиенические жилища, проводить дороги через ныне непроходимые топи, прорубать просеки в дебрях.

К черту слонов и носорогов: они, конечно, обречены на истребление, потому что один слон потребляет столько растительной пищи, сколько требуется на целый табун лошадей или стадо коров, а пользы от слона ни на грош. Вам жаль носорога? Но это — свирепое животное, которое умеет только истреблять посевы поселенца да распарывать брюхо лошади.

Разве до европейца здесь человек владел землей, а не земля человеком? К черту!

Разгоряченный бельгиец поднялся и в волнении заходил по лагерю.

Тогда, в свою очередь, заговорил Бернштейн.

— Так, так, все так! — качал он в такт словам своей большой головой. — Все так! Но есть и еще кое- что. И над этим надо бы призадуматься.

— О чем это ты? — обернулся бельгиец.

— На службе у хедива египетского десятки, сотни тысяч суданских солдат. Когда шла русско-турецкая война, египетские, черные полки оказали турецкому султану великую услугу. Никто не дрался так упорно с русскими, как суданцы. Слышишь ты? Черные против белых. Темные и фанатичные — против, все же, европейцев, цель которых была освобождение порабощенных турками славян.

— Пфа! Громкие слова!

— Может быть. Может быть, Россия действовала себялюбиво. Не спорю. Но история сильнее ее: история направляла ее руку для совершения великого культурного дела. И навербованные египетским правительством полки из детей Африки наносили тяжкие удары этому великому делу, тормозя успех людей белой расы.

Потом пойдем дальше.

Французы в Конго, в Алжире, в Тунисе имеют целую армию из черных воинов. Если, не дай Бог, когда-нибудь моей родине придется вести войну с Францией, черные будут проливать потоками кровь белых.

У вас, бельгийцев, — свои черные полки. У англичан — свои. У итальянцев, — свои.

— Да что же из этого?

Бернштейн, глядя в землю, промолвил задумчиво:

— Я читал когда-то один роман. Кажется, это — английского писателя, Уэльса. Ну, фантазия! Он заглядывает в далекое будущее, рассказывает о том, чего еще нет, но что может быть.

И вот он рассказывает, как люди Европы организуют для собственных целей настоящие полчища уроженцев Африки. Из негров будет состоять тогда, лет через триста, вся полиция, все войска. В момент какой-то народной распри одна партия натравливает на другую, на своих противников, эти орды дикарей, кровожадных, мстящих белому племени за свое порабощение. На развалинах горящих городов чернокожие празднуют свои ужасные оргии. При зареве пожаров льется кровь, совершаются вакханалии. Раб топчет господина.

Бернштейн смолк.

— Что ты этим хочешь сказать? — подошел поближе к нему бельгиец.

Бернштейн устало пожал плечами.

В это время откуда-то, очень, должно быть, издалека, до их лагеря донесся странный звук, напоминающий слабые раскаты грома.

Банга встрепенулся. Бернштейн вскочил на ноги и схватил приставленное к стволу баобаба ружье.